Ларош-Фиори

— А что я получу взамен?

— Мою чашку. Обращайся с ней бережно, она такая единственная. Как ты, — сказал он, улыбаясь, и я ответил чем-то похожим на судорогу лица. — По-моему, честный обмен.

Я вложил перемазанную кровью бусину в его ладонь, и он крепко сжал ее вместе с моими пальцами.

— Жаль, это не тот случай, когда кровь имеет значение. По крайней мере, я буду ощущать тебя рядом.

— Ты можешь и не знать!

— Некоторые вещи просто знаешь, любовь моя, — возразил он. Я слышал от него эту фразу совсем недавно, мы лежали перед телевизором в обволакивающем уюте, и от контраста точно не полегчало. — Не прощаюсь, и все же будь готов к худшему.

Люди обычно делают упор на надежду, но то люди.

Что произошло дальше, было трудно удержать в памяти. Кажется, мы обнялись снова, может, даже поцеловались — хотя на его лице не осталось крови. Оно было чистым, бледным, а в глазах уже не столько страх, сколько любопытство, что-то такое... авантюрное. Почти предвкушение.

А потом его просто не стало. И дом продолжал висеть, слепленный из склизкого тумана, без признаков жизни, без единой искорки, а я — перед ним, с пустой, но тяжелой головой, наполненной такими же пустыми мыслями.

Спустя вечность дом выплюнул Хлою Айзенгарт.

Я даже не понял, как она оказалась на ступеньках. Потом не без усилий стащил вниз — ее глаза были широко открыты, и фарфоровая кукла Алистера, пережившая вторую мировую, выглядела не в пример более одушевленной. Нужно было вызвать "скорую", но вместо этого я просто оставил ее лежать на земле и сел рядом, не прикасаясь. Ее дыхание было слышно и так, ровное, как насос аппарата в реанимации. Мимо шли люди и нас не видели — видно, тень спирали тянулась и за пределы ее смертоносного вращения. Нет, я не хотел ее смерти, но на какой-то момент мне стало безразлично, умрет она или будет жить.

Через невразумительный отрывок времени Хлоя закашлялась, так, будто хотела извергнуть все внутренности, и привстала. Стоило ей принять вертикальное положение, как из носа хлынул целый фонтан, и я порадовался, что на шарфе еще остались чистые места. Вернее, порадовался — это не то слово, поскольку я не чувствовал ничего совсем. Просто безучастно протянул ей шарф, и она прошептала:

— Зеленое... было там...

В любом случае, зеленым шарф назвать было уже трудно — хотя возможно, в таком виде он бы Генри даже больше понравился. Эта мысль будто пробудила меня — раз все так сложилось, глупо теперь злиться, опускать руки и тем паче игнорировать Хлою. Она дезориентирована, и я ей нужен, даже больше, чем когда-то Грейс. Хотя нельзя сказать, что мисс Айзенгарт не добавила изрядно каши в котел, из которого потом и хлебнула.

Кровотечение прекратилось, но глаза у нее снова остекленели, и я прислонил ее спиной к бортику клумбы. Вид у нас обоих был кошмарный — будто пытались съесть друг дружку, а может, кто-то ел нас. На люди так лучше не показываться, да и за руль я бы сесть не рискнул — до машины еще дойти надо. Даже колонка, из которой Фиори поливал наши газоны, казалась запредельно далекой. Потому я просто сидел рядом с Хлоей молча, а когда заговорил, не мог остановиться. Это немного помогало смотреть на дом, потому что отвести взгляд хоть на секунду я пока что не мог.

— ...и я увешал бы стены цветами. Подсолнухами и фуксиями, расставил бы их на всех подоконниках, а еще сварил бы четыре разных сорта кофе в четырех углах комнаты... Он бы скучал, пока я готовлю ужасный обед, и едва удерживался от советов — а может, пел бы какую-нибудь песню с конца в начало и делал вид, что доверяет мне свою драгоценную кухню... Потом похвалил бы — а может, сказал бы правду, но так, будто все равно хвалит... Я бы позволил рисовать на мне сколько угодно, отмывать и рисовать снова... а он бы пересчитывал костяшки моих пальцев, пока не усну. И я никогда бы не называл его чудовищем. А он — меня.

— Подожди немного, и он придет. Когда будет готов. Только дождись его.

Я даже не сразу понял, чей это голос, я вообще про нее забыл. Повернул ее лицо к себе — кровь подсохла и уже не отливала глянцем, и потому выглядела чуть менее жутко. Самую чуть.

— Что...

— Некоторые вещи просто знаешь, — проговорила Хлоя и снова стала растением. Даже не уверен, что мне это не померещилось. Разум вполне мог играть со мной в свои жестокие игры, и я по-прежнему мог быть где угодно — в угасающем доме, в Омуте, в петле за секунду до того, как сломается шея... А Хлоя Айзенгарт — всего лишь тень и фантазия, порождение моих собственных внутренних войн.

* * *

Так что когда однажды фантазия окатила меня водой, я оказался совсем не готов.

— Что ты... — поперхнулся я, размазывая кровь по лицу. Оказалось, Хлоя обнаружила в клумбе садовый шланг и кое-как открыла воду — двигалась она еще тяжело, но в целом уверенно.

— Надо умыться, — сообщила она. — Иначе нас арестуют на первом же углу.

Я хотел сказать, чтобы она не трогала меня и вообще оставила в покое — но все же умылся и подержал шланг, пока умывалась она. Холодная вода для крови — самое то, и когда лицо Хлои стало белым — слишком белым — вернулся контраст с волосами, и она перестала быть похожей на обгрызенную жертву зомби-апокалипсиса. Кое-как приведя себя в порядок, мы все же решили вызвать такси, чтобы не упокоиться у первого же столба. Таксист попался молчаливый, и даже когда половина купюр из бумажника Хлои вдруг просыпались золотой пылью на сиденье, не повел бровью. И не такое видал, наверное.

— Верну тебе дома... — сказал я, а она сделала вид, что не услышала.

В квартире над моим магазином наконец можно было принять душ и переодеться. Джинсовая юбка Хлои почти не пострадала, и я нашел ей какую-то рубашку, не по размеру, но удивительно к лицу. Мы съели безвкусную еду, выпили то ли чаю, то ли воды из-под крана, не перекинувшись ни словом — даже не знаю, что она здесь на самом деле делала, почему тут же не сбежала, как Грейс. Это было бы так логично.

В комнате я вдруг споткнулся о какой-то мешок и чуть не упал. Это был упакованный гамак Фиори, который мы так и удосужились развесить, но когда я вытряхнул его, то ужаснулся. Непонятно как он превратился в кучу веревок без единого узла, и я рухнул на колени, ощупывая их обеими руками.

— Что с ним случилось? — впервые подала голос Хлоя, склонившись над этой бесформенной связкой, когда-то бывшей совершенством, и наконец меня затрясло. И так долго продержался.

— Ты не могла бы сейчас уйти? Уходи, пожалуйста, — я практически умолял, и это ее, кажется, напугало. Наконец хоть что-то ее напугало.

— С тобой будет все в порядке?

— Понятия не имею. Просто уходи...

Я даже не услышал, как хлопнула входная дверь, а была ли здесь Хлоя вообще?.. Все, что меня интересовало — веревки, я разложил их, внимательно изучая, как Фиори свои пазлы. Он переплетал новый гамак из старого чуть ли не каждую неделю, ни разу не повторяясь, я сотню раз наблюдал за каждым его движением. Это было не менее увлекательное зрелище, чем готовка. И вот теперь пытался воскресить в памяти хотя бы азы. С чего начать? Ему так легко это удавалось, словно и с закрытыми глазами смог бы.

Так я и сделал — закрыл глаза, и пальцы сами связали первый узел. Потом второй. Тело отвечало испариной и легкой дрожью, пара слезинок капнула на веревки, но у меня что-то получалось. Медленно и неуклюже. Никакого изящества.

— Это никуда не годится, — приятно прохладные руки легли на мои, направляя. — Если пропустишь эту петлю, то однажды можно просто задохнуться.

— Но я видел, как ты делал так!

— Не знаю, куда ты там смотрел и чем. Соедини вот эти три узла, и поймешь.

Да, у меня выходило. У нас то есть. Скоро я просто расслабился и отдался его мастерству, наслаждаясь тем, как наши руки движутся вместе.

— Ты настоящий? — спросил я в какой-то момент, и он коротко засмеялся.

— Иди-ка спать, любовь моя, тебя как с дыбы сняли. — Лишь после этих слов я ощутил дикую боль в шее и суставах, словно двое суток простоял вот так на коленях. Как оказалось, так оно и было. — Поговорим завтра.

— А ты будешь завтра?

Он засмеялся снова, не ответив.

— Только ложись со мной, ладно? Фай? Ляжешь?

— Так больше и некуда. Если продолжу доводить до ума твое усердие, управлюсь как раз к полудню.

Раньше всегда он просил о таком, не я, и не помню, чтобы когда-то чувствовал столько счастья и такого... разнообразного. Не помню, и как мы очутились на кровати, лишь внезапное осознание, что я так на него ни разу и не взглянул, видел лишь руки, а сам он старался держаться позади. Прикосновения, движения, голос — его составляющие, но не все.

— Можно на тебя посмотреть?..

— Давай уже утром, — ответил он, но я все же решился и не оборачиваясь коснулся его лица, будто вновь ослепнув. В нем было нечто неправильное на глубинном уровне, мало того — не предназначенное для понимания, однако оно снова ушло раньше, чем я осознал хоть что-то еще. И в этот раз мне не было страшно, как тогда в Омуте. Совсем нет. Фиори лишь обхватил меня, прижимаясь покрепче. — Отдыхай, Мэтт. Спи сладко.

И я заснул, забыв о том, как отчаянно боюсь проснуться.

* * *

Это действительно было самое страшное — открыть глаза, осознать, где находишься и с кем, а быть может, совсем один. Но Фиори был здесь. Мало того — он спал, я впервые видел его спящим на кровати. Думал, он и не умеет. Он лежал на животе, уткнувшись в изгиб своей руки, а вторую подсунув под меня, как пришвартованная шлюпка.

На вид в нем не было ничего нового, чужого и особенного. Я хотел разглядеть его спящего, но стоило мне сдвинуться, как Фиори открыл глаза.

— Выглядишь лучше, — заметил он.

— Хотел бы сказать то же самое, но ты ж вчера не дал себя увидеть.

— Поверь на слово — я тоже выгляжу гораздо лучше, — усмехнулся он и подполз ближе, вплотную, привычно оплетая собой мое тело, как хищная водоросль. — Надо бы закончить гамак, а то эта кровать меня убивает.

— Тебя любая кровать убивает. — Вот теперь, обретя уверенность, что он здесь целиком и полностью, я ощутил шелковистое и стойкое спокойствие. Ощутил всем телом, и Фиори это, кажется, тоже передалось. — Как ты справился?

— Неплохо. А вы?

Я поискал нужное слово, которое хоть в малой степени передало бы весь пережитый ад, но не нашел и позаимствовал у него:

— Неплохо.

— Я и не сомневался. Пригласи мисс Ортханк на ужин.

— Айзенгарт, — машинально поправил я, пока до меня доходил смысл слов.

— Да все равно. Пригласи ее — если, конечно, не возражаешь.

— Зачем?..

— По-моему, ей надо лучше питаться.

— А серьезно?

— Ну она же Девочка-которая-выжила, — улыбнулся Фиори всеми зубами. — Что? Этот фильм я тоже видел.

— Фай.

— Она нам нравится, нет? А еще она заслужила, и у меня есть для нее подарок.

— У тебя есть что?..

— Потом покажу. Мэтт, любовь моя, — он влез на меня верхом, будто на лекторскую трибуну, обеспечивая себе внимание. — Мы все много чего заслужили, так почему бы тебе не позвонить ей, пока я готовлю кофе?

— Я сам хотел приготовить кофе, — попытался я возразить, на что он просто наклонился и заставил умолкнуть. Губы у него были теплые и неправдоподобно мягкие, с легким соленым привкусом. Так бывает после сильного удара. Или нескольких.

— Этого только не хватало.

Не уверен, что это было — недоверие к моему кофе или желание мне угодить. Скорей всего, и то и другое.

Оставшись один, я помедлил, но набрал номер. Хлоя ответила не сразу, и я почти настроился на враждебный тон, обычно присущий Грейс. Как выяснилось, напрасно.

— Ты как?

— Неплохо. Ногти только отвалились, — сообщила она без особого расстройства, — но уже начинают отрастать. В остальном вроде все на месте. А у тебя?

— У нас тоже... все на месте.

В ее голос будто влилось теплое течение. От этого мне самому стало тепло.

— Я знала, что он не пропадет.

— Придешь на ужин?

— Серьезно? Он не против?

— Его идея, так что, полагаю, нет.

— А. Надеюсь, есть будут не меня?

— Ни в коем случае, — я усмехнулся совсем как Фай. — Хотел бы — съел бы.

— И то правда, — согласилась она, а потом добавила с сомнением: — Как мне себя вести? Я, честно говоря, немножко волнуюсь.

— Не делай резких движений, — пошутил я, и судя по смешку она поняла. — Да просто будь собой, как бы избито это ни звучало.

— Ну, этому меня учить не надо.

— Тогда ждем тебя в восемь.

На кухне я поймал Фиори возле плиты с его волшебной туркой, всегда добавляющей кофе свой неповторимый привкус. Сел рядом и впитывал глазами — на самом деле раньше он на меня так смотрел. А как я на него смотрел, сейчас уже не вспомню. Помню только, что иначе.

— Что, неймется? — понял он мой взгляд по-своему. — Потерпи минутку.

— Не спеши. Я просто хотел спросить про пакет у двери — прости, но от него несет падалью.

— А, это подарок для мисс Ортханк. Я же говорил.

— Айзенгарт, — снова поправил я. — Ты точно в курсе, что именно нравится девушкам?..

— Это ей понравится. По крайней мере, поможет закрыть дело.

В моей голове очень медленно повернулось колесико. Я оттеснил Фиори от плиты, перекрыл газ и отставил в сторону турку — он только смотрел, не сопротивляясь.

— Где ты это взял?

— Ты и сам уже знаешь.

— С ума сошел? — поинтересовался я. — Да что с тобой такое, Фай?!

— Мне нужно было подумать. — Он сцепил руки петлей вокруг моей шеи. — А нигде так хорошо не думается, как в Колодце.

— Как ты добрался до точки входа?..

— Все проще, любовь моя — и между тем сложнее. Тимми показал нам безопасную точку, но на самом деле туда можно войти из любого костра, хоть из камина. Я так и сделал. Просто обычно это очень опасно — в этот момент и Колодец, и Омут вплотную подходят к дому и могут никогда уже не уйти от его стен. Некоторые даже обезумевали целыми семьями, и это не самое впечатляющее последствие. А этот дом все равно потерян, так что... В общем, я навестил лабиринт, проветрился — и так уж вышло, что пара нужных вещей валялась неподалеку.

О, лабиринт я прекрасно помнил. И менее всего как место отдыха и релаксации.

— То есть я тут с ума сходил, а ты гулял?

— Ну прости меня. — Фиори коснулся губами моей щеки, потом лба, потом второй щеки — он даже целовал меня по спирали. — Прости. Не злись. Я привык, что вещи никогда не оказываются в определенном месте без причины, как зеленый шарф, или бусина в моем кармане, или записка в твоем, или кровь на ключе. А еще подумал, тебе тоже нужно время.

— Я не злюсь. И время мне не нужно... то есть уже не нужно. Просто интересно, почему ты переменил мнение о Хлое.

— Во-первых, за ней надо бы понаблюдать. А во-вторых, у нее действительно потрясающая интуиция, а нюх как не у всякой ищейки, но она не поборник справедливости, а лишь любитель распутывать клубки. Ее волнует истина, а не правосудие, и потому она не опасна. Закроет дело — и успокоится.

— Хочешь сказать, она социопат?

— Не знаю, что это, но звучит осуждающе, — фыркнул он. — Впрочем, чуть ли не каждый ярлык, что вы друг на дружку лепите, так звучит.