Джейн и мир масс эффекта. Глава 33

Явик изумил Сташинского. Профессор подумал, что если протеанин настолько категорически против исследований подземной базы своей расы, то он не захочет ничем компенсировать свой обидный для археологов отказ в допуске. Но воин Старшей Расы нашёл для профессора именно компенсацию: рассказ и показ своими специфическими средствами о том, какие "следы" могут ждать археологов на новообозначенных и теперь уже новооткрываемых площадках.

Сташинский решил, что первая площадка, на которой они побывают, в скором времени станет новой центральной базой его экспедиции. Поэтому заблаговременно перевёл туда часть своих сотрудников — ассистентов, инженеров и техников, теперь занимавшихся реальными раскопками.

* * *

Едва только челнок совершил посадку, к машине подошли несколько ассистентов и инженеров. Из короткого обмена мнениями я и Явик узнали, что археологи больше чем довольны результатами работы на новой, ранее неизвестной им точке: найдены новые интересные многочисленные артефакты.

Осмотрев площадку, Явик предложил Сташинскому и мне короткий обзор протеанской истории. Удивлённый археолог не преминул спросить:

— Явик, но... это же долго. У вас огромная история. Две тысячи лет борьбы со Жнецами — один этот период чего стоит.

— Именно поэтому, профессор, я и хочу вам лично рассказать о том, что вы сможете найти не только на Иден Прайме. Война — войной, но я убеждён в том, что научные исследования будут продолжаться.

— Что-то не особо верится... Если я вас правильно понял, то Жнецы не преминут изолировать расовые пространства. А у нас, насколько я знаю, нет до сих пор не только кораблей — двигателей, способных предельно сократить время в пути от одного расового пространства до другого.

— Верить — одно, а знать — другое, профессор, — сказал Явик. — Присядем, — он указал на несколько раскладных стульев, стоявших вокруг небольшого раскладного столика. Стоявшая на столике лампа тускло освещала стулья. Я и профессор устроились на стульях, Явик жестом попросил людей взяться за руки и взял мою руку в свою.

— Вы не будете говорить об этом вслух? — спросил Сташинский.

— Нет. Вы сами расскажете своим коллегам лучше, чем это смогу сделать я. — сказал Явик.

Далее он говорил с археологом и мной только языком мыслеобразов. Скорость обмена информацией резко возросла, протеанин не только говорил, но и показывал собеседникам знакомые им "картинки" из иденских баз данных. И не только эти "картинки".

— Итак... начну с Туманности Армстронга, а именно — с планеты Антибар. По известным вам лоциям это — холодная планета земного типа, атмосферу которой составляют метан и аргон. Поверхность планеты имеет высокое содержание железа, встречаются залежи магния. Планета считается ныне претендентом на долгосрочное терраформирование, если, конечно, удастся увеличить толщину атмосферного слоя до толщины атмосферы Земли. Температура на планете должна подняться в среднем на десять процентов. Сейчас там царят сильные ветры, видимость — низка, равно как и низки среднепланетные и среднесуточные температуры. В наше время там располагалось небольшое поселение. Строили мы такие поселения так, чтобы они простояли не десятилетия — столетия, поэтому, вполне вероятно, что там что-то осталось. — Явик показал Сташинскому и мне несколько "картинок" этой планеты из своей памяти и из своего кристалла данных. — Если после Цитадели мы отправимся не только на поиск Лиары, но и в полёт по Галактике для сбора самой актуальной информации о состоянии дел в исследованной части её Пространства... То, вполне возможно, мы посетим эту планету. И вы увидите, как минимум, развалины и руины нашего поселения. Информацию о посещении Антибара, профессор, я перешлю вам лично, как только мы вернёмся с планеты. Полагаю, вы и в дальнейшем будете иметь возможность получать с борта "Нормандии" самую свежую информацию о многих протеанских артефактах, расположенных на других планетах и сумеете правильно распорядиться этой информацией. Думаю, что природные условия Антибара не позволили кладоискателям и пиратам вывезти всё ценное и уничтожить развалины и руины... окончательно.

Явик старался увеличить поток информации до возможного предела. Но, если я воспринимала этот поток спокойно, то профессор-археолог то ли в силу возраста, то ли в силу привычки иногда не успевал воспринять и тем более осмыслить поток мыслеобразов. Да, ему было интересно, он был удовлетворён тем, что услышал, увидел и даже почувствовал, но... Всё же его уровень готовности восприятия был, закономерно, гораздо ниже, чем у мой. И эта недостаточность порождала проблему, влияющую на полноту понимания.

— Следующая планета — Бинту, — протеанин передал собеседникам новые мыслеобразы, стремясь, чтобы даже профессор успел их хорошенько рассмотреть, а не только почувствовать. — На ваших картах эта планета появилась не более двадцати лет назад, как и большинство планет в скоплении, названном вами Скоплением Вояджера. Мне известно, что она была открыта благодаря гражданским, исследовательским кораблям Альянса. По вашим общедоступным данным принято считать, что экосистема, как таковая, на планете отсутствует. И я знаю, что, по тем же данным, в их расширенной версии, атмосфера Бинту состоит из углекислого газа с примесью хлора и сернистого ангидрида, которые временами порождают кислотные ливни. Кора планеты по вашим данным состоит большей частью из серы, там имеются также залежи кальция. Словом, с точки зрения большинства нынешних рас Галактики, планета малогостеприимная и малопривлекательная. Тем не менее, коллеги, нельзя забывать, что общая точка зрения не всегда бывает самой точной и правильной. По Галактике постоянно передвигаются одиночные искатели приключений, контрабандисты и бандиты, для которых эта планета — хорошее убежище именно в силу её кажущейся недружелюбности и неинтересности.

— Но как вы сумели... получить такие картины, — успел подумать Сташинский, с изумлением отмечая, что Явик услышал его мысль.

— На таких планетах, профессор, мы ставили форпосты. Разных типов, но, конечно же, хорошо защищённые. В том числе и от попыток взлома, — усмехнулся Явик, прислав Сташинскому новый мыслеобраз — Так что там вполне может быть обнаружена наша "пирамида" — в такой форме перед разумными туземцами наши форпосты представали довольно часто. Не скажу, что взломщикам будет легко проникнуть внутрь, но надеюсь, что за последнее время им так и не удалось сколько-нибудь существенно продвинуться в этом стремлении.

— Явик, вы... читаете мысли? — подумал Сташинский, уже начиная привыкать к тому, что странный протеанин успевает слишком многое делать одновременно и крайне быстро.

— Нет, — протеанин, как поняла я, не торопился подтверждать перед земным учёным все свои возможности и способности, поэтому ответил отрицательно. — Чаще всего — просчитываю ситуацию на основе многих признаков. Для вас, да, не очень заметных, но — не для меня. Вполне рядовое для протеан умение, — прислал новый мыслеобраз воин древней расы. — Кстати, интересно было бы понять, почему сейчас в планетных и галактических базах данные о Бинту ограничиваются слишком краткой общей информацией. Я бы не хотел делать поспешные выводы, но это — настораживает. Ладно. Переходим к следующей планете. Это — Гей Хином. Данные о её местоположении, — прислал протеанин своим собеседникам новые мыслеобразы, — я больше озвучивать не буду, вы сами их прочтёте и поймёте. — Он помедлил, затем продолжил. — Мне известно, что вы уже обнаружили на этой планете наше протеанское кладбище. — Сташинский увидел, как черты лица воина древней расы заострились — он был явно недоволен и напряжён. — Мне также известно, что только несколько захоронений моих сородичей были сохранены в качестве памятников. Это было сделано под давлением, оказанным на горнопромышленную компанию "Эльдфель-Эшланд", которая, тем не менее, сумела настоять на дальнейшем изучении планеты с целью продолжения поиска и разработки нулевого элемента. Мне также известно, — прислал Явик новые мыслеобразы, — что шахтёры, работавшие на эту компанию, оказались столь же тупы, сколь и алчны. Вместо того чтобы нормально работать на добыче и складировании нулевого элемента, они увлеклись поиском сокровищ, для чего массово грабили всё новые и новые протеанские захоронения.

Читая и просматривая мыслеобразы, присланные протеанином, Сташинский всё острее понимал, что воин древней расы сделает всё возможное, чтобы наказать и шахтёров, и руководство горнодобывающей компании. Возможно, весть о появлении живого протеанина ещё не так далеко ушла с Иден-Прайма, но... за месяц стоянки ситуация могла круто измениться. Могла. "Да не только могла, — подумал профессор. — Она изменится. Это — точно. И тогда... Шок у шахтёров и чиновников компании будет очень сильным. Не только шок".

Тем временем Явик прислал Сташинскому и мне новые мыслеобразы. Речь в них шла по-прежнему о Гей-Хинноме:

— Я знаю, что на этом "могильном" бизнесе многим — и шахтёрам и чиновникам удалось разбогатеть. По-разному, в разной мере, но — удалось. И вы правы, Тимур Лаврович. — Явик посмотрел на Сташинского. — Я это дело так не оставлю. — Губы протеанина были по-прежнему крепко сжаты, лицо выражало ясное недовольство. Сташинский понял, что Явик снова прочёл его мысли. Или — просчитал его, вполне человеческую реакцию на услышанное, увиденное и понятое. — Может быть, официально, как следует из данных иденских баз, компания и прекратила разрушение гробниц, коллеги, но мы-то с вами знаем, насколько официальная точка зрения, изложенная в любом документе, может быть сильно далека от реальной действительности. Руда по-прежнему переправляется для обработки в систему Память, это означает, что так или иначе или одиночные шахтёры или целые бригады вынуждены рушить новые и новые захоронения. Я изучил технологию ваших горных разработок. Она не сложна, мы такими или почти такими пользовались достаточно долго. Без расширения площадей обойтись при использовании таких технологий, — Явик прислал собеседникам новые мыслеобразы, — крайне сложно или вообще невозможно.

— Руины на этой планете, принадлежащие вашей расе, — подумал Сташинский, уже уверенный в том, что Явик его услышит и поймёт правильно, — стали причиной вооружённого конфликта между учёными и шахтёрами. У меня там погибло несколько хорошо знакомых мне коллег. Шахтёры... вы правы, Явик, они становятся одержимы, когда желают разбогатеть... неправедными способами.

— Эта планета, — Явик едва заметно кивнул Сташинскому, прислав профессору новые мыслеобразы, которые с лёгкостью читала и я, — была определена нашим имперским правительством как место массового захоронения. Планета — кладбище. Вы, со временем, тоже к этому можете придти... И, скорее всего, придёте, — уточнил протеанин. — Сначала пускать дело на самотёк, потом — пытаться исправить ситуацию... Вы, люди... Да и не только — люди... очень молодые расы. Очень молодые, — вспыхнул в сознании собеседников протеанина новый мыслеобраз. — Но, как вы правильно полагаете, молодость, как недостаток, проходит быстро и безвозвратно.

Он сделал в рассказе короткую паузу:

— Следующая планета — Жоаб. — Новый мыслеобраз. Сташинский не понимал, как протеанин успевает формировать в своей памяти и в своём сознании такие богатые деталями объёмные картины, переполненные информацией. Какую же нагрузку способен выдержать мозг этого разумного органика? — задавал себе вопрос профессор и сам же отвечал. — Большую, очень большую. Настоящая Старшая Раса. Не Старая, а именно — Старшая.

Тем временем протеанин прислал собеседникам новые мыслеобразы с информацией о Жоабе:

— Эта планета и в наше время была признана очень пригодной для жизни, она, и в наше время и сейчас располагала двумя спутниками. Вам, нынешним расам, известно, что в течение тысяч лет, довольно давно, на этой планете существовали не только разнообразная флора и фауна, но и антропоидная цивилизация, вышедшая в космос. Не скрою, это была моя цивилизация. Точнее — часть моей цивилизации, часть моего народа. Именно о нём говорится в данных, найденных вами, нынешними расами пространства Галактики, в капсулах, названных вами достаточно точно — "мемориальные". Мы действительно размещали такие капсулы за пределами областей, предназначенных для строительства городов, посёлков, иных населённых пунктов. — Явик помедлил, затем прислал немало мыслеобразов. Сташинский напрягся — слишком страшные были эти мыслеобразы, заключавшие в себе немало информации о происшедшем на Жоабе. — Да, профессор. Все города и селения были превращены в пыль в результате массированной орбитальной бомбардировки. Образовавшееся в ходе обстрела планеты облако пыли, закрыло доступ к планете света местной звезды, уничтожив всю фотосинтетическую растительную жизнь и зависевшую от неё фауну. — Явик помедлил, потом прислал уже знакомые и профессору и старпому мыслеобразы, сформированные, как было заметно, по данным иденских баз. — Земляне в недавнем, относительно нынешнего момента времени, прошлом снова колонизировали планету. И сейчас достаточно быстро, что не может не радовать, делают планету пригодной для обитания. Конечно, пройдёт ещё немало времени, пока планета станет действительно приветливой и безопасной, но уже сейчас я знаю, что сделано для её возвращения в прежнее состояние очень много. Значит, у нас есть ещё одна планета, которую можно будет оборонять, сдерживая натиск Жнецов. — Явик не стал уточнять, кто обстреливал планету протеан с орбиты и Сташинский понял — эта информация должна остаться закрытой. Возможно, протеанин посвятит в эту тайну Шепарда, который, как было заметно, имел почти полный доступ к такой информации, а для него, учёного-археолога эта информация вполне может оказаться избыточной.

— Мне также известно, профессор, что наёмники, в частности — члены группировки "Синие Светила" не брезгуют участием в нелегальных археологических раскопках. Причём достаточно профессионально делают всё, чтобы их истинные намерения относительно и раскопок и их результатов, оставались для посторонних как можно более неясными, — уточнил протеанин, прислав собеседникам новые мыслеобразы. — Эта планета уже сейчас располагает населением, численность которого в несколько раз превышает численность населения Иден-Прайма. И я склонен рассматривать Жоаб в его современном виде, как форпост, от которого люди шагнут глубже в космос. Всё же условия на планете пока ещё далеки от идеальных.

Сташинский едва заметно кивнул.

Я, сидевшая неподвижно, не смотрела ни на Явика, ни на археолога. Я смотрела на мерцавший фонарь:

— Мне его свет напоминает свет керосиновой лампы, — задумчиво сказала я. — У нашего сторожа в детдоме была такая. Керосин, конечно — не большая экзотика для землян, но при сегодняшнем засилье светодиодов и электроники для нас, детей, это было сродни сказке или... чуду. — я перебирала воспоминания парня. — Мы часто собирались в домике-сторожке у Билла — так звали сторожа — и, сидя вокруг керосиновой лампы, поставленной прямо на пол, слушали его рассказы. Не только страшные, нет. Но всегда — интересные, — я помолчала, давая возможность Явику переслать в сознание собеседников новые мыслеобразы.

— Следующая планета — Кахье, — прозвучал в сознании Сташинского голос протеанина, лишённый и намёка на стрекотание: спокойный и мягкий, повествующий, а не указывающий и не подтверждающий. — Да, и в наше время большая часть поверхности планеты была покрыта огромным океаном. Дреллы — не местные обитатели этой планеты, называли его просто и точно — Всеобъемлющий. Над планетой — почти сплошная облачность, поверхность суши планеты состоит исключительно из небольших островов. Здесь, в своих немногочисленных островных поселениях, живут ханары, сюда же, как вы, друзья, знаете, были эвакуированы со своей умиравшей родной планеты дреллы, которые долгое время обитали на Кахье в куполообразных городах, использующих активные системы климат-контроля. — Явик помедлил, пересылая собеседникам очередную порцию мыслеобразов. — Не буду скрывать, на планете действительно много наших, протеанских руин. Наша раса сформировала религию и общество ханаров. К сожалению, планета эта геологически... очень молода и так случилось, что в центре крупнейшего протеанского поселения образовался подводный вулкан. Для ханаров он стал местом поклонения, особенно — его склоны. Многие протеанские руины оказались под водой, многие — остались на островах, — добавил протеанин. — Вряд ли будет необходимость специально посещать эту планету, тем более ханары... не особо горят желанием принимать у себя чужаков любой расы. Даже меня, — чуть заметно усмехнулся протеанин. — Мне совершенно не хочется играть роль воскресшего и вернувшегося бога, хотя, я подозреваю, друзья, что уже на Цитадели придётся встретиться с ханарами... Надо будет попытаться успокоить их чувства... не только религиозные.

Снова короткая пауза. К Сташинскому подошёл его коллега — руководитель здешней археологической партии, тоже доктор наук.

Пока археологи обменивались мнениями, просматривая на своих инструментронах документы и картинки, я продолжала смотреть на мерцавший огонёк настольного светильника, а Явик, прикрыв все четыре глаза, дремал, понимая, что для местного руководителя учёных-археологов его взгляд будет слишком серьёзным и тяжёлым испытанием.

* * *

— Друзья, предлагаю продолжить путь. Но прежде — давайте ещё раз обойдём площадку, посмотрим изменения. — Сташинский встал, с наслаждением выпрямляя чуть затёкшие ноги. Возраст всё же давал о себе знать постоянно и чаще — неприятно, чем приятно.

— Согласен. — я поднялась, шагнула к профессору. — Идёмте, Тимур Лаврович.

Явик молча присоединился к нам, поднявшись со своего раскладного сиденья. Не оглядываясь по сторонам, он последовал за мной, ощущая на себе взгляды инженеров, техников и ассистентов, входивших в состав здешней части археологической экспедиции. Конечно, посещение нескольких археологических площадок было заранее согласовано с руководителями групп и экспедиций, но всё же одно дело — переговоры по линиям связи, а другое — непосредственное общение. Далеко не все археологи и технические специалисты были готовы вот так просто и чётко увидеть представителя расы, до недавнего времени привычно считавшейся полностью вымершей. Шока, конечно, появление протеанина в большинстве случаев уже не вызывало, но настороженность, непонимание и даже опасение считывались Явиком с сознания окружающих разумных, исключая меня и Сташинского, почти постоянно. Да я и сама чувствовала напряжение ученых.

Обойдя раскопы, я и мои спутники вернулись к челноку. Через несколько минут кораблик стартовал. До прибытия на следующую археологическую базу-площадку было ещё около двадцати минут полёта, поэтому Явик, бросив короткий взгляд на мерцавшие за стеклом иллюминатора челнока огни, тонувшие в ночном полумраке, сказал:

— Предлагаю продолжить наше общение по поводу планет и протеанских "следов". Тимур Лаврович? — он вопросительно посмотрел на сидевшего напротив Сташинского, читавшего что-то на экране своего инструментрона.

— Да, да, конечно, — учёный вздрогнул. — Минуту. Я только дочитаю и сверну экран. Буду рад узнать больше. — Сташинский отключил экран инструментрона и посмотрел на Явика. В полутёмном салоне он ожидал увидеть его светящиеся глаза, но протеанин не стал пугать пожилого человека, коротким жестом предложив ему сесть рядом.

Сташинский пересел, пристегнулся и протянул руку. Он уже начал привыкать к странной манере общения протеанина. Манере, экономившей столько времени, что если бы перевести то, что он, археолог и учёный, узнал, увидел и почувствовал, в нормальный словесный формат, то изложение бы занимало многие часы, а то и многие — земные или иденские — сутки. Всё же следовало признать, что у протеан техника обмена и хранения информации стояла на неизмеримо более высоком уровне, чем самая современная человеческая. Или — современная, находившаяся в распоряжении нынешних Старых рас.

Явик взял руку Сташинского, легонько сжал пальцы и новые мыслеобразы хлынули в сознание учёного, отметившего, что я не стала брать Явика за руку. Я просто сидела рядом со своим партнёром. Успев подумать, что, наверное, для старпома необязательно поддерживать контакт "рука в руке", чтобы получать и передавать эти странные, невероятно информативные мыслеобразы, Сташинский погрузился в рассматривание панорамных картинок.

— Планета Квана, — неслышно пояснил с помощью дополнительных мыслеобразов Явик. — Поверхность содержит до сих пор считающиеся богатыми залежи тяжёлых металлов. Планета имеет высокую плотность, что и в наше время обусловливало наличие обширных месторождений минералов. Атмосфера содержит азот и окись углерода. Не слишком пригодна для дыхания, да, — протеанин сделал паузу, пересылая новый комплект мыслеобразов. — На поверхности Кваны находятся руины разветвлённой сети горнодобывающих комплексов, построенных протеанами. Принадлежность их моей расе не оспаривается современными вам исследователями и учёными, — отметил Явик. — Шахты, конечно, заброшены. Кроме шахт на поверхности имеются руины протеанских городов, где сохранились наши башни-небоскрёбы. Всё стандартно: либо вширь, либо вглубь, либо ввысь, — уточнил протеанин. — Я сам был удивлён, когда узнал, насколько руины городов и шахт на Кване хорошо сохранились, друзья, но, к сожалению, именно их хорошая сохранность очень облегчила многочисленным мародёрам работу по их разграблению.

Взглянув за стекло иллюминатора салонной двери, Явик помедлил, затем прислал собеседникам новую порцию мыслеобразов:

— Планета Коранг. Да, в наше время это была действительно горячая планета. Но и сейчас она сохранила бурную тектоническую активность, обладает высокой внутренней температурой и содержит большое количество так называемых "тяжёлых" элементов. Всё это известно и современным для вас расам, хотя эта известность не определяет высокую активность, направленную на скорейшее увеличение добычи этих полезных ископаемых. Да, атмосфера планеты — определённо не подарок, земные исследователи правы, когда утверждают, что она похожа по своим характеристикам на так называемый "первобытный бульон", обычный в древнейшие времена и для материнской планеты человечества. Планета считается безжизненной, но пока, насколько мне известно, современные вам, друзья, исследователи, не исключают развития жизни в толще планетной почвы. На планете имеются протеанские артефакты, значительная часть которых размещена в развалинах. Мародёры, пираты, искатели приключений, насколько мне известно, уже несколько раз выставляли на аукционах находки, сделанные именно на Коране. Правда, отмечу, что далеко не всегда эти артефакты определяются как принадлежащие моей расе. И в наше время не исключалось, что Коранг посещали инопланетные цивилизации непротеанского происхождения, но пока что из известных мне выставленных на аукционы артефактов таких почти нет. Дело, на мой взгляд, в том, что и искатели-пираты, и те, кто им помогает, не решаются до сих пор и, тем более, — не решались раньше однозначно заявить о том, что большинство находок прямо связано с моей расой. Увы, обычное явление, — вздохнул Явик, переслав собеседникам новую порцию мыслеобразов. — Как можете видеть, условия на планете, мягко скажу, сложные. Тем не менее, хотелось бы взглянуть на неё поближе и, думаю, у меня ещё будет такая возможность. — Явик взглянул на меня. Сташинский понял — протеанин твёрдо вознамерился очень надолго задержаться на борту фрегата-прототипа. Странный корабль теперь имел на своём борту не менее странный экипаж. А уж странность протеанина выходила за любые мыслимые рамки.

— Профессор, всё поначалу кажется странным. Так устроен мир и так устроена жизнь в этом мире, — в сознании учёного вспыхнул и развернулся новый мыслеобраз. — Поговорим теперь, друзья, о Марсе. Да, да, о той самой планете Марс. С которой, собственно, и начался путь человечества в большой космос, — протеанин с удовлетворением отметил, насколько возрос интерес Сташинского. Тот даже подался чуть в сторону, стремясь пододвинуться к протеанину поближе и уже не боясь смотреть в лицо воина древней расы. — Говоря проще, профессор, эта планета играла роль наблюдательного аванпоста. Да, да, именно места, с которого мы, протеане, вели наблюдения за развитием человечества. Не буду скрывать — мы немного вмешались в эволюцию людей и помогли человечеству избежать гибели в ходе предшествующей Жатвы. Уже тогда человечество развивалось очень быстро... по космическим, галактическим меркам, конечно, но всё равно — очень быстро, — протеанин усмехнулся. Эта усмешка получилась у него доброй и чуть-чуть смущённой. — Благодаря размещённому на Марсе сверхмаяку, наполненному информацией, ваша раса, профессор, сделала гигантский шаг вперёд, выйдя в Большой Космос. Да, границы для человечества были раздвинуты очень существенно, что, в частности, предопределило и дальнейшую судьбу этой планеты. Мне, например, известно, друзья, — Явик переслал в сознание собеседников новую порцию мыслеобразов, — что, после открытия возможности использовать для путешествий между планетами и системами сверхсветовые двигатели, реализация программ колонизации и терраформирования, специально разработанных и адаптированных к условиям "Красной Планеты", была практически полностью остановлена. А в дальнейшем — свёрнута. Мне также известно, что на южном полюсе планеты сейчас находится исторический заповедник. Так люди обозначили место размещения протеанских руин, место размещения нашего форпоста. Думаю, что далеко не всё известно ныне широкому кругу общественности — работа над руинами, так или иначе, продолжается. Я так говорю не потому, что являюсь будто-бы неким ясновидящим, а потому, что, по данным, которые я почерпнул из иденских баз, нет признаков того, что все руины нашего протеанского форпоста обнаружены и должным образом исследованы. Между тем их объёмы достаточно значительны и "отметки умолчания", проскальзывающие в открытых источниках, ясно указывают на то, что на самом деле работа над содержимым протеанского форпоста продолжается.

Сташинский посмотрел на Явика более внимательно. Нет, на ясновидящего протеанин... не похож, что ли. Но он умеет очень хорошо делать выводы на основе неполных данных, что, впрочем, для воина и офицера его ранга является не пожеланием, а необходимостью. Может быть, действительно на Марсе в этом самом заповеднике всё же продолжается работа над руинами и их содержимым. Предшественница Сташинского была, как теперь знал профессор, членом "Цербера". А эта организация, действовавшая "под прикрытием" Альянса Систем, почти сплошняком состояла из разумных, которые бы с лёгкостью пошли на нарушение принципа соответствия информации реальному положению дел. Проще говоря, на то, чтобы продолжать активную разработку протеанских марсианских руин, хотя в большинстве источников указывается на то, что в заповеднике всё тихо и спокойно.

— Да, профессор, поиск и изучение протеанских артефактов на Марсе продолжается. — Явик прислал в сознание учёного новую порцию мыслеобразов, частично сформированных из уже известных Тимуру Лавровичу данных иденских баз. — Потому и заселение Марса, и его развитие искусственно ограничивается. Тем, кто пытается проникнуть в форпост глубже... А там, не скрою, есть куда проникать и есть, конечно же, — жёстко усмехнулся протеанин, — то, за чем проникать... Не нужны зеваки, посторонние и, проще говоря, лишние свидетели неблаговидных дел искателей и расхитителей артефактов. А то, что по общераспространённым данным на Марсе всё тихо и спокойно — так ведь земляне-имперцы, кажется, говорят, что "в тихом омуте * водятся"? Не так ли, профессор? — Явик взглянул на Сташинского, отметив приближение челнока к месту расположения ещё одной археологической базы. — Кстати, мы уже прилетели на очередную точку. Давайте прервёмся, посмотрим, что здесь и как, а потом, уже, на пути к третьей точке, продолжим наш разговор.

Я и Сташинский кивнули.

Вскоре мы уже пожимали руки руководителей археологической партии и обменивались с учёными файлами с информацией. Местные археологи предложили прибывшим обойти и осмотреть археологические площадки и гости не стали возражать. Стараясь не мешать работающим археологам, я, Сташинский и Явик беседовали с руководителями археологической партии, обговаривали перспективы согласованных исследований и судьбу уже найденных и предполагавшихся, как такие, что возможно будут найдены, протеанских артефактов.

Присутствие живого и совершенно реального протеанина, конечно, не смогло оставить ни археологов, ни техников с инженерами, равнодушными. Вскоре вокруг Явика образовалась толпа, протеанин выслушивал вопросы, коротко или более-менее подробно отвечал на них, задавал вопросы и выслушивал ответы. Пользуясь тем, что археологи и техники "блокированы" воином древней расы, я и Сташинский ушли вместе с руководителями археологической партии к навесу, где разместились на раскладных стульях вокруг большого раскладного стола. Времени на политес и пустые разговоры никто из собеседников терять не стал и несколько десятков минут прошли в плодотворных обсуждениях самых разных проблем и вопросов, имеющих прямое отношение к дальнейшему осуществлению раскопок в этом районе.

Явик тоже был рад: археологи задали ему немало интересных вопросов, побудив о многом задуматься более глубоко и точно. За дискуссиями время текло совершенно незаметно. Протеанин видел, как многие его собеседники уходят, возвращаясь к прерванной работе, зато появляются новые слушатели, постепенно становящиеся собеседниками. Статус, звание, должность здесь не имели никакого значения — Явик сумел построить разговор так, что даже то обстоятельство, что люди общаются с инопланетянином, принадлежащим к расе, совсем недавно считавшейся вымершей, не давило на сознание разумных органиков и на ход общения.

Людям это понравилось. Незаметно они расселись вокруг протеанина, зажгли вполнакала прожектора на своих научных и исследовательских скафандрах и были очень обрадованы тем, что их гость предложил пообщаться своим, фирменным, крайне необычным для землян способом. С его помощью удалось втиснуть в минуты общения огромный объём информации. Явик радовался — у его новых знакомых будет что обдумать, осмыслить и глубже изучить тогда, когда он вместе с Шепард и Сташинским улетит на другую археологическую площадку, расположенную довольно далеко отсюда.

* * *

Очнувшись от размышлений, Бенезия подняла взгляд на индикатор бортового времени: она и не заметила, как прошло несколько десятков минут. В салоне по-прежнему было тихо и эта тишина совершенно не пугала пожилую азари, сидевшую в кресле. Возможно, ко многим корабельным звукам она просто привыкла, перестала их замечать. А возможно, она просто поверила где-то в глубине души, что этот странный корабль стал, пусть и на очень короткое время для неё... домом. Тем самым желанным домом, куда ей хотелось возвращаться раз за разом, где она чувствовала себя с каждым часом всё спокойнее, всё увереннее.

Наверное, она продолжала возвращаться к жизни. К обычной жизни пожилой азари. Да, теперь уже не принадлежащей к числу членов Азарийского Матриархата, уже не имеющей прежней власти и влияния... Но нужна ли ей эта власть, нужно ли ей это влияние теперь, когда она обрела нечто более значимое, более глубокое, более ценное?

Нет. Она осталась жива, она осталась здорова, конечно, настолько здорова, насколько это возможно в её возрасте. И она... полюбила. Полюбила так, как она, наверное, никогда не любила. Разве что любовь к Этите могла сравниться по силе и глубине с той любовью, какую она испытывала теперь по отношению к Шепарду. К Джону Шепарду. К Джону. К её Джону... Наверное, сейчас она уже может назвать его своим... другом. Да, другом. Чрезвычайно близким другом. И очень важным для неё другом.

Тело просило нагрузки, просило движения. Бенезия встала, подивившись, насколько это у неё легко, быстро и свободно получилось. Будто бы ей не восемьсот с небольшим лет, а намного, очень намного меньше.

Пройдясь по салону, привычно заглянув во все углы, Бенезия остановилась, повернувшись к выходной двери. Ей подумалось о том, что сейчас можно и даже нужно неспешно пройтись по кораблю. По железно-пластиковому рукотворному острову, ставшему для неё местом возрождения и домом. Да, домом... Ещё очень долго фрегат не покинет пределы Иден-Прайма. Месяц. Тридцать дней. Не земных — иден-праймовских.

А может, действительно — земных? Ведь здешние поселенцы — люди, составлявшие на Идене большинство, по-прежнему придерживаются двадцатичетырёхчасового суточного ритма. Как же хочется, чтобы именно земных, а не иден-праймовских, как же хочется, чтобы именно земных суток.

Да, она понимает, что впереди у фрегата — стоянка у Цитадели, а на этой станции появление фрегата с таким экипажем на борту вызовет неслабый шок... Сарен Артериус — вернулся, Найлус Крайк — вернулся, Маяк — на борту. И рядом с Маяком — его владелец, хозяин — протеанин Явик. Пожалуй, Цитадель — тряхнёт. Очень сильно тряхнёт всех обитателей Цитадели. А весть о близкой войне со Жнецами... подтверждённая множеством независимых источников, вполне может стать причиной ещё одного ощутимого "встряхивания".

Да ладно, пусть цитадельцев тряхнёт. Окопались на станции, как в осаждённой крепости, мнят себя властелинами галактики. Ясно, что Жнец-наблюдатель, вполне возможно, к Цитадели не явится. И не покажется ни цитадельцам, никому вообще. Пройдёт время — и легенда о Жнецах воплотится в реальность, едва только Жнецы придут в галактику и нанесут первые удары по обитаемым мирам. Назаре — разведчику и наблюдателю незачем светиться и в боевых действиях он, скорее всего, не будет принимать участия. Союзник он, конечно, условный, но, по меньшей мере, ему не придётся стрелять по кораблям и планетам. Не его это дело. Его дело — разведка, наблюдение. И он этим будет заниматься, а не уничтожением разумных органиков всех полутора десятков рас. Своеобразный договор заключил Шепард с Назарой, очень своеобразный. Но — лучше такой договор, чем никакого.

Открыв дверь, матриарх перешагнула порог, чуть обернулась, ожидая, пока створка встанет на место, перекрывая проход. Ей вдруг захотелось медленно, очень медленно и несколько раз обойти фрегат. Прогуляться. Покидать корабль — не хотелось. А пройтись по кораблю — хотелось. Даже очень хотелось. Да, Шепард улетел, турианцы-Спектры закрылись в своей каюте, той самой, выделенной Найлусу. Может быть, дело и не дойдёт до капсул? А может быть и дойдёт.

Коридор был пуст. Бенезия осторожно и медленно отошла от салонной двери, мельком взглянув на засветившийся красным светодиод на панели ВИ замка. Нормандовцы сделали так, чтобы ВИ автоматически отпирал замок, едва только азари подходила почти вплотную к двери. Бенезии это было приятно: о ней заботились, её избавляли от ненужных движений. И, в то же время, её не лишали права перепрограммировать ВИ замка так, как ей самой того захочется — она уже имела раньше полную возможность в этом убедиться, открыв панель настроек замка на своём инструментроне. Все настройки были доступны и активны.

Коридоры фрегата погружены в полутьму. Только дежурное освещение. Но и его было достаточно. Сейчас матриарх не хотела бы, чтобы вокруг было очень светло. Она продолжала вспоминать и размышлять. Наверное, ей надо было получить возможность делать это в движении. И сейчас она шла очень медленно и тихо. Обгонявшие её нормандовцы приветствовали её учтивыми кивками, но видя её задумчивое сосредоточенное лицо, никто из членов экипажа и команды корабля не решился поприветствовать её ничем, кроме безмолвного кивка. Да, вежливого, но всё же только кивка головой.

Бенезия отмечала эти кивки, едва заметно и спокойно кивала в ответ и продолжала медленно двигаться... Куда? Ещё стоя у двери своего салона, она наметила для себя несколько пунктов, где хотела бы побывать непременно. Это — Медотсек, каюта Шепарда и БИЦ. Остальные — по возможности, но вот эти три — обязательно. Так она решила. И сейчас двигалась к Медотсеку — он был ближе всех остальных "точек".

За стёклами виднелся кабинет Карин. Сама врач сидела спиной к окнам и что-то набирала на экране настольного инструментрона. Наверное, несекретное, если вот так спокойно и открыто светится экран. Матриарх остановилась, глядя на Чаквас и Карин почувствовала её взгляд. Обернулась, приветственно взмахнула рукой, потом — жестом попросила зайти, но Бенезия отрицательно покачала головой, изобразив пальцами, что хочет пройтись. Карин... поняла, согласно кивнула и вернулась к прерванной работе, а матриарх, постояв возле Медотсека с минуту, не больше, медленно повернулась и направилась к каюте Шепарда.

Что-то её тянуло к этой каюте. Нет, она, конечно, не собирается входить в отсутствие хозяина внутрь. Даже открывать дверь не будет пытаться. Но её тянуло к этой каюте. Со страшной силой тянуло. И она знала, что именно её тянет туда: желание понять Шепарда ещё глубже, ещё лучше, ещё полнее. А как ещё можно понять другого разумного, не побывав там, где он живёт? Сложно будет полно его понять тогда, очень сложно.

Да, Шепард — воин, воин по призванию, потому живёт он скромно, по-походному. Но Бенезия знает, например, что у него есть гитара. И он на ней играет. Простая гитара, их тоже называют, кстати, походными, складными. Многие нормандовцы слышали игру старпома, многие обсуждали её — азари слышала обрывки этих обсуждений. Как-то специально не прислушивалась, это оседало где-то на окраинах её сознания. А вот теперь...

Карин ведь говорила, что Джон... в значительной степени — романтик. Он, оказывается, любит смотреть на звёзды, любит и хорошо умеет играть на гитаре. Наверное, можно будет не особо удивиться, если он ещё и пишет стихи... А если не пишет — то и без того у него предостаточно других талантов.

Вот впереди показалась дверь старпомовской каюты. Скромная, неотличимая от других. Только табличка. Тоже — скромная, малозаметная, но чёткая — "старший помощник командира корабля". Просто и без излишеств. Никакой фамилии, имени, отчества. Вряд ли Шепард когда-нибудь в будущем будет требовать своеобразно "увековечить" себя на двери каюты. Вряд ли.

Не доходя нескольких шагов до закрытой двери старпомовской каюты, Бенезия остановилась. Взгляд азари шарил по пластине двери, а воображение рисовало простейшую каюту... столь подходящую для офицера, воина, не стремящегося к излишнему комфорту.

"Надо его почаще приглашать к себе, в салон. У него — маленькая каюта, а у меня — целый салон, там хватит места двоим. И ещё для третьего останется, — подумала Бенезия, отступив к противоположной стене и легко опёршись плечом о плитки брони, которыми была эта стена выложена. — Если я не ошибаюсь, у него каюта немногим больше, чем у Найлуса... А ведь он — старпом... Второй, после Андерсона, офицер на фрегате... Скромен. Очень скромен. Конечно, они ведь с Андерсоном окончили одну и ту же Академию, они — равны по статусу, оба — "эн-семёрки", — вспомнила азари. — Нет, определённо надо почаще приглашать его к себе. Я тогда смогу угостить его чем-нибудь домашним... Эти пайки, они, конечно, сытные, но их недостаточно. Для него — не достаточно, — убеждённо подумала Бенезия. — Он — мой. И я помню, что так же он принадлежит Дэйне и Карин. Но пока я рядом и даже если меня не будет рядом, он — мой. Я ему — верю. И я его — люблю. Я готова повторить это слово миллион раз. И я знаю, что ни на секунду не усомнюсь в своей любви к нему, если даже я повторю это слово миллиард раз. Он подарил мне... слишком многое. Он подарил мне жизнь. Новую жизнь! Он подарил мне возвращение в молодость... Вряд ли теперь меня полностью и сразу узнает Лиара... Вряд ли меня теперь полностью и сразу узнает Этита. А для меня главное теперь — везде и всюду узнавать его, Джона. Хотя... он всемерно старается, чтобы я, прежде всего, думала о дочери. И я за это ему очень благодарна. Я вернусь к Лиаре... Обязательно вернусь. Потому что я прилечу к ней на корабле, где будет Джон. Если он сказал, что нормандовцы найдут Лиару, значит, так и будет. Впереди у нас — Цитадель. Чувствую, постоянно чувствую, что там будет... сложно. Особенно — Джону и Явику. На них обоих столько всего свалится... Даже на Сарена с Найлусом меньше свалится, чем на Джона и Явика... Вот уверена в этом".

Мимо торопливо прошагали несколько нормандовцев, привычно поприветствовавших матриарха учтивыми кивками. Бенезия чувствовала их приближение, знала, что они не удивлены её присутствием здесь, рядом с каютой старпома. "Действительно, на маленьком корабле никуда не скроешься. Все новости рано или поздно (чаще — очень быстро) становятся известны всем, — подумала азари, "отлепляясь" от стены и делая первый, не слишком уверенный шаг к двери старпомовской каюты. — Богиня, что я делаю?! Ведь кто увидит из нормандовцев... Дойдёт до Джона... Я потом — не обрадуюсь. Точно — не обрадуюсь. — Матриарх азари с трудом заставила себя остановиться в шаге от створки. — Нет, так нельзя. Надо идти в БИЦ. Я и так здесь простояла достаточно долго. Половине нормандовцев об этом уже известно. Надо идти в БИЦ. Вперёд, — почти приказала себе матриарх, преодолевая внутреннее нежелание отходить от двери старпомовской каюты. — Я обязательно приду сюда, когда Джон вернётся на корабль. Приду, когда он будет в своей каюте. Тогда я смогу понять его глубже и... более точно, — уговаривала она себя, делая неуверенные шаги от двери каюты Шепарда. — Богиня, как же мне не хочется уходить... Но — надо. Я пока ещё слишком... слишком нова для нормандовцев. И мне надо... держать себя в рамках... — думала матриарх. — Но как тут удержишь себя в рамках, если он... такой... родной. По духу — родной... По душе — родной. Да, он — не азари, но... Он способен понять меня, матриарха азари так, как не каждый, далеко не каждый человек-землянин способен понять. — Бенезия неловко схватилась за поручень, поднявшись на первые несколько ступенек лестницы. — Еле смогла... Так не хочется уходить. Но — нельзя нарушать приличия. Нельзя! Наши, мои отношения с Джоном... Должны быть только нашими, — подумала Бенезия. — Только нашими, — повторила она безмолвно, чувствуя, как волна свежести и тепла накрывает её.

Впереди, за порталом шлюза сияли приглушённые разноцветные огни пультов — в БИЦ шла обычная ежедневная работа. Войдя в зал, матриарх сразу увидела склонившегося над картой Андерсона и, приняв решение, направилась к постаменту Звёздной Карты.

* * *

Археологи долго не хотели отпускать Явика. Им понравилось общаться со столь необычным собеседником. Я, искоса наблюдавшая за толпой, окружавшей партнёра, едва заметно улыбалась, слушая разговор Сташинского с коллегой — руководителем археологической экспедиции. Тот тоже изредка взглядывал в сторону своих сотрудников, те ловили взгляд своего шефа, но расходиться и отпускать гостя не спешили.

Четверть часа Сташинский потратил на то, чтобы "утрясти" все вопросы и проблемы, после чего решительно встал, протягивая своему коллеге руку для прощального рукопожатия. Тот встал, поручкался с Тимуром Лавровичем, взглянул на поднявшегося с кресла коммандера и протянул мне руку. Я пожала руку археолога, произнёсла приличествующую моменту формулу прощания, после чего поспешила к челноку, понимая — Явик уловит это движение и постарается быстро и мягко свернуть общение, грозившее стать бесконечным.

— Следующая наша протеанская база — это "Омега". — Явик прислал своим спутникам очередную порцию мыслеобразов, едва только челнок стартовал, уходя в ночное небо Идена. — Да, да, та самая "Омега", которая сегодня считается столицей преступного мира. Во времена Протеанской империи это был гигантский астероид. Очень трудный для разработки. В новостных сообщениях тогда частенько проскальзывали данные о том, что добыча на "Омеге" была в очередной раз прекращена из-за крайней твёрдости породы. — Явик поймал вопросительный взгляд Сташинского. — Да, да, Тимур Лаврович. Мы тоже не были всесильны. Так уж в галактике заведено: всесильные здесь... не выживают. Проще говоря — их в этой Галактике нет, — он на несколько секунд замолчал, не присылая собеседникам новых "картинок". — И потому даже Жнецы не были никогда всесильны здесь. Так как жизнь, разумная органическая жизнь раз за разом — возрождалась. На "Омеге" были богатейшие для моего времени залежи нулевого элемента. Потому добыча велась там активно и упорно, несмотря на все трудности и сложности. Мало мест в галактике, где нулевой элемент и сейчас имеет такую концентрацию. Но и кора у астероида была очень толстой. Часто добыча прерывалась и из-за очевидной нерентабельности. Прерывалась на века. Да, на века, Тимур Лаврович, — подчеркнул протеанин новым мыслеобразом. — Вы же уже знаете, что протеане... живут долго. Это сейчас "Омега" известна как основной торговый и преступный центр в Системах Термина, которые, кстати, находятся действительно очень далеко за пределами Пространства Цитадели, но мы начали разрабатывать "Омегу" перед самым приходом Жнецов и успели добыть... не так много. Когда пришли Жнецы, тогда нам пришлось... оставить астероид. Бросить технику. Не знаю, успели ли мои соплеменники вывезти оттуда протеан — рабочих и инженеров с техниками. У меня об этом нет никаких точных данных. А тогда Жнецы... использовали и ретрансляторы для своего прихода в Галактику. Потом, когда Цитадель пала, использовали и ретрансляторы...

Я понимала, что Явик не хочет говорить о проблемном ретрансляторе, до сих пор носящим знаковое название "Омега-четвёртая". Страшном ретрансляторе. Не было в галактике вменяемого разумного органика, который бы не знал, не понимал, что возврата из этого ретранслятора нет. Если космический корабль входит в этот ретранслятор, его можно сразу смело вычёркивать из любых, из всех существующих официальных и неофициальных реестров. Назад, обратно в космос Галактики, этот корабль не вернётся. Можно списывать в умершие или в погибшие — как угодно — и весь экипаж этого корабля. И автоматические корабли — а ведь были и такие "посланцы" — не возвращались назад. Связь с ними терялась и вряд ли какие ИИ или ВИ любых классов, рангов и уровней смогли бы преодолеть эту ловушку-преграду, какой раз за разом становился этот ретранслятор.

Согласно современным Шепарду данным, первые постройки на астероиде действительно возникли в период, который многие современные профильные исследователи были склонны определять как "закатный" для империи протеан. Зато было точно известно, что тысячи лет спустя "Омега" столкнулась с другим астероидом, расколовшим гигантское вместилище нулевого элемента. Именно это столкновение сделало возможной лёгкую добычу полезных ископаемых из недр ранее неприступной "Омеги". Хроники и другие документы не сохранили никакой информации о том, кто именно, какая раса обнаружила "Омегу" после того, как протеане загадочным образом "исчезли". Точнее, информации в виде предположений, в разной степени аргументированных, хватало, но единой доказательной точки зрения так и не было сформировано. Ясно, что промышленники не могли "зевнуть" такой источник нулевого элемента, внезапно ставший сверхдоступным.

Окружённая обломками второй "полусферы", половинка "Омеги" попала под прицельную промышленную разработку. Вскоре планетоид-астероид стал практически полым. Остановить маховик разработки оказалось невозможно — и "Омега" из места добычи нулевого элемента и прочих тяжёлых металлов превратилась в место для поселения разумных, которых по самым разным причинам не хотели видеть и принимать в более развитых и считавшихся более цивилизованными районах исследованной части галактики. Так "Омега" стала уже не разрабатываться, а застраиваться. Долгое время корпорации и отдельные частные предприниматели соседствовали, утратив приоритет, преимущества и численное большинство, с преступниками всех мастей.

Место под застройку на поверхности астероида скоро закончилось и продолжавшие возводиться строения стали вытягиваться уже не вширь, а в высоту, создавая знаменитый ныне силуэт "Омеги", очень похожий на земную медузу. Излишне было уточнять, что значительную часть корпоратов, частных предпринимателей и асоциальных элементов составляли с недавних пор люди. Но и Старые расы изрядно отметились на этом астероиде: полезные ископаемые, извлечённые из недр "Омеги" были переработаны на давальческой — и не только на давальческой — основе в ресурсы. А те — послужили основой для строительства сооружений, покрывающих ныне практически каждый дюйм свободной поверхности астероида.

Станция застраивалась бессистемно. И ныне, как знала я, далеко не всякий разумный считает вид "Омеги" оригинальным и изящным. Теперешняя "Омега" вынуждена защищать себя и своих обитателей от космического мусора мощными генераторами поля эффекта массы. Но и это не спасает от проблем и сложностей: навигация для космических кораблей — как крупных, так и мелких — в районе Станции очень затруднена. Пилоты, в совершенстве освоившие полёты в районе "Омеги", не зря считаются мастерами своего дела.

Пояснив некоторые моменты древней истории "Омеги" Сташинскому, весьма заинтересовавшемуся новейшей информацией и даже её непривычной трактовкой, Явик, уловив момент, когда Сташинский открыл экран своего инструментрона, чтобы ознакомиться с пришедшими по почте файлами, обратился ко мне. Я уже привыкла, что протеанин может чётко адресовать свои мыслеобразы, но то, что сказал партнёр сейчас, меня заинтересовало:

— Джон. Предполагаю, что Лиара — будет работать на Теруме. Есть у меня такое... предположение, — сверкнула в сознании капитана искорка мыслеобраза, присланного Явиком. — Потому я ничего не буду говорить Сташинскому о Теруме. Как всегда, если хочешь уточнить — встретимся и переговорим на фрегате.

Да Лиара должна быть на Теруме. Надо будет её вытаскивать от туда. Вот только когда она попадется в ловушку протеанского поля? А может, вообще не попадется. Сарен то с нами на корабле. А больше молодая азари никому не нужна.

Пока Сташинский писал на виртуальной клавиатуре ответы на пришедшие по линиям связи документы и запросы, старпом успел обдумать создавшуюся ситуацию. Явик не торопил партнёра, смотрел в окно, где изредка проступали редкие бледные огни посёлков и чёткие огни аэронавигационных систем безопасности.

Приняв решение, я только едва заметно кивнула и протеанин, подождав, пока профессор свернёт экран своего инструментрона, прислал своим собеседникам новую порцию мыслеобразов:

— В Галактике много миров и много планет, которые и в наше время остались неосвоенными или не были заселены. Мы также считали их непригодными для освоения или для заселения, также руководствовались при этом весьма шаткими критериями, которые тоже были склонны менять, — сказал Явик. — Одним из таких миров стала Тунтау. Сегодня, как я посмотрел в нынешних лоциях, она описывается примерно так же, как и во времена существования Протеанской Империи: огромная планета земного типа, которая имеет низкую плотность и обладает толстым атмосферным слоем, состоящим из метана и гелия. Климат, благодаря, а может быть — и вопреки удалённости от светила — звезды Феникс, на Тунтау отличается, что примечательно, умеренностью. Потому мне странно было читать, что планета необитаема. Наверное, это какая-то точка зрения ваших местных чиновников, в моё время этот мир был отмечен, — Явик помедлил, потом прислал новый мыслеобраз, отлично проиллюстрировавший сказанное им далее, — строительством форпоста. Нашей классической пирамиды. Её появление на планете означало, что эта планета является перспективной. И мы не считали её необитаемой. Потому что такой мир в принципе не может быть не заселён разумными органиками. Да, там нет водоёмов. Точнее — нет на поверхности, ведь как-то надо поддерживать умеренность климата на такой громадной планете, — эмоционально заметил протеанин, — а я... читаю в ваших лоциях, что она используется только как место для разрядки двигателей космических кораблей. Это... смешно... Но, может быть, дело в том, что человечество сравнительно поздно вышло в большой космос, а Старые Расы не захотели... быстро развиваться. Или — не смогли.

Явик не стал как-то обозначать окончание рассказа об этой планете, просто прислал пакет новых мыслеобразов:

— Фел Прайм. Системы Терминуса, если следовать принятой сейчас в галактике картографии. — Явик не спешил с присылкой нового комплекта мыслеобразов. — Человеческая колония, где производятся фармацевтические препараты для Альянса Систем, — протеанин помедлил. — В моё время такие планеты... защищались чуть менее серьёзно, чем главные военные космические базы... А у вас на планете, насколько я понял только одна колония и та слабо защищённая и слабооборудованная, — протеанин посмотрел на Сташинского. — Да, Тимур Лаврович, я помню об инциденте на Фел-Прайме, читал, знаю. Массивные биолюминесцентные грибы, которые фактически и являются основным фармацевтическим сырьём планеты и единственная пушка. Которая так и не смогла спасти планету от нашествия Коллекционеров, — протеанин смотрел на Сташинского и тот успокаивался: Явик переслал ему серию мыслеобразов. Дал учёному понять, что знает о многих деталях происшедшего. — И это — фармацевтическая компания, которая снабжает Альянс?! Так не защитить одну из ключевых планет! Не понимаю! Да, я помню, что у вас — и не только у людей — есть обычный комплект отговорок, где на первом месте — недостаточность финансирования. Не залезая в обсуждение внутренних дел колонии и планеты, скажу так: на этой планете тоже есть развалины. Там был посёлок, где жили несколько десятков протеан, занятых обслуживанием межзвёздного коммуникационного устройства. Да, Тимур Лаврович, того самого, которое кое-как работает и поныне. Был, честно скажу, удивлён, когда прочёл об этом в материалах, выложенных в открытом доступе в вашем Экстранете, но одновременно, как вы сами понимаете, был горд, потому что проработать столько времени это устройство, наверное, технически не могло. А ведь проработало. — Явик не стал улыбаться, помня о том, что многие земляне весьма нервно реагируют на его оскал. — И я знаю, что это устройство уже несколько месяцев как активно не изучается. Так, изредка, от случая к случаю. Но писать, что защита Фел-Прайма является для Альянса Систем приоритетной задачей... И так бездарно пропустить атаку Коллекционеров... У нас за такое снимали с должностей всю цепочку чиновников, которых сразу умерщвляли, — напрягшиеся пальцы протеанина продемонстрировали Сташинскому, что протеанин своими мыслеобразами намеренно не стал показывать ему, учёному-археологу, как именно умерщвляли не справившихся со своими обязанностями чиновников. — И я ещё не говорю о наёмниках одной из группировок, о бездарности солдат и офицеров элитного спецназа, не сумевших спасти похищенных колонистов. — Явик коротко взмахнул лапой, показывая, что возмущён, разозлён, но пока держит себя в руках, потом прислал собеседникам новую порцию мыслеобразов. — Межзвёздный коммуникатор — наша технология. Альянс мог бы резко поднять уровень своих разработок и технологий, если бы немного больше внимания уделил этому прибору. А в результате — не смог защитить даже колонистов! О какой готовности к противостоянию можно говорить?! Я думал, что те, кто придёт в Галактику после нас... Будут немного разумнее. Оказалось — нет. И, чтобы завершить с этой планетой, отмечу, друзья, что этот коммуникатор — довольно старая протеанская разработка. На существующей у вас уже сейчас научной, технологической и производственной базе вы вполне могли бы её повторить, приспособив к своим нуждам. А то ведь... с межзвёздной связью у вас до сих пор — значительные проблемы. Буи возле ретрансляторов — хорошо, но... они не всегда способны устоять перед внешними факторами.

Явик прислал новую порцию мыслеобразов, посвящённую теперь другой планете. Шепард с изумлением узнал в картинах Ферос, который сейчас почти единственный позиционировался большинством исследователей, как разрушенная планета-город, созданная протеанами.

— Да, Джон, — в сознание Шепарда пришёл персональный мыслеобраз. — Это действительно наша большая протеанская колония. А сейчас это, насколько я сумел и успел узнать — пустынная и, по большей части, необитаемая планета. Только совсем недавно по галактическим хронологическим меркам, конечно, ваша земная корпорация "Экзо-Гени" решила основать на Феросе экспериментальную колонию, чтобы исследовать, как написано в официальном пресс-релизе, протеанские руины. Они действительно занимают две трети поверхности планеты. Покинутой нами планеты. С неё мы отступили. Наверное, только потому, что оттуда успели отступить все протеане, Жнецы не стали разрушать планету. — Явик прислал собеседникам новые мыслеобразы и Сташинский встрепенулся, а Шепард, просмотрев "картины", предположил, что часть изображений взята протеанином из его "кристалла памяти". — Да, эти картины... долгое время поднимали наш боевой дух. Мы верили, что если даже не будет нас, то потомки придут на Ферос и смогут успеть воспользоваться его богатствами. И снова... опоздание. Изменился климат планеты — в наше время там было намного... прохладнее. В итоге — атмосфера загрязнена пылью, здания и постройки — разрушаются. Мы, нынешние, рискуем снова не успеть... Может быть, хорошо, что там до сих пор нет многочисленных колонистов, но... теперь Жнецы будут умнее и жёстче. Вряд ли они сейчас обойдутся без орбитальных бомбардировок Фероса. Просто так, в отместку, подчищая хвосты, — мыслеобразы, присланные протеанином, просто пыхали возмущением и... сожалением. — Да, Джейн, мне искренне жаль, что и Старые Расы, и вы, люди, в очередной раз — не успели. Как и мы не успели и не смогли. А точнее — не сумели воспользоваться всем наследием инусаннонцев. Мне известно, что первопроходцы колонии поселились в нескольких наиболее хорошо, по их мнению, сохранившихся небоскрёбах и сумели частично запустить в работу уцелевшие водопроводные протеанские системы и гидропонные сады на крышах. Но всё равно — сделано очень и очень мало. Здесь трудно увидеть положительное и приятное. А вот увидеть опоздание — очень легко. И... горько. — Явик наклонил голову, прикрыл глаза. Шепард чувствовал, что рассказ о планетах Галактики, на которых и поныне сохранились самые разнообразные следы присутствия протеан, даётся его партнёру с трудом: воин древней расы часто заставлял себя продолжать только усилием воли. В том числе и, наверное, потому, что если он смолчит на этот раз — потери будут огромны, а победа над Жнецами станет... невозможной или невероятно затратной. Пирровой.

Протеанин несколько минут не присылал собеседникам новых комплектов мыслеобразов. Я и Сташинский ждали, когда он справится с чувствами и эмоциями. Планета — мегаполис... Это было невероятно грандиозное инженерное решение. Оказавшееся, к тому же, очень стойким к разрушающему влиянию времени. Там, на Феросе, как понимала я и догадывался Сташинский, жило очень много протеан. Целая планета — город. Там были миллионы протеан. Какой же огромный космофлот надо было иметь, чтобы вывезти всё население этой планеты в самые разные уголки Галактики?

Сташинский впервые зримо представил себе огромный протеанский флот, уходивший от Фероса... в никуда? Ведь Жнецы, насколько понял профессор, тогда уже хозяйничали в галактике. И многие корабли просто не добрались до предполагаемых для высадки спасённых феросцев планет или космостанций... Если уж протеане при всей их мощи не смогли победить... то, может быть, уже чудом можно считать то, что они хотя бы выжили. Хотя бы один выжил — уже хорошо.

Но даже если протеане живут долго, то это значит, что... с уходом из жизни Явика прервётся окончательно не только жизнь расы, но и надежда на её возрождение. И он, протеанин Явик, пытается прожить свою жизнь, отчаянно защищая что-то своё. Те же две протеанские базы. Первую и вторую. Он их защищает, потому что они важны для него. Он их — защищает, потому что считает их... своей собственностью? Последним приветом из погибшего родного мира, даже если этот мир — гигантская галактическая империя?

А взамен... взамен он дарит им, обитателям нынешней Галактики всё богатство иден-праймовских недр, в которых действительно ещё немало скрыто протеанских артефактов разного вида, рода и размера. Он всё это отдаёт, оставляя себе только эти две базы. И просит всего ничего: оставить их, эти две базы в покое. Он нервничает, волнуется, он понимает, что как воин, причём — воин профессиональный, в будущей войне он может просто погибнуть. Не выжить. Уйти в небытие. И сейчас он пытается сделать всё, чтобы спасти, что только можно, из артефактов своей расы, последним представителем которой он является.

Он говорит о других планетах, он говорит открыто, откровенно, он показывает ранее неизвестные учёным и специалистам нынешних рас картины из "прошлой жизни", за которые многие академики и профессора сделали бы очень многое. Он понимает, что это — остатки, последние следы гигантской густонаселённой в прошлом протеанской империи, межзвёздной империи. Остатки, которые, скорее всего, не сохранятся в будущей войне, в будущем, очень уже хронологически близком столкновении со Жнецами. Эти следы сгорят, растворятся, исчезнут в огне будущей войны. Он, протеанин, прав. Потому прав, что имеет право судить нынешние расы и нынешние поколения разумных органиков. За лень, за равнодушие, за отсутствие желания и стремления достигать, трудиться, творить.

— Не надо, профессор, — в сознании Сташинского вспыхнул новый мыслеобраз. Персональный — уж это Тимур Лаврович определил сразу. Привычка, наверное. — Не надо... казниться. Мы, протеане, тоже были сметены Жнецами... потому что не интересовались своим прошлым. Сметены Жнецами были и инусаннонцы, потому что не интересовались своим прошлым. Мы, разумные органики, каждый раз оказываемся на краю, но каждый раз возрождаемся. Каждый раз снова идём к краю и останавливаемся на нём, удерживаемые неведомой, непонятной, но умной силой. И в этот раз... нам дан в очередной раз шанс устоять, не погибнуть, не исчезнуть. Нам нужно... воспользоваться этим шансом. И потому... поговорим об артефакте, который всем нам — и протеанам, и людям, и всем пятнадцати нынешним расам... хорошо известен. — Явик прислал своим собеседникам новую порцию мыслеобразов. — Да, именно о Цитадели.

Протеанин подождал, пока Шепард и Сташинский просмотрят богатую подборку картинок. Когда они вопросительно посмотрели на него, он переслал собеседникам ещё одну подборку:

— В этот раз на Станции тоже собрано руководство... Галактики. Как и в наш Цикл и я думаю, что так же было и в цикл, когда верховной расой в Галактике были инусаннонцы. Всегда на этой станции собирались "сливки общества", как любят выражаться в таких случаях люди. — Явик не стал улыбаться или усмехаться, он остался серьёзным. Он... успокаивался. Переход к рассказу о Цитадели помог ему отрешиться от волнений, связанных с трагедией Фероса. Он сам бы не мог пояснить, почему для него Ферос вдруг стал так важен, но лучше... лучше сейчас не возвращаться к воспоминаниям об этой планете-мегаполисе. Лучше продолжать рассказывать своим собеседникам о Цитадели. Скоро — прибытие на очередную археологическую площадку, а там предстоит работа и предстоит новый... раунд общения с археологами, инженерами, техниками. — Да, мне известно, что сейчас там по-прежнему разная сила притяжения в разных секторах. Есть и путаница в размерах, что вполне объяснимо. — Явик не стал сейчас говорить о том, что эта станция — гигантский ретранслятор. — Знаю также, что считается эта станция творением моей расы. Но это — не так. Эта станция старше, чем моя раса, старше даже инусаннонцев, — он посмотрел на удивлённое лицо профессора. — Да, Тимур Лаврович. — Явик переслал персонально профессору комплект новых мыслеобразов. — На самом деле, как было доказано, к сожалению — очень поздно доказано учёными моей расы, эта огромная специальная конструкция была создана более миллиарда лет тому назад. Создана Жнецами. Не этими гигантскими кораблями, один из которых вы видели рядом с фрегатом, а их пилотами. Создана и поставлена в центре туманности Змея. Эта станция может не только раскладываться и складываться, но и двигаться. Медленно, по нынешним меркам, но всё же — двигаться в нужном направлении. В источниках, в своё время я читал развёрнутые доказательства того, что при необходимости Цитадель может двигаться и очень быстро. Она может летать, профессор, летать быстро. И я не удивлюсь, если узнаю, что среди землян есть люди, для которых это — не новость, а вполне рабочее решение. Раса разумных машин создала и Цитадель, и сеть ретрансляторов, поставила Цитадель в центр этой сети и сделала систему-ловушку, чтобы загонять расы раз за разом к необходимости развития по заданному пути. — Явик поймал взглядом негодующее и растерянное выражение лица Сташинского. — Увы, это — именно так, профессор, — протеанин прислал Сташинскому новую порцию мыслеобразов. — Это — то, что я, простой воин, простой офицер, знал всегда. И я знаю, что среди протеан, моих сородичей, были те, кто знал гораздо больше. Цитадель раз за разом становилась центром общегалактической цивилизации. Так было в эпоху инусаннонцев, так было в эпоху протеан, так обстоит дело и в вашу эпоху, которую вполне позволительно именовать Циклом. Да, да, Тимур Лаврович. Именно Циклом, потому что всё повторяется: рождение совокупности высокоразвитых цивилизаций разумных органиков, их развитие, достижение ими определённого, достаточно высокого уровня и, в неизбежном финале — гибель или, точнее, смерть под ударами Жнецов. Под ударами разумных машин, раз за разом уничтожавших разумную органическую жизнь во Вселенной. — Явик помедлил, затем прислал собеседникам — теперь уже обоим — новый комплект мыслеобразов. — Здесь то, что сейчас известно о Цитадели большинству представителей нынешних рас. Это известно в значительной мере и вам. Азари, саларианцы, волусы, турианцы. Все они... лезли на Цитадель. Чувствуя её странную притягательность. И не понимая, что лезут в ловушку. Лезут, не изучая так, как должно, эту станцию. Как не изучали её и мы, протеане, в своё время. Как не изучили её досконально и наши предшественники — инусаннонцы. Мне известно, например, что ваши учёные так и не определили точно возраст Цитадели, не исследовали, не изучили, не определили материал, из которого она была изготовлена. Цитадель, как механизм, тоже, к сожалению, остаётся неизвестной нынешним техникам и инженерам. Расположение основных механизмов станции, местоположение её блока управления и систем регулирования... Да, да, профессор, на любой станции есть эти блоки... Как и блоки жизнеобеспечения и, как ни странно для столь массивной и громоздкой конструкции, навигации... Всё это раз за разом остаётся скрытым от глаз и иных органов чувств её обитателей. Всё это так. — Явик, не глядя на Сташинского, ощутил, что он хочет возразить. — Хранители... Да, это был и для нас, протеан, секрет. Но... эта раса умеет быть незаметной. А в моё время на Цитадели обитали преимущественно знатные и богатые протеане, которые умели и могли в упор не замечать, не видеть и даже не чувствовать "обслуживающий персонал", которым, в первую очередь, и были Хранители, профессор. И Цитадель — это не просто станция. Это — гигантский ретранслятор. — Явик едва успел, предупреждая всплеск удивления, изумления и непонимания, передать профессору специальную подборку мыслеобразов. — Взгляните, Тимур Лаврович. Это — общеизвестные данные из вашего планетного и межсистемного Экстранета. То, что есть в базах данных Идена. И то, что является общедоступным. Всё это доказывает справедливость такого предположения. — Явик посмотрел на занервничавшего археолога. — Да, профессор. Когда Цитадель раскрылась в "ромашку", всё население станции погибло за считаные секунды. Редко кому из разумных органиков, волей случая или обстоятельств, сумевших тогда оказаться и задержаться на станции, удалось прожить хотя бы минуту. Все погибли почти сразу, во всяком случае — за очень короткое время. Цитадель... замолчала. А следом — замолчали и буи связи у ретрансляторов. И тогда — началась Жатва, приведшая Протеанскую империю к гибели и краху.

Несколько секунд Явик медлил с продолжением рассказа, не присылал мне и Сташинскому новые мыслеобразы, но затем всё же решился:

— На Цитадели нет смены дня и ночи, каждая раса живёт по своему распорядку — личному или расово-общественному. И в моё время редко кто из простых, незнатных и небогатых протеан, да, профессор, даже чистокровных протеан, мог бы сказать и доказать, что он побывал на Станции. Для большинства жителей Империи Протеан эта Станция оставалась очень долго мечтой или сказкой. А потом... однажды, эта сказка и мечта — замолчала. И в Галактику пришла смерть. Пришла одновременно, потому что, войдя, Жнецы завладели всеми базами данных, всеми базами знаний. И тогда они точно и быстро узнали, куда и как следует бить, на что следует... нажимать, чтобы предельно быстро и серьёзно ослабить нас, жителей Империи. Мы сопротивлялись, мы не сдались без боя. Но... информация есть власть и эту простую истину мы в очередной раз познали на собственном горьком опыте. Мы оказались лишены верховного, высшего руководства — оно погибло на Цитадели. И очень долгое время воевали несогласованно. Упустили момент, когда Жнецы ещё не отмобилизовались. Отбить Цитадель, как я помню, мы даже не пытались. Некого было на Станции отбивать у Жнецов. Там все разумные органики нашего Цикла очень быстро... погибли. Да, профессор, погибли, потому что Жнецы... мы это узнали почти сразу — противник особый. Жнецы не берут пленных. Потому что мы, разумные органики, живущие в этой Галактике, считаем, что пленный сохраняет не только свою жизнь, но и свой разум, свою личность. Жнецы не сохраняют разумным органикам ни личность, ни разум, ни жизнь. Потому что они превращают сумевших как-то выжить после первого удара разумных органиков в подобие себя. В полумашины. И делают это... быстро или медленно. Бывало, что и тайно делают. Не сразу становится заметен переход разумного органика на сторону врага. Мы так и не научились бороться с этим... медленным предательством. Мы так и не научились. Наверное, не научились и инусаннонцы. Наверное.

Явик замер, стремясь полнее справиться с очередным приступом сильного волнения:

— И потому в будущей войне, профессор, пленных разумных органиков — не будет. Будут сразу — и окончательно — враги, которых придётся убивать. Убивать надёжно, так, чтобы они не смогли встать, не смогли возродиться, не смогли ожить. Враги из "обращённых" получаются очень живучие. Я бы сказал — крайне живучие. И потому будущая война станет сразу очень жёсткой и очень жестокой. В ней будет много жертв. Да, потери будут нести и Жнецы. Мы тоже наносили им ощутимый ущерб, когда столетиями, два тысячелетия воевали с ними. Но мы не смогли защитить Цитадель. И не знали, что она такое. Не поинтересовались у инусаннонцев. Не захотели подумать об этом заранее. А когда подумали... было уже слишком поздно.

Водитель вполголоса сообщил пассажирам о приближении челнока к посадочной площадке у лагеря археологов. Предстояло пообщаться с членами ещё одной археологической экспедиции.

Выходя из салона на плиты площадки, Шепард отметил необычно глубокую задумчивость Сташинского. Учёный весьма скупо поприветствовал своего коллегу, руководившего здешней археологической экспедицией, сразу куда-то ушёл с ним за высившиеся неподалёку контейнеры.

— Там — офисный домик, — пояснил протеанин. — Пусть пообщаются. Это полезно. Сташинский не пострадает. Но знать многое — он имеет право, — помедлив, протеанин подытожил. — И — должен.

— О чём ты собирался ещё нам рассказать? — спросил Шепард.

— О Часке, Шарринге и Элетании. Я полагаю, этого объёма информации хватит для двух перелётов, — уточнил Явик.

— И о многом, конечно, умолчал, — продолжил Шепард, уже догадываясь, какой будет ответ.

— Да, — кивнул протеанин. — Идём, нас ждут и мне снова придётся долго говорить вслух. Хоть какое-то разнообразие.

— Идём, — согласился старпом. Они вместе пошли навстречу подходившим археологам и техникам, привлечённым сообщением по конференцсвязи о прибытии протеанина.

* * *

Бенезия подошла к Звёздной Карте, поднялась на постамент, служивший на этом небольшом фрегате своеобразным аналогом Центрального Поста или капитанского мостика. Подходить к склонившемуся над виртуальным пространством Звёздной Карты и работавшему сразу с несколькими служебными экранами командиру корабля матриарх не спешила.

Несколько минут — и Андерсон убирает экраны с поверхности Карты, выпрямляется и поворачивается к азари:

— Рад вас видеть, Бенезия, — он отошёл от перил ограждения постамента, мягко и не спеша шагнул к старшей Т'Сони. — Мне сказали, что вы... медитируете.

— Это так. Действительно медитировала. Недолго, несколько минут, — уточнила азари. — Потом просто сидела и думала. Наслаждалась тишиной и покоем.

— Хорошо. — Андерсон кивнул вахтенному офицеру, поднявшемуся на постамент и вставшему у Звёздной Карты. — Тогда — идёмте ко мне. Поговорим. Думаю, у вас есть вопросы.

— Есть, — подтвердила Бенезия.

Андерсон подождал, пока матриарх удобно устроится в кресле и сам сел в своё рабочее кресло. Недолгая пауза.

Бенезия чувствовала на себе взгляд Андерсона. Внимательный. Не пронизывающий, не оценивающий. Но — очень внимательный. Командир фрегата пригласил её, матриарха азари в свою каюту и сейчас, наверное, он обдумывает, что следует сказать ей. А ему есть что ей сказать. Есть. В этом у неё нет никаких сомнений.

— Вот так бывает, — произнёс Андерсон тихо, но чётко. — Думаешь, что мир — будет всегда, а когда он начинает... уходить в прошлое... ощущаешь себя очень некомфортно. Вроде бы ты — воин, тебя учили воевать, тебя учили бороться с врагом, каким бы этот враг ни был. А вот сейчас... знаю, что очень многие — не только нормандовцы, но и иден-праймовцы... в большой растерянности. Мы привыкли воевать между собой, но воевать с загалактическим, внегалактическим врагом — это совершенно другой уровень. И это — нервирует, напрягает и заставляет... пребывать в растерянности. Пока мы, нынешние, ещё можем потерпеть эту растерянность Пока — можем. Недолго — но можем. Потом — придётся эту растерянность — выкорчёвывать, — он помолчал несколько секунд. — Этот месяц... Придётся работать так, как нашему экипажу, нашей команде ещё не приходилось работать. Никогда. Нам — мне и Джону — выпускникам Академии, к такой вот работе — не привыкать, а вот остальным... придётся привыкнуть. Очень быстро и — очень глубоко. Месяц. А потом — Цитадель... Там тоже будет сложно. Как и везде будет сложно, во всей исследованной к этому дню части Галактики.

Бенезия слушала Андерсона и понимала, что только ей он может сказать такое и сказать именно так. Карин он точно не будет говорить об этом вот так — жёстко, прямо, чётко. Бережёт и хранит он свою Карин от волнений, тревог, беспокойства и боли... Да, боли... Понимает, что для Карин эмоции и чувства — важнее. И потому не скажет ничего своей Карин вот так остро. Разве что кроме Джона — никому он так открыто о многом... не скажет. Да, она, матриарх азари, не военнослужащая: не солдат и не офицер. И, тем не менее, он от неё не скрывает опасений, раздумий, ощущений. Хотя... вроде бы офицеру, причём кадровому, старшему, спецназовцу... это и не положено. Вот так говорить гражданской азари — не положено ему так говорить. А Андерсон — говорит. Потому что перед ним и рядом с ним — не просто азари, а матриарх, не просто матриарх, а политик, не просто политик, а религиозный лидер расы. И — близкий друг старшего помощника. Андерсон, чувствовала Бенезия, учитывает, возможно, что и в первую очередь — и это. И только потому он так говорит: открыто, скрывая волнение и сохраняя пусть только внешнее, но — спокойствие.

— Бенезия. Карин мне многое рассказала о ваших... о вашем общении с жителями посёлков. Вам верят и вас — ценят. О ваших беседах уже многое знают жители отдалённых иденских селений. И, думаю, не только иденских. Вам стоит продолжать, Бенезия. И для того, чтобы вы могли продолжать... второй челнок фрегата будет в вашем распоряжении. Вашем — и Карин. И — всех женщин фрегата. Вам нужно будет за этот месяц лично посетить почти все селения в этом сельскохозяйственном районе. Поговорить со многими, очень многими местными жителями. Потому челнок вам пригодится. Карин сама скажет, что и как нужно сделать фрегатовцам, чтобы он стал вашей подвижной базой. Возвращаться на корабль каждый раз будет... сложно. Потому обговорите с Карин и вашими подругами, Бенезия, что следует сделать, чтобы вам всем на этом челноке было комфортно. Передайте информацию инженеру Адамсу и нашему снабженцу. Пока вы будете общаться с жителями близлежащих к стоянке селений, мы дооборудуем и дооснастим челнок. — Андерсон помолчал несколько секунд. Азари чувствовала, что командиру хочется встать, пройтись по каюте, но он сдерживает себя, не желая разрушать "настроение общения". — Этот месяц для всех нас будет очень напряжённым. Шепард и Явик будут блокированы работой на площадках археологов, а также на наших двух самых важных площадках. Турианцы пожелали заняться работой с правоохранителями и военными журналистами — их сфера, их право. И они с этой работой справятся. На мне — общение с чиновниками планетного и районного уровней, а также — с командирами ополченческих и планетных военных подразделений. По меньшей мере, мы сможем начать и дать работе по подготовке Идена к противостоянию со Жнецами рамки. Потом, когда уйдём — работа будет продолжена. Иденцы сами сделают всё остальное.

— Хорошо. — Бенезия чуть заметно прикрыла глаза, выражая согласие со сказанным командиром корабля. — Согласна. Я уже говорила с Карин об этом и она согласна с таким вариантом. Нам действительно нужно будет разделиться, чтобы охватить больше селений. И уж конечно, нам нужно охватить все селения этого сельскохозяйственного района. А потом... потом, вы правы, нам нужно будет выйти за его пределы. Если о нас знают в Константе, нас должны знать как минимум в районах, окружающих этот район, где мы пока будем стоять.

— Нам тут... предлагают построить персональную базу, — сказал Андерсон. — Пока это, конечно, на уровне разговоров о намерениях, но я отмечаю, что эти намерения уж очень и очень серьёзные. Непонятно, чем мы это "предложение" заслужили или инициировали.

— Наверное, тем, что иденцы не увидели Жнеца в полном боевом обличье, — сказала Бенезия.

— Может быть, — согласился Андерсон. — Расскажите мне, пожалуйста, поподробнее о том, что вам удалось уже сделать.

— Охотно. — Бенезия несколько десятков минут рассказывала командиру фрегата об основных моментах своего общения с жителями близлежащих селений, не скрывая проблем и вопросов, а также — не делая особой тайны из некоторых результатов своих раздумий. Андерсон слушал матриарха внимательно, кое-что отмечал на своём инструментроне, задавал уточняющие вопросы, изредка взглядывая на настенные экраны, где светились карты Иден-Прайма.

— В целом вот так. — Бенезия, закончив рассказ, отметила, что Андерсон удовлетворён услышанным.

* * *

Общение с археологами, работавшими на этой площадке, затянулось больше чем на два часа. Конечно же, учёные взяли в осаду протеанина, вокруг воина древней расы образовалась толпа жаждущих задать свои вопросы и получить на них ответы, а также желающих просто поближе рассмотреть представителя расы, считавшейся до недавнего времени вымершей. Прикасаться к скафандру протеанина пока что никто из землян не рисковал — изредка посматривавший в сторону партнёра я, отмечала, что это — результат ясно ощущаемого землянами настроения Явика, которое действовало на археологов как хороший сдерживающий фактор.

Сташинский согласовал действия своей экспедиции с руководителем здешней археологической партии, передал ему уточнённую карту расположения артефактов, после чего попрощавшись, покинул домик-офис, направившись по тропинке к стоянке челнока.

Несколько минут — и машина, приняв на борт всех троих пассажиров, покидает площадку, берёт курс к ещё одному лагерю археологов.

— Подлётное время — тридцать шесть минут, — говорит водитель.

— Добро. — Я проверяю замок привязных ремней, пристёгиваю шлем к поясу, взглядываю на Явика. — О Цитадели, Явик, думаю, это — не последний наш разговор. Но сейчас расскажи нам лучше о том, как протеане осваивали планеты Галактики. Станции — это хорошо, но планеты — намного ценнее.

— Это — правда, — протеанин кивает, отметив, что Сташинский пододвигается поближе, насколько позволяют ремни кресельной привязной системы. — Есть такая планета, в ваших лоциях она обозначена как Часка. Две "половинки" — там, где царит жара и там, где царит холод. Есть там и узкая полоса, которая и в наше время была наиболее пригодна для разумной кислородной жизни.

— Да, там в наше время осуществляется ограниченная колонизация, — кивнул Тимур Лаврович.

— Именно, что ограниченная. Тридцать градусов по Цельсию — это тоже не для всех разумных — комфортная температура, — соглашается Явик. — По последним, доступным на Идене данным, там сейчас присутствуют только несколько малочисленных групп исследователей, которые, как утверждают просмотренные мной материалы, занимаются сбором информации о возможных опасностях и в целом об экологии планеты.

— На Земле, — добавил Шепард, — по тем же данным, сейчас в самом разгаре — набор колонистов. И, как свидетельствуют доступные сейчас данные, набор проходит достаточно успешно. Колонистам предстоит ещё пройти подготовку, потом — подняться на корабль, собрав необходимые грузы. В общем, ещё до прибытия основной массы колонистов времени пройдёт, думаю, больше нескольких месяцев.

— Часка находится на ранней стадии освоения, там можно ходить без скафандра, — отметил Сташинский.

— Вторая такая планета, где тоже можно обходиться без закрытого скафандра — Онтаром, — уточнила я.

Сташинский кивнул, выражая своё согласие со сказанным капитаном.

— Мы выбрали эту планету для изучения и выставили на ней форпост, — сказал Явик. — В форме пирамиды. Насколько я помню, Часка обладает уникальным, слабо различимым, если смотреть на планету из космоса, кольцом, состоящим из небольших частичек искусственного материала. Это кольцо отражает свет местной звезды — Матано, создавая на поверхности планеты причудливый рисунок. В наше время тоже не было никаких заслуживающих доверия данных о том, кто и когда создал это кольцо, — отметил Явик. — Потому то мы и решили выставить на этой планете форпост в виде пирамиды. Такие форпосты — трансформируемые, они хорошо защищены и хорошо оборудованы.

— Пока что данных о том, что форпост найден — не было, — отметил Сташинский.

— Время, профессор. — Явик на секунду смежил веки, взглянув на учёного. — Такие форпосты... они могли и самозакопаться в почву, в грунт. Для безопасности или — для сохранения тайны. Если уж в просмотренных мной материалах нет свидетельств бомбардировки или оккупации Часки войсками Жнецов — это "влияние" всегда оставляет долговечные следы, — уточнил протеанин, — то пирамида форпоста могла бы хорошо сохраниться. В пирамиде мог остаться диск с ценными протеанскими данными. Такие диски служили своеобразными метками-маяками и присылались на планеты, представлявшие интерес и значительную ценность для Империи. В моё время там никаких "космокоров" не было. Значит, они развились за последние пятьдесят тысяч лет. Хотел бы взглянуть на это существо поближе.

— Они до сих пор, Явик, считаются неразумными, — сказал Тимур Лаврович. — Хотя, обладая вполне развитыми "руками", по уровню совершенства мало уступающими человеческим, эти существа уже вполне могут оспорить такую оценку.

— Разум мы склонны понимать только применительно к себе, — несколько малопонятно сказал собеседникам вслух Явик, взглянув на редкие огни, мерцавшие за стеклом салонного иллюминатора и продолжив уже с помощью мыслеобразов. — С их, коровьей точки зрения, мы тоже можем проходить по классификации как неразумные.

— Можем, — кивнул Сташинский. — На сегодня у нас только две площадки — эта и следующая. Потом — возвращаемся к...

— Мы высадим вас на первой археологической площадке, профессор, — сказала я, ощутив неуверенность учёного. Мне пора заступать на вахту — А сами направимся к фрегату. Машина может понадобиться нормандовцам в любой момент. Через двенадцать часов мы вернёмся на челноке на первую археоплощадку и оттуда уже на транспортёре, одном из ваших транспортёров направимся на вторую площадку, посмотрим, как осуществляется бурение. Затем мне придётся, полагаю, заняться общением с ополченцами и местными жителями, пожелавшими принять участие в охране археологических площадок. Да, да, профессор, теперь площадки будут взяты под охрану местными военными и ополченческими контингентами. Хорошая практика, да и тренировка неплохая. Война приближается и учения с "холостой" стрельбой тоже будут организованы, но главное — побольше реальных и важных для местных жителей дел, которые, к тому же, будут неплохо оплачиваться. Договорённость об этом, — Шепард свернул экран своего наручного инструментрона, — уже подтверждена. Данные — с фрегата от корабельной службы РЭБ.

— Фильтрация — прежняя? — осторожно спросил профессор.

— Да. Пока — да. В ближайший месяц вряд ли что изменится, Тимур Лаврович. Нам нужно выиграть время и — избежать необходимости в выполнении многочисленных представительских функций. Если сюда набегут всякие "шишки" — у нас не будет возможности подготовить планету и её жителей к тому, что в кратчайшие сроки она должна быть хорошо и, главное, реально защищена.

— Согласен, — вздохнул Сташинский. — Частично вы ведь допускаете утечку сведений?

— Ещё как допускаю, — кивнула я. — Для людей, для нашего общества — это почти обязательное явление. Невозможно всем разумным органикам заткнуть рты, так как общение — дело святое. И расстояния тут — совершенно не принципиальны.

Немного поговорив о том, что предстоит сделать до момента, когда в столь плотной фильтрации информационных потоков не будет необходимости, я, Сташинский и Явик стали ждать, когда челнок приблизится к границе археологической площадки. На салонном настенном экране светилась подробная навигационная карта — с уже проложенным курсом и отметкой челнока. Несколько минут до посадки кораблика в салоне царила спокойная тишина.

— Расходимся, — сказала я. — У каждого из нас есть свои задачи. Так что лучше будет, если мы распараллелимся.

— Согласен, — кивнул Сташинский, первым спрыгивая на плиты посадочной площадки и пожимая руку подошедшему руководителю археологической экспедиции.

Несколько минут — и учёные, обмениваясь репликами и изучая выведенные на экраны наручных инструментронов таблицы и графики, уже идут к домику-офису.

— Быстро у них тут, — прострекотал Явик. — Раз — и в офис.

— Это хорошо. — я обменялась несколькими фразами с водителем, уточнив время предполагаемого вылета. — Нам теперь надо очень многое делать быстро. И в то же время — качественно.

— Я пройдусь по рабочим местам, Джон. Мне не нужны толпы разумных, прервавших из-за моего появления свою работу. — Явик закрыл экран своего инструментрона и, не оглядываясь по сторонам, направился по одной из тропинок к холму, за которым была первая "зона", где велись раскопки.

Я подождала, пока водитель закроет боковую салонную дверь и направилась к балку, в котором размещалась дежурная смена местных ополченцев, охранявших периметр площадки. Предстояло уточнить меры по защите территории от проникновения любопытствующих местных жителей и от выноса за пределы площадки ценных протеанских артефактов. И наладить взаимодействие между подразделениями охраны площадок.

Через несколько часов первым к стоянке челнока вернулся Явик. Усевшись на плитки неподалёку от кораблика, протеанин привычно замер, наслаждаясь тишиной и спокойствием, царившими вокруг. Сюда, к площадке, почти не долетали звуки работающего оборудования или разговоры людей. До соседней археологической площадки, которую предполагалось посетить, было достаточно близко — менее десяти минут полёта почти по прямой, поэтому Явик запланировал рассказать Шепарду и Сташинскому о Шарринге.

— Быстро ты, — из полумрака на площадку, тускло освещённую угловыми "маячками" вышла я.

— Я постарался, чтобы люди не покидали из-за моего появления свои рабочие места, — ответил протеанин, вставая. — Как у тебя, Джон?

— Нормально. Здешние ополченцы уже приступили к учёбе, часть материалов нормандовцы им сбросили в переработанном и уточнённом виде. Пришлось только немного откорректировать процесс подготовки по последним полученным данным. В целом — нормально. Только ведь начали. Потому — говорить о результатах явно преждевременно.

— Понимаю. Ну, хоть начали вовремя. — Явик не стал уточнять, что в данном случае "вовремя" скорее означает "хоть как-то заблаговременно", но я его поняла. — А профессор?

— Так ведь изменений сколько, Яв. Надо почти всё менять, многое — переделывать, ругаться с контрагентами, с агентами, с посредниками всех мастей. Так что на Сташинского и ему равных по статусу свалилось столько всего...

— Вы правы, коллеги, — на площадку вышел Тимур Лаврович, на ходу закрывая экран наручного инструментрона. — Вот только сейчас отправил последнее сообщение по длинному списку адресатов. Нам будут нужны здесь очень многие ресурсы. Здесь, — профессор подошёл к челноку, кивнул водителю и тот открыл боковую салонную дверь, — имею в виду Иден-Прайм.

— Как раз о ресурсах я и хотел рассказать. — Явик следом за Сташинским поднялся в салон, сел в кресло, пристегнулся, подождал, пока Шепард усядется в своё кресло и створка боковой салонной двери закроет проём. — О Шарринге.

— Водородно-гелиевый газовый гигант, — сказала я, — его атмосфера содержит следы аммиака, метана и большое количество водяного пара. Со стороны выглядит весьма занятно: такая смесь из коричневого, синего и белого цветов. Располагает шестьюдесятью спутниками, два из которых...

— Именно, — сказал Явик. — На этих двух спутниках размещались наши добывающие и заправочные станции. Мы тоже были заинтересованы в использовании ресурсов таких планет. В более полном, чем то, на которое способны нынешние расы. Не удивлюсь, если на одном из этих спутников был оставлен диск с данными, фиксирующий эту планету как весьма перспективную в плане разработки.

— Если будем в том районе — прочешем. Может, сумеем найти этот диск, если его до нас уже кто-нибудь из "официалов" или, скорее всего, "неофициалов", не нашёл, — сказала я, взглянув на карту с маячком-отметкой челнока, идущей по линии проложенного курса. — Скоро прибываем на последнюю точку, потом — возвращаемся в главный археологический лагерь и оттуда — летим на фрегат. План — без изменений.

Сташинский и Явик едва заметно кивнули.

Несколько минут — и челнок привычно мягко опускается на плиты площадки. Сташинский кивает встречающему прибывших руководителю местной археологической экспедиции, раскрывает экран своего инструментрона и, едва сойдя на плиты площадки, почти бегом направляется за своим коллегой к домику-офису.

— Я — как всегда, хочу, чтобы люди не собирались вокруг меня в толпу, — сказал Явик, делая несколько шагов с площадки и исчезая в полумраке. Шепард знал, что партнёр уже составил в своей памяти карту рабочих мест учёных и технических специалистов, которые намеревается обойти за те несколько десятков минут, которые были отведены на стоянку челнока. Старпому необходимо было переговорить с командирами местных подразделений ополченческих формирований и связаться с командованием местных армейских и правоохранительных подразделений.

Прощально махнув водителю, капитан направился по едва заметной в полумраке ночи тропинке к домику, в котором размещалось дежурное подразделение ополченцев-охранников.

Водитель челнока обошёл машину, проверил тестером несколько разъёмов, после чего вернулся в кораблик, закрыв за собой боковую салонную дверь и дверь в водительскую кабину. Предстояло подождать возвращения пассажиров, можно было немного подремать — времени для этого должно было вполне хватить. Устроившись в пилотском кресле, водитель через несколько минут уже спал.

— В наше время мы тоже отмечали в Галактике планеты, на которых без нашего участия и без нашего вмешательства зародилась жизнь. Она, пусть и в отдалённой перспективе, но вполне могла стать разумной, — так начал свой очередной рассказ мыслеобразами Явик, когда я и Сташинский заняли свои кресла в салоне челнока, покидавшего площадку. — Одной из таких планет была та, которая в ваших нынешних лоциях отмечена как Элетания.

— Что и говорить, сложная планета, — вставил своё слово Сташинский, быстро и глубоко привыкавший к тому, что протеанин легко читает его мысли и с интересом слушавший и смотревший мыслеобразы, приходившие от Явика. — С одной стороны, на первый взгляд, она очень хорошо подходит для осуществления скорейшей и полнейшей колонизации, но если копнуть поглубже... Это будет не колонизация, а пытка, коллеги. Потому что планета покрыта зелёным слоем мхов, лишайников и водорослей, вдобавок — окружена толстым атмосферным слоем содержащим кислород. На первый взгляд — просто райские условия. Животное же царство представлено только в виде микроскопических симбиотических организмов, которые невозможно было "отделить" от воздуха и которые были необходимы для нормального развития и существования экосистемы. Казалось бы, обычная жизнь, но — как выяснилось, это — жизнь, крайне вредная для всех других живых существ. В том числе, к огромному сожалению, и для людей. При вдыхании представителями всех других форм жизни эти симбиотические организмы вызывают в ста процентах случаев неизбежный сильнейший анафилактический шок. И потому если и будет осуществлено заселение — для всех разумных и неразумных живых существ потребуются герметические защитные костюмы или — замена экосистемы всей планеты.

— Насколько я помню, Тимур Лаврович, — сказала я, — было предложено и ограниченное заселение на высотах, недоступных для этих организмов.

— Вы правы, капитан, — согласился профессор. — Или — в местах, где чистота воздуха обеспечивается благоприятными ветрами. Только вот мы с вами, к примеру, прекрасно знаем, что на ветер надеяться — глупо. Уж очень он непостоянен и изменчив. — Сташинский мягко перевёл разговор на другую тему. — На планете живут так называемые пыжаки. По некоторым, заслуживающим доверия исследованиям, можно согласиться с предположением, что именно Элетания является родиной этих весьма высокоорганизованных животных. Они, кстати, хорошо чувствуют себя и на планетах, где есть атмосфера, пригодная, в частности, для дыхания людей.

— Например — на Тучанке. — Шепард едва удержался от усмешки.

— Согласен. В том числе — и на Тучанке, — профессор усмехнулся. — Хотя, конечно, кроганская планета — весьма специфическая экосистема, но, между тем, исследования доказали, что там пыжаки тоже размножаются весьма успешно и живут достаточно комфортно.

— Тем не менее, профессор, во всех лоциях указано, что на Элетании — опасность токсичных веществ первого уровня. Любое повреждение скафандра, когда, к примеру, нарушается герметичность или разлаживается нормальная работа системы снабжения кислородом — и человек может быстро умереть.

— Тоже верно, — кивнул Сташинский, — но ведь там, на Элетании, к примеру, есть мерцающие кольца, которые то появляются, то исчезают. С разными интервалами. Никогда нельзя сказать, когда можно будет снова увидеть эти кольца, как никогда нельзя точно указать момент, когда они исчезнут. Знаю, пытались составлять зависимости и таблицы — впустую, — махнул рукой профессор. — Да ещё этот крупный спутник, который, кстати, упоминается не во всех лоциях. Непонятное небесное тело.

— В немалой степени именно из-за этих колец и из-за этого спутника мы и держали на этой планете, известной ныне, как Элетания, свою автоматическую исследовательскую базу, — сказал протеанин. — База была и хранилищем информации и системой сбора данных. По имеющимся у меня данным, ядро базы должно было сохраниться до сегодняшнего дня — оно было создано по инусаннонской технологии — одной из немногих, которую мы смогли понять и приспособить к своим потребностям до того момента, как в Галактику вторглись Жнецы.

Я едва заметно кивнула, набирая заметку на клавиатуре своего наручного инструментрона. Сташинский выслушал Явика с интересом, но спокойно.

— Тимур Лаврович. — Явик понял настроение археолога. — Это ядро стоит совершенно открыто на каменной площадке. Вряд ли даже резко поумневшие пыжаки смогут его вскрыть. Вероятность этого, конечно, есть, но там технология — не для мозгов пыжака. Я хоть и солдат, но о том, что представляет собой это ядро, знаю достаточно.

— Возможно. И как вы умудрились такое не спрятать в толще планеты?

— А зачем? — усмехнулся Явик. — Во-первых, архивирование информации, во-вторых, ключ доступа — только один. В-третьих, то, что на виду — интереса у разумных органиков очень часто не вызывает, им по ряду причин гораздо интереснее искать и находить скрытое.

— Тут вы правы, Явик, — согласился профессор. — Действительно, больший интерес вызывает то, для поиска чего пришлось приложить определённые, временами — весьма значительные усилия. Ладно. — Сташинский посмотрел на приближающиеся огни посадочной площадки первого лагеря своей экспедиции. — Буду рад встретиться с вами через двенадцать часов, друзья, — он пожал протянутые руки мою и Явика, после чего спрыгнул на плиты, обернулся и прощально махнул рукой. Водитель челнока включил механизм закрытия салонной двери и повёл машину к фрегату.

— И о чём ты умолчал, Явик? — спросила я.

— О многом, — протеанин взял меня за руку, посылая первую порцию мыслеобразов. — Это — Агетотон. Он находится в закрытом ныне районе, куда пока не добрались ваши разведзонды и разведкорабли. Знаю. Проверял. Там располагалась наша так называемая "воздушная" колония — мы часто строили поселения, которые не располагались на поверхности планет, а парили в атмосфере. Так вот, на Агетотоне располагалась одна из секретных колоний, экспериментальных. Мне неизвестно, чем там занимались мои соплеменники, Джон. Но, если следовать общей направленности — чем-то очень перспективным, — он помолчал несколько секунд, затем прислал собеседнику новую порцию мыслеобразов, — на Теруме у нас тоже были поселения.

— Известная ныне планета. — Шепард, сказав это мысленно, посмотрел на Явика, желая убедиться, что поступил правильно

— Известная, — согласился тот, прислав несколько дополнительных мыслеобразов. — Я полагаю, что Лиара не минует эту планету. Есть у меня такое... называй это подозрением. У нас там будут сложности. И у неё — тоже будут сложности. О деталях всего этого я пока умолчу — у меня нет уверенности в том, что младшая Т'Сони уже достигла этой планеты. Но в том, что она туда... скажу так, высадится, у меня сомнений нет.

— Ладно, Явик. Пока не будем уточнять наш рабочий план относительно этой планеты, — подумав, сказал Шепард, послав партнёру серию мыслеобразов. — Сообщите мне, если найдёте новую информацию по ней. Тогда обсудим и — поставим в известность командира.

— Согласен. — Явик прислал мыслеобраз, после чего легко кивнул, наблюдая, как челнок выполняет традиционную "коробочку" при подходе к месту стоянки фрегата. Громада Жнеца осталась справа позади, впереди мерцали стояночные огни разведфрегата. — Вот мы и дома.

— Да, — сказала я, вставая. — Дома.

Выходя из челнока, уже схваченного "клещами" ангарных удерживающих устройств, я подумала, что Явик, конечно же, умолчал не только об этих двух планетах и — не только потому, что рядом находился "не посвящённый в детали" профессор Сташинский. Наверняка в закрытых и ныне недоступных районах находились и другие планеты, известные протеанам и активно используемые этой имперской расой.

— Я — к себе, Джон. Мне надо... о многом подумать и отдохнуть, — сказал Явик.

— Ладно. Хорошего отдыха тебе, Яв. — Я кивнула. Протеанин направился к выходу из ангара — он снова не пожелал воспользоваться лифтом.

Явик понимал, что я уловила недосказанность. Действительно, о некоторых регионах и планетах ему, воину древней расы, пришлось умолчать. Сейчас эти регионы и планеты проходили в лоциях под другими именами или не были ещё найдены нынешними расами. В том числе и потому, что находились за "спящими" ретрансляторами. К числу таких планет относились:

Транбир-девять. В битве за эту планету погиб протеанин Пашек Вран, руководивший строительством Горна. Вспомнив о том, сколько ресурсов было впустую потрачено на эту "штуку", которую протеане так и не сумели активировать, Явик, подходя к двери своей каюты, чуть заметно сжал пальцы обеих рук в кулаки.

Следующей пока неизвестной в этом времени планетой был Юдор-четвёртый, известный своими ледяными каналами. Протеане не были любителями цветистых и сложных названий, они часто ограничивались буквенно-цифровыми индексами для обозначения самых разных небесных тел или использовали первое ранее не использовавшееся благозвучное буквосочетание.

Пока что тайной для нынешних рас оставался курорт Ангельский Вером, известный своим огромным палисадом.

Тем, более неизвестным для нынешних рас районом была Вуаль Тиранди — располагавшаяся там квазарная крепость была и военным объектом стратегического уровня и очень известной и ценной местной достопримечательностью.

В другом регионе — Кроновой Туманности состоялось одно из крупнейших за всю двухтысячелетнюю историю противостояния протеан со Жнецами сражений.

Закрыв дверь на защёлку, Явик устало уселся на саркофаг. Подумать было о чём. И время для таких глубоких раздумий у протеанина теперь было. Целых двенадцать часов. Затем надо было вернуться на первую археологическую базу к профессору, может быть — встретиться с Таэлой. Да не может быть — а точно надо встретиться с Таэлой. Пусть там инженер с техником и ассистентом профессора бурят горизонтальный тоннель, пусть на второй базе бурят вертикальный тоннель. Он обязательно должен увидеться с Таэлой и с другими протеанами. Надо помочь им первоначально сформировать список всего нужного, того, что подлежало эвакуации на борт корабля.

Сложно это будет — делать вид, что ты один и в то же самое время знать — что у тебя есть сородичи, о которых никто кроме тебя точно ничего не знает. Шепард и Сташинский — не в счёт. Джейн — не болтлива, а Сташинский — с ним уже проведена работа и учёный не будет распространяться о протеанах.