Куском по горлу

— Секретарь мне не нужен. А вот картограф... Скажем сразу, как вы подпишете этот договор. Вот лезвие и перо для крови, — из внутреннего кармана я достал очень плотный свиток. Его копию при мне подписывали лишь раз, и я тогда очень долго смеялся над закабалением организацией малышки Лины, внучкой моего друга и товарища, учителя и соратника пана Черепахи. Интересно, купится ли эта девочка? На прошлую было достаточно всего лишь показательного выступления с разрубанием десятков пиратов. А этой хватит 500 тысяч в месяц? Это очень много. Но, как говорится, оно того стоит.

Свиток был выхвачен и вскрыт, но вот перо так и осталось на своей маленькой подставке. Глаза с прочитанными строчками постепенно возвращались к человеческому образу. Крайне изумленному и испуганному.

— 550 тысяч? — решил я подыграть ситуации. — 580? Ну ладно, но только в качестве исключения 600. Но это последнее слово!

Даже изо рта Санджи сигарета выпала. Такие суммы в месяц способны получить разве что какие-нибудь верховные советники при королевских дворах. А тут вот так просто...

— М-мне надо подумать... — жадность боролась со здравым смыслом. Добровольное рабство или деньги. Сложный вопрос.

— Не переманивай моего навигатора! — мне по темечку словно полицейской дубинкой приложили. Правда не сильно.

Луффи, будучи прикованный за ногу, просто пришел к нам, оставив торчащую в кандалах ногу стоять у двери. Теперь у Санджи выпала вся пачка. Прямо из кармана, откуда ее потянули.

— Тогда я поплыву с вами, и она будет работать на полставки и для меня! От этого вообще зависит вся судьба моей компании!

Челюсть Усоппа таки рухнула на стол, пошатнув его и все что на нем было. В частности пустую бутылку саке, что с грохотом опрокинулась на Зоро. Тот дернулся и чуть не засветил полной бутылкой в руке в глаз коку. Кок отпрыгнул в сторону Нами, но спотыкнулся об тянущуюся вдоль земли ногу и оказался у нее под ногами. Почти меж них.

— Розовенькие!.. — блаженно вырвалось из него, прежде чем каблук женского сапожка не отправил его в нокаут.

— Бело-розовенькие! — не без гордости поправила девушка. Она не любила этот жуткий девчачий цвет.

— А! Ну хорошо, — кивнул Луффи.

— Но деньги все мне! — скрестила руки на груди девушка.

— Оклад пересчитаем в соответствии с договором, — я перехватил из ее рук свой контракт о покупке ее души, и, вместе с принадлежностями, спрятал в глубину кармана. Мало ли когда еще найду подходящего человека. Голос мой сделался сухим и до отвращение напоминающим чиновничий. — С учетом половины ставки, работе на дому, периодичности сдачи результатов и прочих накладных расходов.

— Торгаш, — фыркнула девушка. — Но по рукам!

Во взгляде ее читалась уверенность, что сможет она выдавить из меня максимальную ставку. Не логикой, так самым своим главным орудием — грудью пока еще растущего размера, что обтягивалась тоненькой маечкой. Не буду разрушать детские мечты. Пока.

— Не забудь мое условие, капитан Луффи, — я показательно отряхнул руки.

— В нашей безумной компании прибыло, — наконец пришел в себя Зоро. — Появился торговец.

— Ага! И кок! — радостно добавил Луффи.

— Не считай меня! — вызверился Санджи. — И втянись обратно!

Подкованный каблук зам-шеф-повара впечатался в резиновую рожу, и та, с воплем, по полу унеслась к двери.

— Это будет точно весело! — я был доволен. — А пока прошу меня извинить, к сегодняшнему вечеру у меня еще не все песни готовы.

— Песни? — не понял Усопп.

— Я же сказал, я немного музыкант. И сегодняшний вечер будет посвящен музыке. Так что дождитесь ужина. Не буду хвастаться, но несколько последних дней в Баратье я пользовался успехом!

"Хорошо быть молодым,

За любовь к себе держаться,

Перед зеркалом седым

Независимо держаться.

Хорошо всего хотеть,

Брать свое и не украдкой,

Гордой гривой шелестеть.

Гордой славиться повадкой.

То и это затевать,

Забавляясь тем и этим,

Вечно повод подавать

Разудвалам жарких сплетен.

Когда мы были молодые,

Когда мы были молодые

И чушь прекрасную несли,

Фонтаны били голубые,

И розы красные росли.

Когда мы были молодые

И чушь прекрасную несли.

Хорошо ходить конем,

Власть держать над полным залом,

Не дрожать над каждым днем,

Вот уж этого навалом.

Хорошо быть молодым,

Просто лучше не бывает,

Спирт, бессонница и дым —

Все идеи навевает.

Наши юные тела

Закаляет исступленье,

Вот и кончилось "ля-ля"

Музыкальное вступленье.

Когда мы были молодые,

Когда мы были молодые

И чушь прекрасную несли,

Фонтаны били голубые,

И розы красные росли.

Когда мы были молодые

И чушь прекрасную несли.

Но пронзительный мотив,

Начинается вниманье,

Спят друг друга обхватив

Молодые, как в нирване.

И в невежестве своем

Молодые человеки

Ни "бум-бум" о берегах,

О серебряных лугах,

Где седые человеки

Спать обнимутся вдвоем,

А один уснет навеки.

Хорошо быть молодым.

Просто лучше не бывает.

Когда мы были молодые,

Когда мы были молодые

И чушь прекрасную несли,

Фонтаны били голубые,

И розы красные росли.

Когда мы были молодые

И чушь прекрасную несли."

(Татьяна и Сергей Никитины. Когда мы были молодыми.)

И длинный проигрыш.

Вечер сегодняшний был успехом. Ибо как не мог не быть успехом вечер, посвященный песням Окуджавы, Визбора, Никитиных, Митяева и... Да, под конец я собирался исполнить Высоцкого. Теперь можно было. Теперь был повод.

— Эта песня, как каждый из вас услышал, была посвящена молодым, полным жизни и стремлений людям...

Я опять работал одновременно и конферансье, и исполнителем. Что вполне логично для выступлений такого плана: ну сами посудите, зачем в ресторан, славящийся своей кухней и прекрасным видом на море, отдельное концертное представление. Со всеми требованиями, проблемами и прочей ерундой. Просто пришел и развлекаешь клиентов, пока те наслаждаются пищей. А повезет, так еще и число этих клиентов увеличишь. Но тут палка о двух концах, за вход то никто не платит — вдруг придут слушать, но не есть?

Песни шли размеренным темпом, перемежаясь долгими перерывами для еды да музыкальными паузами для танцев. Народу, судя по улыбкам на лицах и полному залу, представление нравилось. И даже все пятеро шляп сейчас сидели за одним столом и слушали. Санджи, застигнутый началом песни вертящимся вокруг своей "богини", решил, не мудрствуя лукаво, рядышком с нею приземлиться. Про наличие Луффи никто и не спрашивал: за один день работы он наворотил столько проблем, что нигде кроме как у дверей и на подчистке тарелок работать был не допущен. На кухне перебил более двух десятков тарелок, хотя я и подозревал, что специально, съел три главных блюда, разворотил одну плиту и пару шкафов, разлил чан с маслом и кастрюлю с бульоном. В зале был пару раз пойман на воровстве еды с проносимых мимо тарелок, и, разумеется, полностью игнорировал клиентов. Ровно до обещания накормить его до отвала. Потом свой пост у двери он держал, можно сказать, ответственно, растянувшись на стуле с протянутой к двери книжецой меню. Всякий раз, когда дверь открывалась, она стукалась о меню, что в свою очередь вонзалось в резиновое месиво его головы и будило. Надо сказать, это было на грани гениальности, учитывая обстановку и главного героя события. Но что-то кроме этого ему доверять опасались. Один лишь раз велев отнести грязную посуду обратно на кухню. Тогда как раз прошел послеобеденный наплыв клиентов, и до самого вечера их особенно не ожидалось, вот коки и решили полениться. Тогда и узнали о великом уничтожителе вкусных объедков: тарелки к кухне спустились только со следами жира, соуса и косточками, все остальное исчезло. Не повезло лишь одному коку, которы подавал кому-то гуся-под-вьенски, самобытного блюда далекого севера Ред Лайн. (прим. авт.: придумано только что) Толи не пропекся, толи еще что, но как сам гусь был почти не съеден, так и Луффи его не тронул. В общем повара отправили на "поварскую гауптвахту". До следующей недели из посудомойки его видно и слышно не должно быть, а дальше будут смотреть — ошибся, не сумел, мало практики или просто неумеха.

Но это все события дня, который прошел, а сейчас был вечер. Летний вечер на море. Я расположился на поднятом плавнике ресторана, как и многие посетители. Солнце уже зашло, и потому повсюду меж столами стояли большие керосиновые лампы, удивительным образом способные греть, и на многих дамах виднелись пледы. В самом зале, даже при открытых окнах, было на контраст улице жарко. Видимо кухня, что находилась на палубе ниже, грела судно. Волны тихо омывали доски, слегка покачивая корабль, а море зияло тьмой в свете звезд, луны и фонарей. Романтика, как она есть. И негромкая игра гитары, что обволакивала слушателей.

Сегодня исполнялись разные песни. И веселые, детские, можно сказать, такие как "Ежик резиновый", вызывавшие улыбки и смех у слушателей, и песни посерьезнее. Такие, как только что спетая. Ее я, честно говоря, даже играть изначально не хотел. Ну право слово, кому понравится слушать о самом страшном — неумолимом течении времени? Но после встречи со шляпами что-то требовало выход. Что-то навеянное их неудержимой молодостью. Почему-то я чувствовал себя среди них седым стариком, что прожил жизнь и уже знал все ее перипетии, о коих они только догадывались. И никто не говорит об их силе духа, или воле. Они, каждый, прошли нечто жестокое в своей жизни. Нечто, заставившее их, молодых ребятишек, не к возрасту повзрослеть, став этакими непонятными гибридами, еще не взрослыми, но уже не детьми. Хотя я и сам был таким, примерно на половину, ту, что существовала в этом мире изначально. Но их поведение, их головы и мысли... они все еще были поглощены своей юностью. И мне захотелось это им спеть. Ведь когда-то юность проходит.

— Ну как вам вечер? — подсел я к ним многим позже. Во время одного из многочисленных перерывов.

— Я не знаю этих песен! — пожаловался тут же Луффи. — Но они классные!

— Благодарю, — я довольно кивнул.

— Это ваши песни? — спросила Нами.

— Ни одна из них, — покачал я головой. — Это все известные песни далеких краев. Но вряд ли их слышал кто-либо здесь.

— Вот почему я ни одну из них не слышала... — протянула девушка.

Она пригубила вина из бокала, сморщила носик и отставила его в сторону. Спустя пару мгновений перед ней стоял уже другой бокал, с другим вином и тарелкой сыров. И когда только успели так молодого кока заарканить? Впрочем, на тарелку сразу же попытался наброситься резиновый мальчик, но его заткнули большой вареной картофелиной: второй раз за сегодня, и почему-то второй же раз он ее очень долго "жевал" (обсасывал, больше похоже). Можно уже было строить догадки, но пока еще было недостаточно опытов.

— А откуда их узнали вы? — полюбопытствовал Усопп.

— Я много путешествовал, — развел я руками. — И немного увлекался песнями. Даже небольшой сборник себе сделал, вот такой толщины, — Усопп аж присвистнул, когда меж моими пальцами смогло поместиться целое яблоко..

— Ого! Тогда вы наверное знаете и Саке Бинкса? — все еще жуя свою картофелину, воскликнул капитан шляп.

— Саке Бинкса? — я задумался. — Да, помню, слышал ее. Даже записал себе.

— Ого! — картофелина в момент отправилась в желудок. — Сыграешь ее?!

Паренек буквально лучился энергией.

— Возможно, но не сегодня. Я ее просто не помню толком, — развел я руками.

— Тогда завтра? — он продолжил лучиться.

— Завтра сыграю. Завтра нас ждет вечер танцев!

— Тогда надо будет передвинуть столы, — тут же стал серьезным Санджи.

— А может просто освободим один плавник? — предложил я.

— О! Хорошая идея! А выступать будете около входа в зал, чуть сбоку, — согласился кок.

— Надо только сцену передвинуть будет, — я кивнул в сторону самодельного подиума, пары метров в диаметре.

— Ну, у нас теперь есть рабочая сила, — все взгляды скрестились на Луффи.

— Хотя лучше самим, — задумчиво добавил я. — Это ведь хоть и большая, да и не тарелка, но...

После пары мгновений многозначительной тишины грянул хохот. Лишь Луффи непонимающе смотрел на всех.

Вечер близился к своему логическому завершению.

— А теперь, позвольте сыграть последнюю песню сегодняшнего вечера, — обратился я к слушателям за столами. Перед многими уже давно стояли пустые тарелки от десерта, а кто-то выпивал второй или третий чайник чая. Народ устал. — Я вижу, что вечер был у всех насыщенным и потому не буду вас развлекать длительными прелюдиями. Просто скажу, что эта песня посвящена всякому, кто ищет цену дружбы. И всякому, кто просто считает себя настоящим другом.

Если друг оказался вдруг

И не друг, и не враг, а так,

Если сразу не разберёшь

Плох он или хорош,

Парня в горы тяни, рискни,

Не бросай одного его,

Пусть он в связке одной с тобой,

Там поймешь кто такой.

Если парень в горах не ах,

Если сразу раскис и вниз,

Шаг ступил на ледник и сник,

Оступился и в крик,

Значит, рядом с тобой чужой,

Ты его не брани — гони,

Вверх таких не берут и тут

Про таких не поют.

Если он не скулил не ныл,

Пусть он хмур был и зол, но шёл,

А когда ты упал со скал

Он стонал, но держал.

Если шёл он с тобой, как в бой,

На вершине стоял хмельной,

Значит, как на себя самого,

Положись на него.

Значит, как на себя самого,

Положись на него.

(В. Высоцкий. Песня о друге)

Вечер подошел к концу. Занавес закрылся. Зрители потянулись на выход, к своим мелким и крупным корабликам, что стояли на привязи у ресторана. Завтра нас ждет еще целый день покоя и мира. А там... Будет видно.

Начался день с грохота. Бравый молодой кок гонял непослушного официанта, а тот не желал с самого раннего утра работать. Совсем. Да причина тут была в принципе то не в утре, а в самом работнике, но он сам виноват, не надо давать "шальные" залпы по бывшему пирату Зеффу. После такого пробуждения завернуться в одеяло и продолжить сон уже не дал организм, твердо велевший ползти в санузел и вообще вставать. Пришлось подчиниться и начать свой утренний моцион. Растяжка, разминка, прогулка, тренировка... За завтраком я все еще был один. Потом была работа — бумаги. И лишь ближе к полднику

я вновь встретился со своими будущими товарищами. Они как раз обедали.

— Дорогой Санджи! — проворковала Нами. — А мне так хочется свежего фруктового салата! Но ведь у вас же нет мандаринов... — она выглядела, словно котенок, что заблудился вдали от мамы.

— О моя прекрасная Нами-суан! — растекся любвеобильный кок. — Я найду их хоть из-под земли!

— Ты мой герой! Спасибо! — почти заключила она его в объятия. В последний момент, с коварством на лице, она подалась назад, позволяя коку просто шлепнуться на пол. Оттуда, что-то нечленоразборно бормоча, он стек куда-то в сторону спуска на кухню.