История четвертая. Видели ночь

Я открыл рот, чтобы сказать, что это ерунда и суеверие, и закрыл. Кто сказал, что вампиры не могут быть суеверными? Если религиозные маньяки среди них встречаются, то о чем тут можно говорить? Тем более что я понял одну вещь. В глубоком детстве Джоули заработал опасную и прочную фобию, и теперь вряд ли когда-нибудь от нее избавится.

И еще я чувствовал какое-то мстительное удовлетворение. Подумав, я понял, что корни его в истории о Стадионе, которую Джоули из меня выбил. Теперь мы были квиты.

— Почему ты мне об этом не рассказывал?

Я поднял голову и увидел Ноа. Не знаю, как долго он уже там стоял.

Судя по тому, куда смотрел Ноа, Джоули выглядывал из-за моего плеча.

Ноа прошел полукругом, и Джоули перемещался за моей спиной. Мне совсем не хотелось выступать в роли щита, но мое мнение тут не учитывалось.

— Ты знаешь, почему.

Я смотрел на Ноа снизу вверх, и с этого положения он казался еще выше. Он протянул руку.

— Джоули, прости, я не хотел кричать на тебя, — заговорил Ноа. Голос, способный петь самые красивые колыбельные. — Просто это стало выходить из-под контроля. Ты ведь спас мне жизнь, помнишь?

Джоули молчал за моим плечом. Я только чувствовал его дыхание.

— Ты знаешь, что я никогда не вернулся бы в Чикаго и не жил бы здесь, если бы не ты. Я хочу твоей безопасности и только. Думаешь, мне нравится служить Перл?

Молчание.

— А хорошая идея у меня все же есть.

— Какая? — Голос Джоули все еще был напряженным.

— Нам нужно отправить R.I.Р. прочь из города. Ее репутация — это как паршивый солнечный луч — в какие подвалы не прячься, он все равно тебя достанет, если есть хоть малейшая трещина. А в Чикаго таких трещин полно.

Наконец Джоули встал и позволил Ноа себя обнять, целовать, покачивать — утешать, как больного ребенка. Без него мне сразу стало холодно. Нет, кровопускание мне вовсе не понравилось, но в то время как Джоули почти рыдал на моем плече, я чувствовал себя хорошо. А теперь, когда Ноа пришел и забрал его так легко, просто протянув руку, я вновь ощутил себя слабым и ничтожным.

— Она не послушает. Она никого и никогда не слушает.

— Поэтому мы найдем ей пару, которую она так давно ищет. Ей нужен тормоз, кто-то, кто будет на нее влиять. Сдерживать ее агрессию.

— Но этот кто-то должен правильно ответить на вопрос ее Теста! Ведь если этот кто-то ошибется — она убьет его или ее быстрее, чем тот успеет моргнуть.

Я ни черта не понимал. Какого еще Теста?

— Кажется, я придумал, кого ей подарить, — сказал Джоули.

— У меня тоже кое-что есть для тебя, — сказал Ноа, подталкивая его к дверям. — Ты помнишь кадиллак прежней Формозы?

— Ноа... я тебя обожаю...

Джоули испарился со скоростью звука. Быстрая смена настроений — типичное поведение для неуравновешенной личности.

Как только они ушли, я лег на пол, раскинув руки, и закрыл глаза. Кровь капала на ковер, но мне было наплевать. Я даже не стал наклеивать пластырь. Кого я обманываю? У меня уже ногти побелели, десны кровоточили, а зрачки сузились. И завтра ран уже не будет. Мне опять стало плохо. Раньше я за собой особой плаксивости не наблюдал, это что, издержки трансформации? Но подумать обо всем я не успел. Усталость — моральная и физическая — навалилась как-то сразу, без предупреждения, и я заснул, даже не пытаясь доползти до дивана.

* * *

On Friday

I'm in love!

C.

Полдня меня безудержно тошнило, но когда Джоули разбудил меня перед рассветом, вроде стало легче. Он выглядел вполне нормально, словно и не было вчерашней истерики.

— Ты сможешь отнести послание R.I.Р.?

Он что, думал, я скажу "нет"?

— Там, где предположительно, она сейчас прячется, вряд ли есть телефон, — пояснил он этот архаичный способ общения. — Просто отдай и все.

"И беги" — слышался подтекст. Да я и сам понял.

Наконец, предвосхищая мой вопрос насчет странного выбора времени суток, он добавил:

— У нее бессонница. В это время она бывает зла.

Я вышел из дома и едва подавил в себе желание запрыгнуть назад. Солнца не было, все небо затянули серые мрачные тучи, но все равно ощущение было не из приятных. Пришлось купить солнечные очки на первом же углу. Но прошло довольно много времени, пока я перестал задыхаться и привык к неприятному трению воздуха о кожу. Ужасно. Чтобы отвлечься, я открыл письмо — оно не было запечатано, но боюсь, и это бы меня не остановило. Почему-то оно было написано по-французски. Мое знание языка не выходило за пределы школьной программы, но мысль я понял. Ноа и Джоули хотели отдать R.I.Р. Аргенти жестом доброй воли. Что ж, отличный выбор. Аргенти добрая, и это может сработать.

О своей миссии я старался не думать, пока не подошел к дому. Это было какое-то учреждение, ныне пустующее и запущенное. Я опустился в подвал и потянул на себя дверь.

И тут же почувствовал знакомые потоки. Подобное я уже чувствовал — раз у Аргенти и еще во время ссоры Ноа и Джоули. Медленные завихрения, готовые в любую минуту разразиться войной.

Помещение было захламлено донельзя. Куча столов, сплошь заваленных папками, кипами бумаги, какими-то полузаплесневелыми книгами. Свет давали полторы неоновые лампы под высоким потолком. Он был блеклым, стерильным и неприятным.

Тут я заметил живую душу. Это был парень примерно моего возраста. Он стоял неподвижно, как статуя, и не подавал признаков жизни.

— Эй, — позвал я тихонько, — мне тут кое-кто нужен.

Он вздрогнул, но не пошевелился и не отозвался.

Я подошел ближе. Он стоял рядом со столом, донизу укрытым скатертью. Я взглянул на него, и слова в горле застряли.

Его трясло, лицо было мокрым от пота. А глаза... Так наверное смотрит тот, кто стоит на мине и знает — стоит пошевелиться, и тебя разнесет на части.

Я оглянулся, подозревая, что напугал его все же не я. Потом опустил глаза.

Мина оказалась на проверку не такой уж и метафорой. У щиколотки его ногу сжимала тонкая бледная рука. Пальцы ее нетерпеливо шевелились. Остальное скрывалось под столом.

Я медленно положил конверт на видное место. Когда он понял, что я собираюсь уходить, на его лице отразилось такое отчаяние, будто отклонили его апелляцию о помиловании.

— Не уходите, — прошептал он. — Прошу вас...

Направления я не изменил. Только услышал, как он охнул и упал на колени. Голову на отсечение, если ручонка ничего ему не сломала. Я бы, наверное, заорал — хотя в шоке боль порой ощущается не сразу. Или же он просто не смел.

Сердце мое разбивалось о ребра в кровь, словно твердо решило выпрыгнуть. Стараясь хотя бы не бежать, я закрыл за собой дверь, и только тогда перевел дыхание. Квадратик света приоткрытой двери подъезда показался мне самыми чудесными райскими вратами изо всех, когда-либо описанных коматозниками. Только в моем случае это был райский выход.

И тут что-то с ужасающей силой бухнуло о дверь, потом упало на пол, но шум падения через долю секунды заглушил звук, который на мгновение заставил мое сердце заткнуться. Высокий крик разъяренной баньши, наполненный чистой яростью, почти ультразвук — он звенел у меня в ушах, как хрустальный шар, разбившийся вдребезги о хрустальный пол. В нем была Сила, сметающая все на своем пути, и больше всего на свете хотелось на этом пути не оказаться. У меня дрожали колени, я с силой заставлял себя переставлять ноги, идти и идти к спасительному выходу, когда вдруг за моей спиной скрипнула дверь, и голос, красивый и серебристый, но еще хранящий в себе мощь десятка шаровых молний, сказал:

— Все в тебе хорошо. Но я бы изменила прическу... мальчик.

Я замер, боясь одного — что сам захочу оглянуться. Синдром жены Лота. Я хотел. Страстно хотел. Хотел взглянуть в лицо Горгоне и пусть даже окаменеть, но перед этим еще раз услышать ее голос. Не зная, я уже обожал ее. Боготворил. Именно тогда это и произошло.

Дверь снова хлопнула. Я несмело оглянулся и увидел мой же белый листок, а рядом с ним — четкий кровавый отпечаток туфельки.

Что могу сказать? Она нацарапала время и место встречи, и еще пару слов по-французски. Видимо, ей самой не приглянулся этот город.

* * *

На обратном пути я решил зайти на свою квартиру, взять кое-что из вещей, и столкнулся с Уоллесом.

— А, молодой человек! — приветствовал он меня. — И где вас носит третий день?

Надо же. А кажется, прошла целая вечность...

— Тут вам сообщение. Приходила молодая дама, коп, спросила вас, а потом оставила записку. По-моему, вы сказали, что никого тут не знаете.

Я сам так думал. Пока не вскрыл письмо и не взглянул на подпись. Лейтенант Хаузер приглашал(а) меня заскочить в гости по старой памяти. Скорее всего, это последний день, который я вижу, так что, недолго думая, я отправился по указанному адресу в полицейский участок. Что, интересно, она делает в Чикаго?

Я знал лейтенанта Хаузер, когда она еще была сержантом. Мы жили по соседству, учились в одной школе, да и после мне случалось наблюдать за ее карьерой полицейского. Лет ей было где-то двадцать девять-тридцать, с косметикой — двадцать пять, но где ее взять-то? Средняя внешность, узкое лицо, маленькие глазки, хотя очень красивого цвета. Никогда не представлял, что такой бархатистый бразильский оттенок можно сознательно изуродовать взглядом суки бультерьера. Хаузер ненавидела нежить на уровне маниакального психоза, она отличалась абсолютным и странным бесстрашием, и ей было самое место в слэйерском отряде. Удивительно, что она все-таки выбрала полицию.

Пожалуй, все шло бы неплохо, если бы не проведение одной операции, когда помимо монстров сгоряча ухлопали человек двадцать мирного населения. Ради одного убитого вампира Хаузер действительно была способна рискнуть жизнью, и не только своей. Поэтому ее повысили и потихоньку перевели в какое-то тихое место. Сюда, выходит.

Отчего такое злобствование? Часто у слэйеров это личное. Но если вы ожидаете душещипательную историю в духе Джека Кроу из карпентеровских "Вампиров", про горячо любимого мужа и троих близнецов, растерзанных кровожадными монстрами, то отдыхайте. У Хаузер никогда не было ни того, ни другого. Просто она от природы была стервой. И еще имела очень женственное имя — Лорейн, которое ей невероятно не шло.

В отделении было тихо и скучно. Просто неправдоподобно.

— Привет, сержант.

— Лей-те-нант!

— Прошу прощения, лейтенант Хаузер. Вы прекрасны, как всегда.

— А ты что-то бледноват, золотко. Пьянки-гулянки?

Хаузер повидала на своем веку немало нежити, но по моему поводу у нее, кажется, просто не возникло сомнений. Это как живешь всю жизнь с младшей сестрой — маленькой девочкой, пока вдруг малышка не сообщает, что выходит замуж. И ты смотришь на шее другими глазами и видишь, что ей уже двадцать... Да. Похмелье. Что-то около того.

А вот сама она не изменилась ни капли. Тот же растрепанный хвост и злобные глазенки гоблина. Интересно, я всегда так к ней относился, или теперь, когда становлюсь вампиром, начал язвить?

— В каком-то смысле, Лори.

Мы обнялись, как старые подружки. За чашкой казенного кофе я узнал, что Хаузер позвонила моя мамочка и попросила присмотреть.

Чуть-чуть опоздала, самую малость.

В принципе, я догадывался, обо всем, что услышал от нее. Фактически Хаузер оказалась без работы — стараниями мэра Диллона и Перл. Конечно, об этом она не подозревала и поэтому бесилась. Что тут скажешь, если в Чикаго за голову вампира даже не было вознаграждения... В старом добром Большом Яблоке по моей памяти платили штуку, а то и полторы. Но власти недооценили Хаузер — она может и чокнутая, но далеко не дура. Абсолютно добровольно наш супермэр дал прибежище бомбе замедленного действия. В последнее время Хаузер явно разрабатывала какой-то план, и боюсь, что он будет стоить ей жизни. Но вместе с собой она заберет в ад солидное количество чикагской нежити, а для нее это не такой уж и плохой исход.

Я уже собирался уходить, когда что-то на столе привлекло мое внимание. Я осторожно отодвинул папку. На меня смотрела компьютерная распечатка портрета Аргенти.

— Нравится? — спросила Хаузер.

— Кто это?

Мне теперь здорово удавалась непринужденность.

— Якшается с вампирами. Однажды крошку взяли за хранение наркоты, и я отпустила ее, заключив сделку. У меня таких много.

— Какая же ты умница.

Она расцвела. Все-таки глубоко под полицейской формой Хаузер женщина.

— Теперь она одна из тех, кто следит для меня за кое-кем. И если эти Кое-Кто прольют хоть каплю крови, никто меня не остановит. Ни наш полоумный мэр, ни все вампиры города. Никто.

Я ей верил. О Боже, я знал, что в этой истории кто-то должен пострадать, но не думал, что Аргенти. На секунду во мне заговорили остатки человеческого, и сразу же заткнулись. Я не мог остаться один. И не мог забыть R.I.Р. Я, именно я увезу ее отсюда, подальше от Перл. От Данте. От Хаузер. От Чикаго. Ото всех. Пусть даже Аргенти заплатит за это головой.

* * *

You think that I can never laugh again?

You'll see!

M.

Конечно, я рассказал Джоули про все — начиная с моего визита к R.I.Р. и заканчивая лейтенантом Хаузер. У меня была мысль сначала сказать Ноа, но я ее отмел. Вряд ли бы меня устроило его решение насчет Аргенти.

Он выслушал меня относительно спокойно. Потом просто встал и отправился на первый этаж. Будь я до сих пор человеком, меня еще можно было бы обмануть, но теперь я чувствовал все, что он не считал нужным скрывать. Мне было жаль бедняжку, по-настоящему жаль, но я не видел иного выхода.

Вернулся Джоули часа через два. Я нашел его сидящим перед зеркалом, и выглядел он абсолютно спокойным.

— Мы с Аргенти поняли друг друга, — сказал он, не оборачиваясь и глядя на мое отражение. — К тому же она не прошла бы Тест.

Это прозвучало просто страшно. Довольно скованно я взял со столика расческу и несколько раз провел по его волосам. Они сразу распрямились и заблестели.

— Разве тебе не интересно, что я с ней сделал?

— Мне интересно, что ты сделал со мной, Джоули.

Он снова посмотрел на меня, на этот раз не в зеркало — оглянувшись. Потом еще раз. Такое впечатление, будто увидел впервые мою посветлевшую кожу и глаза, как у лемура лори. Нет, мне не нужно было ничего вроде "ну прости, дорогой, теперь ты будешь жить вечно" — да от Джоули вряд ли и дождешься извинений. Теперь нужно было только, чтобы не сорвалась с крючка мысль, которую я пытался навязать. То, что он сделал со мной — преступление в этом городе. Мне здесь не место. Я могу стоить ему жизни. Ему и Ноа. Думай, Джоули!

— Тебе понравилась R.I.Р.? — спросил он.

Благослови Боже.

— Да. Очень. — Это была правда.

— Кажется, ты тоже ей понравился... Сейчас ведь ты нуждаешься в партнере как никто, Финикс. О тебе нужно кому-нибудь заботиться.

— А я смогу позаботиться о ней?

Джоули пожал плечами. Это у него очень мило получилось.