Зверь лютый Книга 39 Валькирия

я его исполнил".

Здорово. Так это... по-мужски. Труд — тяжек. Но я — исполнил.

Потом я повзрослел. Дочка родилась. Которая постоянно спрашивала не "почему", а "зачем"? Для чего? For what?

Пример. Вот про эту вису.

Была пьянка, на которой Эгиль демонстративно перепил собутыльников, насмехаясь над хозяевами, что у них не хватит вина. Оскорбил дом, в котором был принят как гость. Оппонент, в таком же состоянии, начал ему угрожать. Эгиль его убил. Убил сына хозяина дома конунга Эйрика. Бросил спящего пьяного друга среди врагов и сбежал. Хитроумно перебил людей, которые были отправлены ловить его... И сочинил этот стишок.

"При алкогольной агрессии негативные эмоциональные всплески провоцируются патологическим процессом в центральной нервной системе...

Интоксикация вызывает сбой в мозге — разрушенные нейрональные цепи не принимают и не передают сигналы адекватно, вследствие чего возникает асоциальное поведение".

Виса — стихотворное выражение патологического процесса в ЦНС?

Стоит чуть подумать и становятся видны мотивы викингов: возвеличивание себя.

Иногда к этому добавляется месть, ссора. Грабёж, разрушение, убийство — вот круг целей "дубов шеломов".

Интересно сравнить с русскими былинами.

Русские богатыри... не подарок. Но у них нет цели разбогатеть грабежом. Даже добившись добычи, как Волхв Всеславич или Илья Муромец, они раздают её. Они могут ссориться, как Дюк Степанович и Чурила Пленкович. Но не режутся меж собой.

"Ай, то стояла-ле русска-ле наша застава.

Ай, во первых стоял да Илья Муромец,

А во вторых или Добрынюша Мекитин млад,

А во треитьх и-то — Олешинька-ли Попович млад.

Ай, берегли-стерегли ёни стольний Киев-град,

А стояли за веру ле за крещёную,

А стояли за церкви православные,

Ай, стояли за князя ле за Владимира".

Они — защитники Родины.

У викингов нет Родины.

Они не защитники. Убийцы, грабители, разрушители.

"Разрушенье это страсть

Все равно какая власть".

Эгиль убил сына конунга и нанялся к его врагу, английскому королю Адальстейну (Этельстану). Перебежчик. Проявляет чудеса храбрости в битве, бегая меж рядов воинов без щита и убивая своих соплеменников.

Эгиль не только воин, он скальд.

Сочинить хвалебную песнь о ком-нибудь — сделать его обладателем славы. В языке скальдов слова "поэзия" и "слава" — синонимы. Стихотворная форма обеспечивает действенность восхваления.

"Кто скальда ужинает, тот его и танцует", и Эгиль сочиняет драпу про английского короля:

"Вот владык потомок,

трех князей убивший.

Край ему подвластен.

Не исчислить подвигов

Адальстейна в битвах.

Я клянусь, о щедрый

конунг, — мы не знаем,

кто б с тобой сравнился".

Ну и что — что "за деньги"? — Это не проституция, а скальдическая хвалебная песнь.

Продажность придворных поэтов настолько общее место, что Низами в эту эпоху отказывается переезжать ко дворам приманивающих его владык, дабы не лишиться независимости. Крутой викинг — как пионер, всегда готов.

Так он бесстрашный воин или продажный блюдолиз? — "Два в одном".

Иногда скальда "танцуют" не деньгами, а угрозой.

Есть поджанр восхвалений: "выкуп головы". Типа: ты вор и убийца, но если сумеешь соврать про меня красиво — будешь жить.

"Плаха с топорами" — мощный стимул для скальдического творчества.

Эгиль всё-таки попался конунгу Эйрику Кровавая Секира. А главное — жене его, дроттнинг (королева) Гуннхильд. За убийство их сына его ждёт смерть. Но он же скальд! Он же может "выдавать на гора" хвалебные песни! Что, по мнению туземцев, имеет объективную ценность.

Полночи Эгилю мешает ласточка. Эта злокозненная Гуннхильд обернулась птичкой и выстукивает по подоконнику:

"Тут-тук! Это я, почтальон Гуннхильд, принесла вам повестку на смертную казнь...".

Друг скальда прогоняет птичку, и Эгиль за ночь выдаёт:

"Скальд славить может

и слово сложит

про беды вражьи,

победы княжьи.

Железны враны

врезались в раны,

останки стали

в тарчах торчали.

Серп жатвы сеч

сек вежи с плеч,

а ран рогач

лил красный плач.

И стали рдяны

от стали льдяной

доспехи в пьяной

потехе бранной.

Копья кинжал

клинки сражал.

Эйрик с нивы жал

славу пожал.

Соколу сеч

справил я речь

на славный лад.

На лавках палат

внимало ей

немало мужей,

правых судей

песни моей".

(Чисто заклёпочникам: да, тарчей ещё нет. Не приставайте к переводчику).

Передача товара (исполнение драпы) — только публично, при свидетелях ("немало мужей, правых судей..."). А то... Норманнам верить нельзя вообще, а конунгам особенно. Объявит прославление некондицией и отрубит голову.

Мда... пришлось отпустить. С напутствием: чтобы ни конунгу, ни сыновьям его на глаза не попадался.

Сравнивая висы норманнов и былины Руси, я впадаю. Да, коллеги, именно в это — в недоумении.

Оба массива текстов — стихи "про героев". А дальше различия. И дело не в стихотворных размерах, чередовании рифм, аллитерациях и аллегориях. Дело — в деле. В героях, в их ценностях, стереотипах, приоритетах. В ответе на вопрос: "зачем?". Для чего свершены подвиги?

Причина различий? — Слушатели.

В веках сохраняются те худ.тексты, которые нашли своего читателя. "Попали в целевую аудиторию". ЦА у скальдов и у былинников — этически разные.

Разница тем забавнее, что Рюриковичи — сами норманны. Неоднократно "подпитываемые" — в брачной дипломатии, наборами в дружину — такими же "железными клёнами".

Русские князья в былинах никогда не воюют между собой.

Святополк Окаянный — история церковная и летописная. Не фольк.

Забавно, что создатель культа св. Бориса и Глеба, покровителей русских князей, Ярослав Мудрый — из наиболее "викинговских". Связан со Скандинавией браком, окружением, даже одеждой. Но прославляет не воинов, а невинно убиенных.

Русские богатыри не режут друг друга.

Да, Муромец порвал своего сына Подсокольника. Сынок оказался подлецом — клятвопреступник, матереубийца, пытался отца во сне зарезать. Ну и на:

"А скочил старый да скоро-наскоро,

А схватил Подсокольника за желты кудри,

А вытащил Подсокольника из бела шатра,

А наступил Подсокольничку на резвы ноги,

А розорвал Подсокольника на три части нонь,

А рассвистал Подсокольника по чисту полю...".

Сравните: "блистание ран" и "розорвал Подсокольника на три части". Хорошо хоть не тапком промеж глаз.

Не "славная битва", а "необходимая дезинфекция".

Фильтр фолька отсекает лишнее, как в анекдотах или народных песнях. Остаётся то, что ожидаемо слушателем. Даже в ущерб фактической точности.

В реале междоусобицы на "Святой Руси" — самый частый вид военного конфликта. Мономах выжигает Минск "в ноль". Русские богатыри-новгородцы продают пленных русских богатырей-суздальцев в рабство "кощей по ногате".

Подобное отсекается "народным характером", "русским духом". И звучит уже в 21 в.:

"А почему ты в сапогах? — Чтоб устоять

А враги тебе зачем? — Чтобы понять

А почему ты против ветра?— Чтоб утих

А воевал зачем? — Чтоб жить среди своих

А почему идешь к вершине? — Чтобы взять

Ну а что когда возьмешь? — Хочу раздать

Почему не лечишь сердце? — Пусть болит

Ну а смерть тебе зачем? — Пускай бодрит

Ну а кто там над тобою? — Воронье

Ну а что если укрыться? — Не мое

Ах зачем тебе все это? — Надо жить

Ну а веришь ты зачем? — Чтобы простить".

Этика другая, не драповая.

Это ощущали славянофилы.

Хомяков:

"норманны, бездомные, бессемейные и бездушные, перед судом людей, беспристрастно оценивающие животное мужество и животную доблесть, норманны разрушили старую Англию и перенесли в нее весь гнусный разврат и весь бесчеловечный быт, которому научились они во Франции и которому франки учили Европу".

У славян все по-другому:

"Святыня семейная и чувства человеческие воспитывались простодушно между могилой отцов и колыбелью детей. Землепашество, трудами своими питающее мир, и торговля, предприимчивостью своей связывающая его концы, процветали в безыскусственных общинах под безыскусственными законами родового устройства. Таков был характер областей от Дона до Эльбы. Успешная борьба с финнами и сарматами не развратила славян, потому что святая война за родину не похожа своими последствиями на неправедную войну завоевателя".

На эту идиллическую почву легло, по А. Хомякову, православие:

"Из стен Византии, из горных монастырей, из малых семей славянских, уже принявших христианство, выступали кроткие завоеватели, вооруженные благовествованием веры. С радостной покорностью были они приняты в вольных общинах славянского мира. Из дома в дом, из области в область, на восток, на запад и дальний север шла проповедь Евангелия, торжествующая в духе любви и говорящая словом народным. Болгары и хорваты, чехи, моравцы и ляхи вступили в одно церковное братство. Беспредельная новорожденная Русь, связанная еще условным союзом единоначалия в дружине, получила в единстве веры семя жизненного единства, выраженного именем Святой Руси".

Лажа. В каждой фразе. Начиная с хронологии: викинги сначала грабили Англию, а уж потом взялись за Францию. Но прежде они передрались насмерть в Восточной Балтике и построили крепость Ладогу. Если бедняги и подцепили "гнусный разврат и бесчеловечный быт", то первым был наш, исконно-посконный.

Хорваты, чехи, ляхи вступили в другое "церковное братство" — католическое.

Какому разврату "франки учили Европу" в 8-10 веках? — Каролингское возрождение: расширение грамотности, упорядочивания законов, расцвет литературы, искусств, архитектуры, юриспруденции, теологических изысканий.

"С радостной покорностью были они приняты в вольных общинах славянского мира".

"Добрыня крестил Новгород мечом, а Путята огнём" — "радостная покорность"?

Ошибочность славянофилов не отменяет, однако, наблюдаемого факта: различия в этике, фиксируемые в стихотворной форме.

Викинги — "лакомый кусок" для изучения. Доступен ряд ярких эмоциональных текстов, передающих живую речь, чувства, дух эпохи.

Но выставлять этих людей героями... как воспевать шпану 20-х или бандитов 90-х.

"А на черной скамье, на скамье подсудимых...". Со слезой в голосе и надрывом в душе.

Пройдёт несколько веков и "Мурку", возможно, будут считать вершиной поэтического чувства:

"Речь держала баба

Звали её Муркой".

О! "Баба"! Так экзотично! Ах! "Мурка"! Так поэтично!

"Мурка" (Мария Прокофьевна Климова, родом из Великого Устюга) — агент ВЧК, умерла в 1960-х старшим офицером МВД СССР.

* * *

"Дембельского деда" перевязали — пригодится толмачить, а я пошёл глянуть на ту... Кадушку Жира.

Кто это выдумал про прекрасных дев Севера? Да, бывают. Редко, как и во всяком народе. Тотальная же привлекательность основывается на гендерном разделении труда. Саги и висы сочиняют почти всегда мужчины. Которые, после месяца плавания в весельной лодке, хоть бы та посудинка драккаром называлась, видя нечто не гребцового пола, просто фонтанируют безостановочно...

Нет, коллеги, не тем, о чём вы подумали, а разными скальдическими стихотворениями.

Кадушка выглядела как большая неопрятная куча тряпок. Лежала в луже крови и пыхтела.

— Hvordan g"r det? (как поживаешь?)

Свейского наречия я не знаю, но несколько фраз норвежского от Сигурда выучил. Может, поймёт?

Она поняла. И ответила. Неправильно.

Гудлейк лежала на боку, а я как-то призадумался по поводу саг, вис и драп, "воспарил в эмпиреи". Спасло то, что я уже постоял, походил, слушая "деда". Так-то после скачки мышцы зажимает, подвижность падает.

* * *

Старенький Портос как-то объяснял молодому де Бражелону:

— Если мой друг вызывает кого-нибудь, то я еду с вызовом к мерзавцу, заставляю быстро скакать к месту дуэли. У того мышцы закрепощены, и мой друг легко его закалывает.

Маленький дуэлянтский лайфхак. Чтобы хакнуть чей-нибудь лайф.

* * *

Громоздко, грязно, мусорно. Она лежала на своём топоре, а я не обратил внимание. После довольно маленьких топоров клюворылов, здоровенная широколезвийная секира не фиксировалась сознанием. Типа: тут палки кусок торчит, там — кусок большой плоской железки...

"Видят, но не понимают". Моя ошибка — призадумался неуместно.

Валькирия отвалилась на спину и, выдернув из-под себя "ран рогач", в смысле: секиру, махнула ею на уровне щиколоток. Моих.

Ё! Бздынь!

А фиг!

Факеншит! Итить, едрить и подпрыгивать!

Спасибо "вляпу", подавившему у меня ген генерации молочной кислоты, отчего у меня скорость втрое выше, чем у местных.

И укоризна ему же. За то, что ума не добавил.

"Секира мимо пронеслась,

Она меня не дождалась

Её прощаю, её прощаю.

Но руку, что её несла,

Пообрываю, пообломаю".

Попытка одновременно подпрыгнуть и выдернуть палаш привела к тому, что я приземлился на задницу.

Гудлейк попыталась снова рубануть своим "рогачом". Очень... неприятный момент. Но секач у неё тяжеловат, на поворотах заносит. Это ж не минойский лабрис, который двухсторонний — тут надо сперва перевернуть и уж потом... Лёжа на спине у неё сразу не получилось.

— Стоять! Руку!

Подскочивший копейщик замахнулся приколоть валькирию копьём, но я успел остановить. Руку пришпилили к земле, секиру вывернули...

А я сразу запереживал. Стыдно-то как...

Коллеги, вы когда-нибудь видели одноногого попаданца? А безногого? Вот безмозглых — полно, а с "ограниченными возможностями"... какие вы не политкорректные! А я мог стать! Первым! Непарноногим попандопулой. Так бы и вошёл в историю. На костылях.

Близость увечья и, вероятно, смерти сильно встряхнула. Испуг мгновенно трансформировался в злость. В желание отомстить за свой страх. Как-то особенно... изуверски.

— Ободрать и подвесить.

Двое парней навалились на Кадушку, потом поняли, что не справятся и позвали ещё пару. Даму побили, раздели и подвесили за ноги рядом с потрошённой полячкой.

Отзеркалить? Типа: ты к полячке по-норманнски, и я к тебе тако же.

Мда... зрелище. Очень большое, более двух метров длиной, тело. Очень белокожее. Висящие жирные груди, здоровенный колышущийся живот, толстые, как ноги, руки, ноги... как у лошади. "Сорок пятого размера покупала сапоги". Хотя, вероятнее, заказывала: в феодальной усадьбе обычно есть сапожник. Ягодицы... на два стула каждая. Стулья — не по эпохе, а на лавке можно.

В русских былинах есть подобное:

"Едет поляничища удалая,

А й удала поляничища великая,

Конь под нею — как сильня гора,

Поляница на коне — будто сенна копна".

Едет и приговаривает:

"А я чернедь-мужичков тых всех повырублю,

А Божьи церкви я все на дым спущу,

Самому князю Владимиру я голову срублю

Со Опраксией да с королевичной!"

Эта — не на большом коне, "как сильна гора", а на небольшом корабле — мини длинный змей. А так-то... типаж тот же: "все на дым пущу".