Плата за одиночество

На полке над кроватью стояли несколько потрепанных томиков со яркими парочками на обложках. Их, пролистнув, я поставила назад. Все эти "Он страстно впился в ее губы поцелуем" меня мало занимали, мне нужно устроиться в этой жизни и помочь Регине, а подобными глупостями пусть занимаются те, о ком заботятся близкие. Уверена, что книги эти не Сабинины, наверняка хозяйские или остались от прежних жильцов. Она себе голову забивать такой ерундой не стала бы, поэтому и не забрала романы. В комнате рассматривать больше было нечего и я пошла дальше.

На кухне в маленьком шкафчике меня ждали две повидавших вида кастрюльки и кружка с отбитой ручкой. В банке, наполовину заполненной солью, торчала ложка. Больше там ничего не было. Даже ножа. Положим, сегодня он мне не понадобится, но завтра нужно будет купить, и хотя бы одна тарелка мне тоже не помешает. Артефакт на плите был разряжен, но у меня не было ни сил, ни желания им заниматься, так что я отложила заполнение его энергией на завтра. На столе стоял пакет с купленными по дороге пирожками и пах так, что хотелось отложить все на потом и не мучить себя. Я не выдержала, достала один пирожок и с наслаждением откусила кусочек. Все равно пока тряпку не нашла, можно и отвлечься. Желудок вцепился в предложенную пищу как голодный кот в мясной обрезок и так же довольно заурчал. Второй пирожок я брать не стала, хоть и были они необыкновенно вкусными — в приюте столько начинки не закладывали, там была лишь тоненькая прослойка внутри теста, не более.

Тряпка нашлась в душевой. Роль ее исполняла юбка от приютского платья. Я невольно усмехнулась — Сабина не стала выбрасывать такое неприятное воспоминание о своем прошлом. Здесь же оказался еще и рукав, все остальные детали отсутствовали. Возможно, хозяйка выбросила, а возможно, вовсю использует в своей новой квартире — приютские платья крепкие, вон, за два года мытья пола не порвалось и даже цвет при некотором желании можно разобрать. Но мне хватило и этих остатков. Я переоделась в свою собственную одежду, платье Сабины аккуратно повесила на плечики в шкаф и начала уборку. Нельзя сказать, чтобы после нее все блестело, но пыли не осталось, пол тоже был чистый, да и покрывало я вытряхнула, хотя ему, конечно, не помешала бы стирка, да вот беда — у меня никакого моющего средства не было — не входил этот столь необходимый предмет в набор, что вручила мне сестра-кастелянша. В душевой был крошечный кусочек душистого мыла, но его я использую на себя, а не на стирку. Стирка может и подождать, а я — нет.

Принимать душ, когда тебя никто не торопит и можно вволю постоять под горячими струями, оказалось на редкость приятно. Сабинино мыло пахло сиренью и весенним солнцем и давало густую легкую пену. Скорее всего это был не обмылок, а один из тех пробников, что выдавались в лавке иноры Эберхардт при покупке на определенную сумму. Сабина говорила, что иногда покупательницы отказываются, тогда подарочный образец она с чистой совестью брала себе. Полотенца у меня не было, не было его и в этой квартире, пришлось ночную сорочку одевать прямо на влажное тело. Стало немного зябко, пришлось подзарядить накопитель на кухне, чтобы подогреть воду и пить с пирожками горячее. Хорошо бы, конечно, чай, но его тоже нет. Нужно будет купить завтра. Список того, что необходимо, все рос и рос, аванса иноры Эберхардт на все не хватит. Нет, чай пока подождет.

Есть в одиночку было скучно, пусть даже таких вкусных пирожков в нашем приюте и не делали. Зато ужин всегда сопровождался легким перешептыванием, обсуждением того, что случилось за день. И еще — я непременно бы поделилась с Региной, мне казалось несправедливым по отношению к ней наслаждаться в одиночку вкусностями. А сейчас даже поговорить было не с кем, хотя за сегодня со мной столько всего произошло, намного больше, чем иной раз со всем приютом за месяц. Я завернула пакет с оставшимися пирожками, завернулась сама в приютское одеяла, легла на кровать и даже глаза закрыла. Как ни странно, спать мне не хотелось, хотя я и чувствовала ужасную усталость. Но для сна требуется спокойствие, а его не было. Я перебирала в памяти события прошедшего дня, и опять мне почему-то вспомнился этот черноглазый Рудольф и его руки на моей талии. Нет, все же наглый тип, правильно я сделала, отказавшись с ним знакомиться. Не такой мне нужен. Возможно сыграли свою роль любовные романы на полочке или вот эти тревожащие воспоминания о мужских руках, уверенно прикасающихся ко мне, но я невольно задумалась. А каким он должен быть, тот, кого я рано или поздно захочу видеть рядом с собой? Таким, чтобы был совсем непохожим на этого Рудольфа. А значит — светловолосый, сероглазый, типичный гармец. И улыбка у него должна быть особенная, только для меня, а не отработанная на множестве девушек... Я закрыла глаза и начала представлять в деталях, как будет выглядеть тот, кого мне пошлет Богиня. Образ вышел таким четким, что, казалось, сейчас раздастся громкий стук в дверь и уверенный мужской голос скажет: "Здесь живет Штефани Ройтер? Я пришел, чтобы жениться на ней!" При этой мысли я невольно хихикнула и испуганно вздрогнула, когда в дверь действительно постучали. Но испуг тут же прошел. Ведь это наверняка Сабина, хочет узнать, как я здесь устроилась. Она же выглядела такой неуверенной, когда ключ давала. Наверно, хотела еще что-то сказать, да присутствие иноры Эберхардт помешало. Я даже испытала что-то вроде легкой признательности к этой девушке и дверь открыла даже не задумавшись. А зря. Потому что за дверью была не Сабина, а совсем неизвестный мне молодой инор. Неизвестный, но настолько похожий на то, что я только что представляла, что я несколько растерялась. На миг даже показалось, я смогла материализовать свою мечту, настолько он ей четко соответствовал. Светловолосый, сероглазый, почти такой, как я себе нафантазировала. Не сказать, чтобы красавец, нет, для этого не хватало классической правильности черт, но очень обаятельный. Наверно, когда улыбается, совсем неотразим. Только сейчас он не улыбался, а был нахмурен и первое, что сказал:

— Вы кто, инорита? И где Сабина?

Разочарование, которое я испытала, было просто ужасным. Нет, я не думала, что Богиня прямо сразу расщедрится и пошлет мне все, что я сама себе придумаю. Но с ее стороны было жестоко отправить этого инора искать здесь Сабину. Если ему она была настолько нужна, то пусть бы пошел туда, где она сейчас бывает много чаще, чем здесь. Во мне теплилась крохотная надежда, что этот сероглазый инор ей совсем чужой, а пришел просто по-соседски, ложку занять, или, скорее, вернуть, если учитывать их нехватку в квартире. Конечно, это выяснится прямо сейчас, но для начала нужно ответить ему на только что заданный вопрос.

— Она здесь больше не живет, — пояснила я. — Она теперь живет у мужа, а квартиру сдает мне.

Вид у меня был донельзя глупый. С босыми ногами, с наброшенным на плечи приютским одеялом неопределенного цвета и с ночной сорочкой, грубый подол которой выглядывал снизу и совсем не украшал мой облик. Совсем не так я хотела первый раз показаться тому, кто настолько напоминал мое представление о будущем муже, что, казалось, так и вышел прямо из моей мечты.

— Да, Сабина говорила, что собирается сдать квартиру, — сказал он и даже мне улыбнулся, хотя беспокойство с его лица никуда не ушло.

И улыбка у него была такая, что сердце мое ухнуло куда-то в район босых ног, да там и осталось, не желая больше подвергаться подобным испытаниям.

— Только дома ее нет, — продолжил он. — Вот я и подумал, вдруг она сюда забежала. Извините инорита, я должен был представиться. Петер Гроссер, муж Сабины.

Вздох разочарования мне удалось удержать с большим трудом. Жаль, что он не пришел вернуть ложку, как я надеялась до последнего. Теперь я понимала, почему Сабина, мечтавшая о богатом муже, вышла за того, у кого денег, по ее представлению, совсем нет. Петер выглядел таким родным, таким надежным, что у нее просто не оставалось другого выхода. Понимала, но, Богиня, как бы мне хотелось, чтобы она не столь безответственно относилась к собственным мечтам, а искала бы до сих пор кого-нибудь побогаче. Вслух я ничего подобного говорить не стала. Чужой муж — это навсегда, ничего тут уже не исправить. Пусть я даже мечтала о нем до его прихода.

— Штефани Ройтер, — отрекомендовалась я. — Возможно, Сабина до сих пор в лавке. Инора Эберхардт попросила ее задержаться. Там срочный заказ был.

— Да я там был, — расстроенно сказал Петер. — Только все уже закрыто. И магическая охрана работает, а это значит, что в здании никого, кроме иноры Эберхардт, нет.

— Так, наверно, вы просто разминулись с Сабиной, — высказала я предположение. — И пока вы здесь бегаете ее ищете, она уже дома и беспокоится уже о вас, инор Гроссер.

Я даже попыталась ему ободряюще улыбнуться, насколько у меня это получилось, конечно. Уж очень не располагала ситуация к улыбкам.

— Для вас — Петер, — галантно сказал он. Улыбка у него в этот раз получилась несколько кривоватая, но настолько более живая, что сердце, пытавшееся вернуться на свое законное место, опять ухнуло куда-то вниз. — Хотелось бы, чтобы вы оказались правы, только это уже не первый раз, когда она вечером пропадает непонятно где, а потом говорит, что была у иноры Эберхардт.

— Возможно, они закончили тот самый срочный заказ, из-за которого Сабина задержалась, и она понесла крем или что там получилось клиентке?

Поверить в то, что Сабина, не успев выйти замуж, начала изменять своему мужу, я не могла. Не то чтобы она, по моему мнению, не была на такое способна. Была. Но не в этом случае — если она за Петера вышла, значит, любит его намного больше чем деньги. А вот если бы она вышла за деньги — тогда да, тогда могла и бегать на сторону. Вариант, что она бегает на сторону за деньгами, я отвергла сразу — тогда Сабина не стала бы задерживаться в косметической лавке, работа ей явно не была в удовольствие.

— Она так и говорит, когда поздно приходит, — грустно ответил мне Петер. — Но это слишком часто бывает.

Я сочувственно на него посмотрела. Больше никаких предположений о том, где может быть его жена, у меня не было. Слишком мало я ее знала. Да и то, что знала, вполне могло измениться за те два года, что прошли с ее ухода из приюта. Сегодняшний день можно было не считать — мы общались только по делу, и от меня она была столь же далека, как и раньше. И о своих планах на этот вечер, если они у нее и были, ничего не говорила. Впрочем, она была очень расстроена, когда инора Эберхардт попросила ее задержаться после работы. Но кто знает, что было причиной этого? Может, как раз желание побыстрее вернуться к мужу?

— Извините, Штефани, — покаянно сказал Петер, — вам наши проблемы ни к чему. Не говорите Сабине, что я здесь был, хорошо?

— Хорошо,

— А то я выгляжу ревнивым болваном, — он опять улыбнулся.

Его слова неприятно царапнули меня по сердцу. Ревнует — значит, неравнодушен. Значит, рядом с ним она чувствует себя не одинокой, а очень нужной и любимой.

— Вовсе нет, — горячо запротестовала я. — Что плохого в том, что муж беспокоится за свою жену? Время-то уже позднее, мало ли что случиться может.

— В самом деле, время позднее, — смущенно сказал Петер. — Вы уже спали, наверно, а я так бесцеремонно ворвался, разбудил вас. Спокойной ночи, Штефани. Рад был познакомиться с вами. Жаль, что мы раньше не встречались.

А уж как мне жаль. Я закрыла дверь, и оперлась на нее спиной. Ноги не держали. В мыслях творилось сущее безобразие. Мне казалось, что это какая-то жестокая шутка. Почему, ну почему Богиня послала ему встречу с Сабиной раньше, чем со мной? А меня столкнула с каким-то Рудольфом?

Глава 6

Сабина зашла за мной поутру, как и обещала, вид при этом имела довольный и выспавшийся. Ничего не указывало на то, что вчера ночью ее искал встревоженный муж, который не знал, что и думать про ее отсутствие. Как-то не очень красит ее подобное поведение, что ни говори. Вот если бы хоть кто-нибудь обо мне так волновался, то я бы постаралась не давать повода для беспокойства. Но Сабину занимало совсем другое.

— Опять ты свое платье напялила, — недовольно сказала она. — Я же тебе говорила — бери мои. В твоих ходить — только позориться! Экое убожество! Инора Эберхардт будет очень недовольна, если ты нанесешь урон репутации ее магазина.

Мысль о том, что придется ходить в ее обносках, пусть и хорошо выглядящих, неожиданно оказалась для меня очень неприятной. Я никогда не была особенно привередлива в одежде, да и где было эту привередливость заполучить — монахиням наше мнение о том, что мы хотим надевать, было неинтересно. Платья должны быть немаркими и долговечными, а остальное не имеет никакого значения — пошиты ли они в монастыре или подарены добросердечными горожанками, чьи дети уже настолько выросли, что никакие запасы ткани, отложенные на швах, не помогают удлинить это унылое одеяние. Такие дары иной раз выглядели много хуже приютской одежды. Но, поди ж ты, носила, и не жаловалась никогда, и даже не думала, что это до меня уже прилично пообтерли. А сейчас внезапно обнаружилось, что не хочу чужого, и все тут, даже если оно такое, относительно новое, яркое и красивое. Достаточно того, что живу в той квартире, где жила Сабина. А все остальное свое пусть оставляет себе. Мне после нее ничего не нужно.

— Мы же все равно с заднего крыльца будем заходить, — ответила я, — а потом переодеваться. Так что никто мое убожество и не увидит. Из клиенток магазина, конечно.

— Штефи, ты не нищенка, — Сабина закатила глаза к потолку, подчеркивая мою тупость и нежелание принять очевидное. — Мне с тобой тоже не нравится ходить рядом, если ты так вот выглядишь.

— Так мы никуда и не собираемся, — упрямо ответила я. — И потом, моя одежда целая, чистая и аккуратная, так что на нищенку я никак не похожу.

Сабина недовольно фыркнула, как застоявшаяся лошадь, и почти так же упрямо вздернула голову. Отступать от намеченной цели она не собиралась.

— Штефи, тебе же нужно как-то свою жизнь будет устраивать, — зашла она с другого бока. — Так вот, в этом платье ни один приличный инор даже не посмотрит второй раз в твою сторону.

Если она хотела меня этим убедить, то просчиталась. Ей-то хорошо говорить, у нее есть Петер, второго такого точно нигде нет. Недаром Сабина вцепилась в него сразу, хоть и мечтала всегда исключительно о богатом муже. Уж на что мы мало общались с ней в приюте, но такую подробность даже я знала.

— Пока мне никакие иноры не нужны. Так что пусть даже первый взгляд себе оставят. А одежду я буду носить свою.

— Штефи, мне эти платья все равно уже не пригодятся, — почти просительно сказала Сабина. — Почему я не могу отдать их своей лучшей подруге? Просто так, по-дружески, как помочь тебе устроиться в лавке иноры Эберхардт. И тогда это уже получается твоя одежда. Ты же не откажешь мне в такой ерунде, как принять в дар ненужные мне вещи?

Слова о том, что я внезапно оказалась Сабининой лучшей подругой, меня настолько поразили, что я неожиданно для себя кивнула, тем самым согласившись взять себе ее старую одежду. Внезапно мне даже стыдно стало. Ведь мое нежелание что-то брать от нее объяснялось очень просто. С чего я вообще вдруг вчера размечталась о мужчинах, да еще и начала представлять себе ее мужа? Никогда за мной такого не водилось, не стоит витать в облаках и дальше. Я просто не имею права чувствовать себя обиженной на нее из-за того, что мои мечты разбились о реальность. Я молча начала переодеваться, Сабина села на стул и нетерпеливо крутила головой по сторонам. Не знаю, что такого ужасного она хотела найти в квартире, в которой я провела всего одну ночь, но меня опять начало захлестывать чувство неприязни к ней.