Жанна. Глава 9

— Значит, он ещё опаснее, чем я думал, — сказал Грейг, помимо воли стискивая кулаки.

— Ну почему же? — усмехнулась Жанна. — Только что вы беспокоились о том, что он может использовать мою любовь во зло, а теперь недовольны тем, что этого не будет?..

— Раньше вы не думали, что можно иметь дело с человеком, которого невозможно уважать или любить, — отрывисто ответил Грейг. — Можете, если хотите, сравнивать его с леопардом или и хищной птицей, но я думаю, гораздо лучше было бы, не прячась за метафоры, назвать его просто бесчестным и жестоким человеком. И по-моему, не обращать внимания на то, что он из себя представляет — это даже хуже, чем влюбиться в негодяя и начать оправдывать его или приписывать ему какие-то достоинства.

Жанна поднялась с кресла и остановилась против Грейга, презрительно скрестив руки на груди.

— Вы забываетесь, лорд Риу! И кстати, раз уж мы тут рассуждаем о морали — разве вам не следует начать с себя? Мужчина почему-то всегда может относиться к плотским связям, как к простой потребности своего тела, вроде глотка воды в жаркий день, и никогда не осудит другого мужчину за такое отношение. Не станет выяснять, с кем именно тот спал для собственного удовольствия — с доброй женщиной или со злой, честной или бесчестной... Ведь мужчину плотское соитие с жестокой и бесчестной женщиной ни в чем не пачкает и не роняет. И только женщина, поди ж ты, должна выбирать любовника для развлечения так же придирчиво, как и законного супруга. Можно прикрывать это высокими словами, но все сводится к тому, что тело женщины — вместе с ее душой — считается интимной принадлежностью ее любовника, чем-нибудь вроде его гульфика или нижней рубашки. А вот свою душу вы, мужчины, в любой ситуации считаете свободной и принадлежащей только вам, что бы ни вытворяло ваше тело. Разве нет, лорд Риу?..

Грейгу сделалось не по себе. Пожалуй, кое-в-чем Жанна была права — и, как всегда, безжалостно обнажала именно те мысли и чувства окружающих, которые бы им меньше всего хотелось признавать. Ведь Грейг действительно все это время думал, что Жанна запачкала себя связью с Ксаратасом — и лишь теперь спросил себя, почему, собственно, у него никогда не возникало таких чувств по отношению к отцу, Ладлоу или Алессандро Молле, посещавшим на его глазах солдатские бордели?.. Почему он все эти годы слушал чьи-нибудь рассказы о своих любовных похождениях, смеясь над ними вместе с окружавшими его мужчинами, и не пытался никому доказывать, что нельзя иметь дело с женщинами, которых эти мужчины не могли (да и не собирались) ни любить, ни уважать — однако, разговаривая с Жанной, так легко позволил самому себе встать в позу проповедника, забыв даже о том, что подданный не вправе говорить в подобном тоне с королевой?..

Когда Жанна говорила о Франциске и Ксаратасе, Грейгу казалось, что он совершенно перестал ее узнавать. Ему было даже приятно убеждать себя, что она перестала быть самой собой, что его Жанна никогда не захотела бы иметь дела с Ксаратасом... но сейчас он снова видел ее такой, какой привык — бескомпромиссной, умной, искренней, способной остро ощущать фальшь и несправедливость там, где большинство людей так свыклись с ней, что были совершенно не способны ее замечать.

Грейг опустил глаза.

— Мне очень жаль, Ваше величество, — устало сказал он. — Вы правы. Я действительно забылся... и вдобавок вел себя, как лицемер.

Жанна внезапно оказалась совсем рядом с ним и прикоснулась к его руке — легко, всего лишь кончиками пальцев, но Грейга как будто бы прошила молния. Он вздрогнул и невольно отшатнулся.

— Магия не заразна, Грейг. Она не перешла на меня от Ксаратаса, и не перекинется на тебя от одного прикосновения, — сказала Жанна. Ее лицо было спокойным — только на дне ее больших темных глаз плескалась грусть — как будто бы та девочка, которую он когда-то полюбил, смотрела на него откуда-то издалека, из прошлого, куда больше не было хода им обоим. — Мне тоже жаль. Но теперь ничего уже не сделаешь.