Fever

Она уже ждала меня, я едва прикоснулся губами к ее выбеленной щеке. Обниматься-целоваться среди нас было не принято с самых корней, а сейчас уже поздно что-то менять. Нельзя сказать, что все мы так уж изменились, но Торн осталась собой в большей степени. Раньше она заплетала свои черные волосы в косы и закручивала за ушами на манер принцессы Леи из "Звездных войн". Теперь из волос сооружался узел, к которому вели мелкие косички от висков и лба, оплетающие этот узел как сетка. Все это напоминало огромного паука, присосавшегося к ее затылку, — плюс платье с высоким воротником, вырез, дававший возможность обозревать рубиновый крест, и широкие рукава-крылья. Королева Кошмаров в своем репертуаре. Несмотря на наличие средств и мозгов, Торн в колледж не пошла, купила магазин готической одежды и аксессуаров "Дочь С.", чем занималась по сей день. Мы всегда шутили, что он мог называться и "Дочь Д.", не теряя при этом смысла. Там продавалось все, что мы каждый день видели на ней самой, так что на рекламе можно было экономить. Как ни странно, в покупателях миз Сазерленд не нуждалась, магазин был уважаем всеми готами города и даже штата, так что дела шли ровно. Знаменитая фамилия тоже помогала, но Торн отказалась от фамилии мужа по другой причине — она считала, что "Торн Янг" ужасно похоже на рвоту.

Я всегда любил Торн, поначалу потому, что она была крутой и отпугивала от меня хулиганов, потом за то, что ее любил Эш, и где-то там за нее саму. В этом "где-то там" мне отчаянно хотелось смыть с нее побелку, стереть черную помаду, расчесать волосы и надеть платье пастельных тонов, чтобы увидеть ее настоящее лицо, но этому не суждено было сбыться. Разве что в следующей жизни. Если подумать, кроме нее я толком не знал хороших девушек — они всегда бросали меня, обвиняя в том, что мне нужен только секс. Нельзя сказать, что они были неправы. Потом, когда появился Аддисон, я свалился в другую крайность — перестал интересоваться сексом вообще. И, скорее всего, именно потому, что с Торн меня никогда не связывала никакая интимность, она вдруг оказалась единственной девушкой в мире, имеющей для меня значение. Я не понимал ее, но это нам не мешало.

— Что ты хочешь мне сказать, Торни?

Она взглянула на меня густо подведенными глазами, и в них было нечто, чего я раньше никогда не видел. Страх? Не знаю. Я не представляю, как выглядит страх в глазах того, кто не боится смерти.

— Так о чем вы говорили? — спросила она осторожно.

— О той даме, что вы видели в магазине. Об Аддисоне. О том, куда он мог податься ночью без собственного ведома.

Она молчала, и я задал вопрос прямо:

— Его не было дома в те ночи, да? Когда произошли аварии на перекрестке за городом. Его не было?

— Не знаю, — сказала она наконец. — Я спала.

— Но ты подумала об этом? После новостей?

— Не после новостей.

Я не раз упоминал, что Торн всегда была склонна к суициду. Эшли вовсе не ликвидировал все снотворное в доме, будучи уверенным, что помешать ей в случае чего будет все равно невозможно. Поэтому в критические моменты Торн объедалась колес и засыпала — благо за годы жизни ее организм к ним просто привык. Просыпалась она без признаков депрессии, и это казалось наилучшим выходом. Когда я намекнул Эшли, что в один прекрасный день она может не проснуться, он ответил: я не хочу вынимать ее из петли или соскребать с асфальта. Из всех смертей эта хотя бы наиболее эстетична, и мне пришлось с ним согласиться. В конце концов, у Торн со смертью были свои отношения, и начались они задолго до нас.

— Торни, миллион людей гуляет по ночам. Что-то же натолкнуло тебя на эту мысль?

— Эш.

— В смысле?

Торн сделала неопределенный жест. Широкий рукав соскользнул, открывая ряды выступающих белых шрамов на запястье, похожих на браслеты.

— Он спросил, брошу ли я его, если он сделает что-нибудь плохое.

Вот как.

— Это все?

— Нет. Еще дверь. Я слышала, как открывалась дверь, но Эш твердит, что никуда не ходил. Зачем ему врать?

В слухе Торн я не сомневался. В Эшли тоже. Если я и сомневался, то кое в ком другом.

— Давай не будем вокруг да около. Что ты думаешь? Что это мог быть Аддисон?

Она пожала плечами, и я видел неуверенность. В ее интересах обвинять во всем Аддисона, но она этого пока не делала. Почему? Не была уверена?

— Что с машиной? Торн, это я, Стивен. Мне ты можешь сказать.

— Порядок. Знаешь, я... вошла в гараж тогда, утром... Помнишь фильм "21 грамм"? Я так и видела, как отмываю машину от крови и выскребаю из решетки радиатора остатки мозгов. Но она была чистая и целая, ею никого не сбивали.

— Тот псих таранит машины, там не могло быть мозгов...

— Я же сказала — она была целая и на ней никуда не ездили. Глупо это все. Эш боится машин. В Эшли я уверена.

— Но не в Аддисоне.

— Ну если уж ты сам заговорил об этом. Мы так привыкли к его... состоянию, а оно ведь ненормально. Мы толком не знаем Аддисона, не знаем, на что он способен, а на что нет. Ты больше всех с ним общаешься, может, ты скажешь?

Мне ее тон не понравился. Хуже всего то, что я сам понятия не имел, на что Аддисон способен, а на что нет. Этому препятствовали мной же придуманные правила.

— Вряд ли я могу судить.

— Стивен, а если бы тебе пришлось выбирать, кому верить?

— Ты знаешь.

Она протянула мне руку с черными острыми ногтями, опоясанную шрамами, и мне так хотелось поцеловать ее, но я просто пожал. Мы ведь друзья и всегда ими были.

Ко мне вдруг пришло воспоминание давней давности, как однажды мы разбили у озера палатку и всю ночь рассказывали страшные истории, светя фонариками себе в лицо. Честно говоря, через пару часов сказки закончились, и мы перешли к обычной болтовне.

— Ребята, а вам никогда не приходило в голову, почему люди ни с того ни с сего ударяются в религию? — спросила тогда Торн.

— Не приходило, — ответил Эш. — Я от этой ерунды далек.

Я был чуть ближе, но никогда об этом не думал.

— Знаете, что я поняла? — Торн направила фонарик себе в лицо. — Однажды человек внезапно понимает, что умрет. И не просто умрет. Он понимает, что за смертью ничего нет. Пусто. Выключенный свет. Он понимает, что все сказки, которые утешали его раньше, — глупые выдумки. Души не существует. И рай, и реинкарнация, и другие планеты, и параллельные миры — ничего этого нет. Мы просто умираем и сгниваем в земле, как мусор, а вместе с мозгом гниет и наша личность, чтобы исчезнуть навсегда.

— Ты так думаешь? — сказал я осторожно.

— Это вопрос времени. Оно приходит внезапно, это придет к каждому, к тебе, Стивен, и к тебе, Эш... но выживут только сильнейшие. Те, кто слабы, чтобы не сойти с ума от ужаса, выбирают короткую дорогу. Религию. Веру принудительным образом. Вот почему именно пожилые чаще увлекаются ею — они боятся смерти! Какой парадокс, ребята, — самые религиозные люди на самом деле просто-напросто заглянули в Великое Ничто и не смогли это пережить.

Внезапно мне стало так жутко, от монотонного голоса Торн, от ее мертвенно-бледного лица, освещенного дрожащим светом фонарика, черных шевелящихся губ, от того, как притих Эш, не издавая ни звука. Наверное, тогда я сам заглянул в Великое Ничто и испугался, но не за себя, а за нее. Я всего лишь заглянул, а она там жила.

— Ты правда так думаешь?

— Знаю, — сказала она.

То же самое она сказала и сейчас. Но тон был другой, и на мгновение мне показалось, что и смысл — тоже.

— На твоем месте я оставил бы Аддисона в покое и обратил внимание на Эшли, — произнес я, всеми силами стараясь обратить тему в нужное русло. — С ним действительно что-то происходит, Торн, и это очень заметно. Он такой нервный. Он выглядит так, будто плохо спит. Представь — наш Эшли плохо спит!

— Да, ну и что? — согласилась она. — Это непривычно, но не смертельно.

— Вот именно что непривычно. Он все время дергается, а помнишь, каким был раньше?

— Что тебя беспокоит на самом деле, Стивен?

— Мне кажется, ты перестаешь быть ведущей сумасшедшей в семействе Янг, и мне от этого не по себе.

Она не смогла сдержать усмешку, и я ответил ей тем же.

— Меня никто не переплюнет, дорогой. Не думаю, что нужно начинать бегать по психиатрам, пока ничего не ясно. Возможно, дело выеденного яйца не стоит.

Уходя, она оглянулась.

— Цветы очень красивые, спасибо. В отличие от моего мужа, ты помнишь, что я люблю лилии, и помнишь все наши годовщины.

Приятно, хоть и незаслуженно. Нам должно быть стыдно. Обоим.

Я лег спать, отключив телефон, но эта мера была лишней — меня никто не беспокоил. У меня образовались целых два дня, чтобы заняться своими делами и утвердиться в иллюзии того, что тревога была ложной, словно какое-то затемнение на рентгеновском снимке. Не спорю, я очень хотел в это верить, но если операция нужна, то уж лучше поверить в нее как можно быстрее.

Через два дня новости сообщили плохие новости.

Звонка от Торн не было, то ли она не слушала радио, то ли Эш провел ночь дома. Надежда на это отпала после того, как в ответ на мой звонок он схватил трубку сразу же, и я услышал:

— Стивен, я около "Дочери С.". Забери меня, пожалуйста.

Черные-черные мысли мешали мне собираться и ставили палки в колеса. Почему он не позвонил Торн? Если бы я не позвонил первым, сделал бы он это или нет? Почему он не возьмет такси? Что, черт побери, он там делает в такую рань?

И еще одна, от которой меня прямо трясло.

Эшли залез в машину, будто спасался от пуль. Выглядел он нормально, если не считать больных блестящих глаз, запойных синяков под ними и повышенной лохматости, делавших его еще больше чем обычно похожим на сиротку из приюта.

— Стивен, я ничего не сделал, — сказал он, прячась за руками.

Я методично отодрал его ладони от лица.

— Чего ты не сделал?

— Не убивал их. Я их не убивал. Мне очень важно, чтобы ты мне верил.

Боже, ну неужели все, что я делал, было зря и только к худшему?

— Я тебе верю, Эш, честное слово. Но ты там был, верно?

— Там был Аддисон, не я. Я ничего не помню.

— Хорошо, Эш, — я старался говорить успокаивающе, — если там был Аддисон, то откуда ты это знаешь?

Он подарил мне еще один беспризорный взгляд и всхлипнул:

— За мной гналась полиция. Я бросил машину и сбежал.

О Господи.

— Какую машину?

— Не знаю... Какую-то. Лендкрузер. Там, наверное, полно моих отпечатков... Я ее не помню, эту машину! Я очнулся совсем недавно!

Где-то завыла сирена, тонко и назойливо, как головная боль. Как снег в лицо.

— Эшли, все будет хорошо, вот увидишь.

Как снег.

— Я всегда знал, что ты оптимист, Стивен.

Это было так неожиданно, что я тупо молчал, пока он обходил машину, и позволил спихнуть себя на "место самоубийцы".

Аддисон нажал на газ, и я влип в сиденье.

В этом было одно из их коренных отличий — Эш не любил машин и предпочитал ездить на такси, а если уж ему доводилось сесть за руль, то он вел как почетный член женского клуба престарелых параноиков. Как ездил Аддисон, я уже раз имел счастье испытать, и будь у меня выбор, предпочел бы оказаться в другом месте.

На одном из поворотов я всерьез распрощался с жизнью. И хотя какая-то часть меня (не та, которая первой приходит на ум) доверяла Аддисону, она была в меньшинстве. Если мы умрем, Торн даже не придется покупать платье, подойдет любое из ее гардероба... Гроб я хотел бы под натуральное дерево, а Эшли подошел бы цвета шампанского, хотя для него она выберет черный с золотом, готов поспорить... Я так увлекся мыслями о грядущих похоронах, что не заметил, как мы остановились.

— Ад... — я едва расцепил скованные спазмом челюсти, ну а потом пошло как по маслу. — Аддисон!!.. мать твою так разэтак! Ты что, угробить нас хотел на хрен?! Придурок чертов, да чтоб ты сдох!!!

Он выслушивал меня несколько секунд, но только я вошел во вкус, вдруг закрыл мне рот моей же рукой и прижался к ней губами, будто запечатывая. Странный поцелуй вышел, но это подействовало. Я ощутил его даже через ладонь.

— Хорош орать, — сказал он спокойно. — Приехали.

Я молча вышел, ругаться расхотелось. Волшебным образом машина оказалась прямо около моего дома за рекордно короткий срок.

— Ты мог бы здорово экономить мне время каждый день, — пробормотал я.

— Я мог бы многое для тебя делать. Но сейчас ты позволишь мне только одно — уйти.

— Не вздумай уходить.

Аддисон взмахнул ресницами — совсем как это умел Эш, но взгляд у него все равно был другой. Взрослый. И с двойным дном.

— Надо кое-что обсудить.

На удивление он ничего на это не сказал, просто поднялся за мной в квартиру. Я понимал, что просто поговорить с ним не получится, но у меня слишком много было вопросов и слишком мало времени, чтобы думать еще и о себе.

— Выпьешь?

— Воды.

— У нас самообслуживание.

Я занял софу, пока Аддисон ходил за стаканом. Она была совсем маленькой для двоих, просто большое кресло.

Глупо, что я об этом думаю.

— Ты знаешь, о чем я хочу поговорить? — спросил я наконец.

Он поставил стакан на столик и двинулся ко мне. В его движениях, в отличие от взгляда, не было двойного дна, это были просто его движения, я знал их как свои.

— Об Убийце с перекрестка?

— Ему уже успели и кличку дать...

— Им всегда дают клички. Душитель, Расчленитель, Зубная Фея, Красный Дракон. Так эффектнее выглядят передовицы газет. — Он поставил стакан на столик и склонился надо мной. — "Убийца с перекрестка не оставляет свидетелей". Или "Кровь на капоте Убийцы с перекрестка"...

— Тебе это кажется забавным, Аддисон?

Он слегка коснулся губами моих губ. Я не ответил, и он не стал настаивать. Это стоило мне внутренней вспышки, как удара под дых, — подавленной, а потому очень болезненной.

— Я невиновен.

— А кто виновен?

— Не могу сказать, Стивен. Я не слишком умею читать чужие мысли, но с некоторых пор чувствую страх, и злость, и кромешную тьму. Я слышу голоса безумцев и неконтролируемые эмоции, это как лавина. Она уже сходит, медленно, но ее не остановить.

— Эш не Убийца с перекрестка. Эш вообще не убийца.

— А я — убийца? Мистер Хайд?

— Я не знаю.

Он погладил меня кончиками пальцев по губам, и на этот раз я не отвернулся. Малое пространство — не помеха. Оказывается, если захотеть, можно поместиться на чем угодно.

— Не знаешь? Ты спишь со мной десять лет. Спишь с убийцей и не знаешь?

— Я знаю Эшли, он не...

— Не умеет так водить?

— И это тоже. Но я хотел сказать, что он не из тех, кто хладнокровно сбивает людей на дорогах.

— Мне нелегко это слышать.

— Хочешь, чтобы его обвинили?

— Я ничего не выигрываю от этого, ведь в случае чего мы с ним разделим и тюрьму, и психушку. Просто... ему ты веришь безоговорочно, а мне нет.

— Ты что, ревнуешь, что ли?

Ничего себе на фоне возникших проблем.

— А ты не ревновал бы? Так трепетно к нему относишься... Переживаешь, оберегаешь, а я для тебя — лишь неизбежное.

Это давно была неправда, но я ответил: