— Не надо, профессор, — в сознании Сташинского вспыхнул новый мыслеобраз. Персональный — уж это Тимур Лаврович определил сразу. Привычка, наверное. — Не надо... казниться. Мы, протеане, тоже были сметены Жнецами... потому что не интересовались своим прошлым. Сметены Жнецами были и инусаннонцы, потому что не интересовались своим прошлым. Мы, разумные органики, каждый раз оказываемся на краю, но каждый раз возрождаемся. Каждый раз снова идём к краю и останавливаемся на нём, удерживаемые неведомой, непонятной, но умной силой. И в этот раз... нам дан в очередной раз шанс устоять, не погибнуть, не исчезнуть. Нам нужно... воспользоваться этим шансом. И потому... поговорим об артефакте, который всем нам — и протеанам, и людям, и всем пятнадцати нынешним расам... хорошо известен. — Явик прислал своим собеседникам новую порцию мыслеобразов. — Да, именно о Цитадели.

Протеанин подождал, пока Шепард и Сташинский просмотрят богатую подборку картинок. Когда они вопросительно посмотрели на него, он переслал собеседникам ещё одну подборку:

— В этот раз на Станции тоже собрано руководство... Галактики. Как и в наш Цикл и я думаю, что так же было и в цикл, когда верховной расой в Галактике были инусаннонцы. Всегда на этой станции собирались "сливки общества", как любят выражаться в таких случаях люди. — Явик не стал улыбаться или усмехаться, он остался серьёзным. Он... успокаивался. Переход к рассказу о Цитадели помог ему отрешиться от волнений, связанных с трагедией Фероса. Он сам бы не мог пояснить, почему для него Ферос вдруг стал так важен, но лучше... лучше сейчас не возвращаться к воспоминаниям об этой планете-мегаполисе. Лучше продолжать рассказывать своим собеседникам о Цитадели. Скоро — прибытие на очередную археологическую площадку, а там предстоит работа и предстоит новый... раунд общения с археологами, инженерами, техниками. — Да, мне известно, что сейчас там по-прежнему разная сила притяжения в разных секторах. Есть и путаница в размерах, что вполне объяснимо. — Явик не стал сейчас говорить о том, что эта станция — гигантский ретранслятор. — Знаю также, что считается эта станция творением моей расы. Но это — не так. Эта станция старше, чем моя раса, старше даже инусаннонцев, — он посмотрел на удивлённое лицо профессора. — Да, Тимур Лаврович. — Явик переслал персонально профессору комплект новых мыслеобразов. — На самом деле, как было доказано, к сожалению — очень поздно доказано учёными моей расы, эта огромная специальная конструкция была создана более миллиарда лет тому назад. Создана Жнецами. Не этими гигантскими кораблями, один из которых вы видели рядом с фрегатом, а их пилотами. Создана и поставлена в центре туманности Змея. Эта станция может не только раскладываться и складываться, но и двигаться. Медленно, по нынешним меркам, но всё же — двигаться в нужном направлении. В источниках, в своё время я читал развёрнутые доказательства того, что при необходимости Цитадель может двигаться и очень быстро. Она может летать, профессор, летать быстро. И я не удивлюсь, если узнаю, что среди землян есть люди, для которых это — не новость, а вполне рабочее решение. Раса разумных машин создала и Цитадель, и сеть ретрансляторов, поставила Цитадель в центр этой сети и сделала систему-ловушку, чтобы загонять расы раз за разом к необходимости развития по заданному пути. — Явик поймал взглядом негодующее и растерянное выражение лица Сташинского. — Увы, это — именно так, профессор, — протеанин прислал Сташинскому новую порцию мыслеобразов. — Это — то, что я, простой воин, простой офицер, знал всегда. И я знаю, что среди протеан, моих сородичей, были те, кто знал гораздо больше. Цитадель раз за разом становилась центром общегалактической цивилизации. Так было в эпоху инусаннонцев, так было в эпоху протеан, так обстоит дело и в вашу эпоху, которую вполне позволительно именовать Циклом. Да, да, Тимур Лаврович. Именно Циклом, потому что всё повторяется: рождение совокупности высокоразвитых цивилизаций разумных органиков, их развитие, достижение ими определённого, достаточно высокого уровня и, в неизбежном финале — гибель или, точнее, смерть под ударами Жнецов. Под ударами разумных машин, раз за разом уничтожавших разумную органическую жизнь во Вселенной. — Явик помедлил, затем прислал собеседникам — теперь уже обоим — новый комплект мыслеобразов. — Здесь то, что сейчас известно о Цитадели большинству представителей нынешних рас. Это известно в значительной мере и вам. Азари, саларианцы, волусы, турианцы. Все они... лезли на Цитадель. Чувствуя её странную притягательность. И не понимая, что лезут в ловушку. Лезут, не изучая так, как должно, эту станцию. Как не изучали её и мы, протеане, в своё время. Как не изучили её досконально и наши предшественники — инусаннонцы. Мне известно, например, что ваши учёные так и не определили точно возраст Цитадели, не исследовали, не изучили, не определили материал, из которого она была изготовлена. Цитадель, как механизм, тоже, к сожалению, остаётся неизвестной нынешним техникам и инженерам. Расположение основных механизмов станции, местоположение её блока управления и систем регулирования... Да, да, профессор, на любой станции есть эти блоки... Как и блоки жизнеобеспечения и, как ни странно для столь массивной и громоздкой конструкции, навигации... Всё это раз за разом остаётся скрытым от глаз и иных органов чувств её обитателей. Всё это так. — Явик, не глядя на Сташинского, ощутил, что он хочет возразить. — Хранители... Да, это был и для нас, протеан, секрет. Но... эта раса умеет быть незаметной. А в моё время на Цитадели обитали преимущественно знатные и богатые протеане, которые умели и могли в упор не замечать, не видеть и даже не чувствовать "обслуживающий персонал", которым, в первую очередь, и были Хранители, профессор. И Цитадель — это не просто станция. Это — гигантский ретранслятор. — Явик едва успел, предупреждая всплеск удивления, изумления и непонимания, передать профессору специальную подборку мыслеобразов. — Взгляните, Тимур Лаврович. Это — общеизвестные данные из вашего планетного и межсистемного Экстранета. То, что есть в базах данных Идена. И то, что является общедоступным. Всё это доказывает справедливость такого предположения. — Явик посмотрел на занервничавшего археолога. — Да, профессор. Когда Цитадель раскрылась в "ромашку", всё население станции погибло за считаные секунды. Редко кому из разумных органиков, волей случая или обстоятельств, сумевших тогда оказаться и задержаться на станции, удалось прожить хотя бы минуту. Все погибли почти сразу, во всяком случае — за очень короткое время. Цитадель... замолчала. А следом — замолчали и буи связи у ретрансляторов. И тогда — началась Жатва, приведшая Протеанскую империю к гибели и краху.

Несколько секунд Явик медлил с продолжением рассказа, не присылал мне и Сташинскому новые мыслеобразы, но затем всё же решился:

— На Цитадели нет смены дня и ночи, каждая раса живёт по своему распорядку — личному или расово-общественному. И в моё время редко кто из простых, незнатных и небогатых протеан, да, профессор, даже чистокровных протеан, мог бы сказать и доказать, что он побывал на Станции. Для большинства жителей Империи Протеан эта Станция оставалась очень долго мечтой или сказкой. А потом... однажды, эта сказка и мечта — замолчала. И в Галактику пришла смерть. Пришла одновременно, потому что, войдя, Жнецы завладели всеми базами данных, всеми базами знаний. И тогда они точно и быстро узнали, куда и как следует бить, на что следует... нажимать, чтобы предельно быстро и серьёзно ослабить нас, жителей Империи. Мы сопротивлялись, мы не сдались без боя. Но... информация есть власть и эту простую истину мы в очередной раз познали на собственном горьком опыте. Мы оказались лишены верховного, высшего руководства — оно погибло на Цитадели. И очень долгое время воевали несогласованно. Упустили момент, когда Жнецы ещё не отмобилизовались. Отбить Цитадель, как я помню, мы даже не пытались. Некого было на Станции отбивать у Жнецов. Там все разумные органики нашего Цикла очень быстро... погибли. Да, профессор, погибли, потому что Жнецы... мы это узнали почти сразу — противник особый. Жнецы не берут пленных. Потому что мы, разумные органики, живущие в этой Галактике, считаем, что пленный сохраняет не только свою жизнь, но и свой разум, свою личность. Жнецы не сохраняют разумным органикам ни личность, ни разум, ни жизнь. Потому что они превращают сумевших как-то выжить после первого удара разумных органиков в подобие себя. В полумашины. И делают это... быстро или медленно. Бывало, что и тайно делают. Не сразу становится заметен переход разумного органика на сторону врага. Мы так и не научились бороться с этим... медленным предательством. Мы так и не научились. Наверное, не научились и инусаннонцы. Наверное.

Явик замер, стремясь полнее справиться с очередным приступом сильного волнения:

— И потому в будущей войне, профессор, пленных разумных органиков — не будет. Будут сразу — и окончательно — враги, которых придётся убивать. Убивать надёжно, так, чтобы они не смогли встать, не смогли возродиться, не смогли ожить. Враги из "обращённых" получаются очень живучие. Я бы сказал — крайне живучие. И потому будущая война станет сразу очень жёсткой и очень жестокой. В ней будет много жертв. Да, потери будут нести и Жнецы. Мы тоже наносили им ощутимый ущерб, когда столетиями, два тысячелетия воевали с ними. Но мы не смогли защитить Цитадель. И не знали, что она такое. Не поинтересовались у инусаннонцев. Не захотели подумать об этом заранее. А когда подумали... было уже слишком поздно.

Водитель вполголоса сообщил пассажирам о приближении челнока к посадочной площадке у лагеря археологов. Предстояло пообщаться с членами ещё одной археологической экспедиции.

Выходя из салона на плиты площадки, Шепард отметил необычно глубокую задумчивость Сташинского. Учёный весьма скупо поприветствовал своего коллегу, руководившего здешней археологической экспедицией, сразу куда-то ушёл с ним за высившиеся неподалёку контейнеры.

— Там — офисный домик, — пояснил протеанин. — Пусть пообщаются. Это полезно. Сташинский не пострадает. Но знать многое — он имеет право, — помедлив, протеанин подытожил. — И — должен.

— О чём ты собирался ещё нам рассказать? — спросил Шепард.

— О Часке, Шарринге и Элетании. Я полагаю, этого объёма информации хватит для двух перелётов, — уточнил Явик.

— И о многом, конечно, умолчал, — продолжил Шепард, уже догадываясь, какой будет ответ.

— Да, — кивнул протеанин. — Идём, нас ждут и мне снова придётся долго говорить вслух. Хоть какое-то разнообразие.

— Идём, — согласился старпом. Они вместе пошли навстречу подходившим археологам и техникам, привлечённым сообщением по конференцсвязи о прибытии протеанина.

* * *

Бенезия подошла к Звёздной Карте, поднялась на постамент, служивший на этом небольшом фрегате своеобразным аналогом Центрального Поста или капитанского мостика. Подходить к склонившемуся над виртуальным пространством Звёздной Карты и работавшему сразу с несколькими служебными экранами командиру корабля матриарх не спешила.

Несколько минут — и Андерсон убирает экраны с поверхности Карты, выпрямляется и поворачивается к азари:

— Рад вас видеть, Бенезия, — он отошёл от перил ограждения постамента, мягко и не спеша шагнул к старшей Т'Сони. — Мне сказали, что вы... медитируете.

— Это так. Действительно медитировала. Недолго, несколько минут, — уточнила азари. — Потом просто сидела и думала. Наслаждалась тишиной и покоем.

— Хорошо. — Андерсон кивнул вахтенному офицеру, поднявшемуся на постамент и вставшему у Звёздной Карты. — Тогда — идёмте ко мне. Поговорим. Думаю, у вас есть вопросы.

— Есть, — подтвердила Бенезия.

Андерсон подождал, пока матриарх удобно устроится в кресле и сам сел в своё рабочее кресло. Недолгая пауза.

Бенезия чувствовала на себе взгляд Андерсона. Внимательный. Не пронизывающий, не оценивающий. Но — очень внимательный. Командир фрегата пригласил её, матриарха азари в свою каюту и сейчас, наверное, он обдумывает, что следует сказать ей. А ему есть что ей сказать. Есть. В этом у неё нет никаких сомнений.

— Вот так бывает, — произнёс Андерсон тихо, но чётко. — Думаешь, что мир — будет всегда, а когда он начинает... уходить в прошлое... ощущаешь себя очень некомфортно. Вроде бы ты — воин, тебя учили воевать, тебя учили бороться с врагом, каким бы этот враг ни был. А вот сейчас... знаю, что очень многие — не только нормандовцы, но и иден-праймовцы... в большой растерянности. Мы привыкли воевать между собой, но воевать с загалактическим, внегалактическим врагом — это совершенно другой уровень. И это — нервирует, напрягает и заставляет... пребывать в растерянности. Пока мы, нынешние, ещё можем потерпеть эту растерянность Пока — можем. Недолго — но можем. Потом — придётся эту растерянность — выкорчёвывать, — он помолчал несколько секунд. — Этот месяц... Придётся работать так, как нашему экипажу, нашей команде ещё не приходилось работать. Никогда. Нам — мне и Джону — выпускникам Академии, к такой вот работе — не привыкать, а вот остальным... придётся привыкнуть. Очень быстро и — очень глубоко. Месяц. А потом — Цитадель... Там тоже будет сложно. Как и везде будет сложно, во всей исследованной к этому дню части Галактики.

Бенезия слушала Андерсона и понимала, что только ей он может сказать такое и сказать именно так. Карин он точно не будет говорить об этом вот так — жёстко, прямо, чётко. Бережёт и хранит он свою Карин от волнений, тревог, беспокойства и боли... Да, боли... Понимает, что для Карин эмоции и чувства — важнее. И потому не скажет ничего своей Карин вот так остро. Разве что кроме Джона — никому он так открыто о многом... не скажет. Да, она, матриарх азари, не военнослужащая: не солдат и не офицер. И, тем не менее, он от неё не скрывает опасений, раздумий, ощущений. Хотя... вроде бы офицеру, причём кадровому, старшему, спецназовцу... это и не положено. Вот так говорить гражданской азари — не положено ему так говорить. А Андерсон — говорит. Потому что перед ним и рядом с ним — не просто азари, а матриарх, не просто матриарх, а политик, не просто политик, а религиозный лидер расы. И — близкий друг старшего помощника. Андерсон, чувствовала Бенезия, учитывает, возможно, что и в первую очередь — и это. И только потому он так говорит: открыто, скрывая волнение и сохраняя пусть только внешнее, но — спокойствие.

— Бенезия. Карин мне многое рассказала о ваших... о вашем общении с жителями посёлков. Вам верят и вас — ценят. О ваших беседах уже многое знают жители отдалённых иденских селений. И, думаю, не только иденских. Вам стоит продолжать, Бенезия. И для того, чтобы вы могли продолжать... второй челнок фрегата будет в вашем распоряжении. Вашем — и Карин. И — всех женщин фрегата. Вам нужно будет за этот месяц лично посетить почти все селения в этом сельскохозяйственном районе. Поговорить со многими, очень многими местными жителями. Потому челнок вам пригодится. Карин сама скажет, что и как нужно сделать фрегатовцам, чтобы он стал вашей подвижной базой. Возвращаться на корабль каждый раз будет... сложно. Потому обговорите с Карин и вашими подругами, Бенезия, что следует сделать, чтобы вам всем на этом челноке было комфортно. Передайте информацию инженеру Адамсу и нашему снабженцу. Пока вы будете общаться с жителями близлежащих к стоянке селений, мы дооборудуем и дооснастим челнок. — Андерсон помолчал несколько секунд. Азари чувствовала, что командиру хочется встать, пройтись по каюте, но он сдерживает себя, не желая разрушать "настроение общения". — Этот месяц для всех нас будет очень напряжённым. Шепард и Явик будут блокированы работой на площадках археологов, а также на наших двух самых важных площадках. Турианцы пожелали заняться работой с правоохранителями и военными журналистами — их сфера, их право. И они с этой работой справятся. На мне — общение с чиновниками планетного и районного уровней, а также — с командирами ополченческих и планетных военных подразделений. По меньшей мере, мы сможем начать и дать работе по подготовке Идена к противостоянию со Жнецами рамки. Потом, когда уйдём — работа будет продолжена. Иденцы сами сделают всё остальное.

1234567

Предыдущая глава

↓ Содержание ↓