| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Крепко любил Евпатий жену свою и детишек. Не было у него ничего дороже их. А на втором месте стояли у боярина: честь воинская и славная Рязань, которую он тоже любил беззаветно. Все отняли проклятые вороги. Ничего не оставили. Незачем стало жить на свете добру молодцу.
Евпатию часто приходилось покидать родной город по своим делам или княжеским. Каждый раз наполнялась его душа гордостью и восторгом, когда в конце долгого пути расступалась лесная чаща, и дорога выводила боярина в просторные луга и поля, над которыми на фоне неба и облаков четко прорисовывалась темная полоса дубовых стен с редким частоколом заостренных кверху башен.
Путнику, подъезжавшему со стороны Оки, раскинувшаяся на высоких крутых холмах Рязань, представлялась парящей в воздухе, а зимой, когда впереди: что сверху, что снизу — все бело, она виделась сказочным небесным градом со всех сторон. Долгие годы Рязань была оплотом православия и княжеской власти на границе Дикого поля и, населенных колдунами и язычниками дремучих Муромских лесов. Во Христа здесь веровали не ложно. Во граде было множество деревянных церквей, а помимо них над крепостными стенами, княжескими теремами и башенными шатрами сверкали в вышине золотые купола громадных белокаменных соборов: Спасского, Успенского и Борисо-Глебского.
Рязанские князья крепко блюли истинную веру и на храмы щедро жертвовали, но в первую очередь они были воинами. Это о них писал летописец: "А с погаными половцами часто бились за святые церкви и православную веру. А отчину свою от врагов безлестно оберегали. И ласкою своею многих из неверных царей, детей их и братьев к себе привлекали и к вере истинной обращали. И брали аманатов — заложников из детей знатных ханских родов".
Под стать князьям были их бояре и дружина. Летописцы не единожды отмечали у рязанцев "буйную речь" и "непокорство". Князья рязанские были "резвы" на походы, а воины их "под трубами повиты, под шеломами взлелеяны, с конца копья вскормлены".
Евпатию будто нож в сердце воткнули, когда, воротясь из Чернигова, добрались они с князем Ингварем Ингваревичем до Рязани. Не было больше сказочного града на холмах. Осталось от него черное пожарище, посреди которого, как обглоданные кости торчали закопченные остовы белокаменных прежде соборов, лишившихся белизны и куполов.
Долго бродил Коловрат по заснеженному полю между грудами мерзлых тел, боясь узнать среди множества побелевших лиц дорогие сердцу черты. Князь Ингварь, обозрев смертное поле, не выдержал, закричал страшным нечеловеческим криком и пал на землю, как мертвый, едва отходили его княжеские дружинники.
— Может, их в полон увели? — предположил Ратибор.
— Хотелось бы верить, — ответил Евпатий с горестным вздохом.
Проход между высокими валами был завален остатками проездной башни. Коловрату и его дружинникам пришлось оставить коней и пробираться через завалы пешком. Страшный пожар превратил родной город в груды мусора с торчащими в разные стороны концами обугленных бревен. Коловрат не узнавал знакомых с детства улиц. С большим трудом удалось ему отыскать место, где еще недавно стоял его двор с высоким теремом, окруженным хозяйственными постройками. На пожарище обнаружилось семь обугленных тел, обгоревших местами до костей, кому они принадлежали — было уже не понять. Евпатий хотел верить, что его жена и дети живы, что их увели в полон. Он ехал в мунгальский стан с надеждой отыскать там жену и детей.
— Передай хану, что нужно поспешать, — сказал Коловрат, посмотрев на толмача, — мы выедем через Волжские ворота, там стража подкуплена. До утра нам надо отъехать подальше от Владимира.
* * *
* * *
* * *
* * *
*
Когда стихли шаги, "труп часового" осторожно приподнял голову. Убедившись, что все ушли, Виряс поднялся с пола и критически осмотрел испачканную свиной кровью одёжу.
— Ладно, — махнул он рукой, — всё одно боярин новую обещал.
Глава 7
Пологие белые увалы уходили вдаль и сливались там с белизной небес. Степь была похожа на колышущийся бурный океан, внезапно застывший. В попадавшихся на пути балках, чернели заросли дубняка и осины. Там, в низинах намело за зиму сугробы чуть ли, не в пояс. На открытых всем ветрам местах, тонкое снежное покрывало было испещрено метелками высохшего чернобыльника, сухо шуршавшими на резком ветру. То там, то здесь торчали кусты ракитника. Блеклыми сиреневыми звездочками выделялись на белом фоне головки колючего чертополоха, достававшие до колена всадникам.
Маленький отряд с обозом из пяти саней ехал по широкому серому следу огромного монгольского войска, извивавшемуся между Доном и Волгой.
Евпатий скрипнул зубами и осадил коня, увидев, брошенное у дороги, женское тело. Вставший рядом, Ратибор сдернул с головы шапку и размашисто перекрестился.
— Прими Господи душу рабы твоей!
Коловрат тоже снял шапку и осенил себя крестом.
— Эх, мы и похоронить ее не можем по-христиански! — горестно воскликнул он. — Время дорого.
Кюлькан натянул поводья и недовольно покосился на странных урусутов, которые останавливались возле каждого трупа. Монголы всегда добивали пленников, которые не могли идти, и бросали их у дороги. Хан не видел в этом ничего особенного и действия урусутов приводили его в недоумение. "Если возиться с каждым пленником, то тумены будут ползти со скоростью черепахи, — раздраженно подумал Кюлькан, — пленники умирали всегда, и всегда за монгольским войском двигались стаи волков. Так было и так будет".
— Глянь-ка, боярин, — Ратибор указал рукой на дальние холмы.
Евпатий прищурился и разглядел темные точки на белом снегу.
— Дозоры татарские? — обернулся он к Ратибору.
— Вестимо, они, — кивнул тот, — видать, за теми буграми, стан мунгальский.
Старый дружинник Коловрата ошибся, за холмами они увидели только дозорные сотни. До самого монгольского лагеря им пришлось ехать еще пятнадцать верст, а в ставку Батыя они попали уже к вечеру.
Когда Евпатий с крутого волжского берега увидел внизу все монгольское войско, он был глубоко поражен его размерами. Вражеский стан впереди уходил за горизонт и тянулся, насколько хватало глаз, влево и вправо вдоль широкой реки.
Круглые курени монгольских туменов стояли отдельно друг от друга. В центре каждого располагались юрты темников и, номинально руководивших туменами, чингизизов. Вокруг них — юрты "обслуживающего персонала", окруженные юртами охраны. Дальше по кругу шатры и юрты "тысяч", из которых состояли тумены. Больше всего, Коловрату бросилось в глаза, великое множество коней в монгольском стане, над которым поднимались в бледное небо дымы от тысяч и тысяч костров, горевших на равнине.
Евпатий приехал к монголам с одиннадцатью своими дружинниками и четырнадцатью рязанскими воями — все они вызвались на это дело добровольно. Воины знали, что шансов вернуться домой живыми у них мало. Поэтому перед отъездом все они исповедались и приняли причастие.
На отведенном им месте, Коловрат и его спутники установили два, привезенных с собой, шатра, вокруг которых была выставлена охрана из личных сотен Батыя. Пресловутая монгольская "честность" распространялась только на самих монголов и подкреплялась драконовскими законами "Ясы". Отнять или украсть что-то у иноплеменника считалось у "честных" монголов "лихостью".
Ночью Евпатий спал мало. Поднявшись до рассвета, он долго молился у походных складных образов.
Пока дружинники варили кашу, на предусмотрительно привезенных с собой дровах, Коловрат, стоя у шатра, изучал монгольский стан. "Сколько же вас здесь, окаянных!" — мрачно подумал он. — "Верно боярин Олег сказывал, не одолеть нам этакую силищу, даже если все князья вместе соберутся". Евпатий вспомнил, как долго колебался Юрий Всеволодович на княжеском совете, когда Олег Иванович подробно излагал, что и как надлежит делать. Как гневно крикнул ему молодой и горячий Мстислав Юрьевич:
— Мы едва спровадили поганых мунгалов, а ты сам хочешь их сюда призвать!
Боярин Олег поглядел тогда на князя Мстислава тяжелым взглядом и молвил:
— А ты, княже, думаешь, что они и без меня сюда не явятся? Поймите, вы, все! Русь у них ныне, как кость в горле! Пока не разгрызут — не успокоятся.
— Иди снидать, боярин, — позвал от костра Ратибор.
Евпатию кусок в горло не лез, но он переборол себя, ибо силы ему еще понадобятся, а для этого нужно есть. "Через нехочу" Коловрат доел кашу, пожевал пахучего копченого сала, заедая его мерзлым ржаным сухарем, выпил кубок сорокалетнего меда из подвалов Великого владимирского князя.
Вскоре после завтрака, явился толмач Махмуд.
— Джехангир Западного похода Великий Бату-хан ждет тебя! — торжественно сообщил хорезмиец.
— Ну, с богом! — выдохнул Ратибор и истово перекрестился.
Дары, якобы посланные князем Александром, Батый принимал, стоя у своего огромного шатра, обтянутого золотистой парчой. На нем была дорогая шуба из белых песцов, крытая желтым шелком, расшитым золотой нитью и мелким золотым бисером. На голове хана красовалась высокая, похожая на шлем шапка, с собольей оторочкой. У висков с шапки свисали хвосты черно-бурых лисиц.
Дружинники Коловрата провели перед Батыем четырех коней, под седлом и в сбруе, украшенным золотом и жемчугами. Кони ему понравились.
Дзе, дзе, якши, — покивал монгольский владыка.
На все остальные дары он смотрел равнодушно. Рязанцы разворачивали перед ним лисьи и собольи шубы крытые аксамитом и бархатом, положили у ног хана десять "сороков" темных искристых соболей. Сверху водрузили серебряное блюдо, уставленное чашами и кубками. Рядом положили прямой меч с золотой рукоятью украшенной чешскими гранатами. Меч Батыю тоже понравился, он поднял его, выдвинул до половины из ножен и милостиво кивнул. После чего, развернулся и, сильно хромая, скрылся в шатре.
Коловрат в недоумении стоял у входа и смотрел, как узкоглазые слуги уносят подарки. Через некоторое время из шатра высунулся монгол и что-то пролаял на своем чудном языке.
— Джехангир Бату-хан и монгольские царевичи готовы выслушать тебя, — перевел, топтавшийся рядом, Махмуд.
Евпатий вздохнул полной грудью и шагнул через порог шатра, как в пропасть. Протиснувшийся следом хорезмиец, тут же бухнулся на колени и уткнулся лбом в пестрый бухарский ковер. Коловрат снял шапку и низко поклонился, коснувшись пальцами пола. Ближайший монгол что-то зло прошипел.
— Ты стоишь перед потомками Священного Воителя и дерзаешь не сгибать колен? — перевел от пола Махмуд и от себя добавил, — преклони колени, иначе тебя не выслушают.
Евпатий пришел сюда для того, чтобы умереть, а не для того, чтоб унижаться.
— Я должен все перетерпеть, ради Земли Русской, — едва слышно прошептал он и створил земной поклон. Сидевший на золотом троне Батый, что-то крикнул из дальнего конца круглого помещения.
— Теперь, ты должен подойти к трону, встать на колени и изложить свое дело, — проинструктировал Махмуд.
Коловрат поднялся, пересек шатер, обойдя очаг в центре, окруженный золочеными столбами, приблизился к украшенному золотыми драконами трону и опустился на колени. Толмач следовал за ним по пятам.
— Сначала, представься всем, — тихо подсказал он, стоя на коленях рядом с боярином.
После яркого света, глаза Евпатия не сразу привыкли к полумраку в шатре. Сейчас, он видел уже хорошо и прежде чем говорить, быстро осмотрелся. Справа от низкого трона монгольского владыки, на шелковых подушках, полукругом сидели богато одетые монголы. Слева от Батыя сидели семь женщин, разодетых в меха и тяжелую шелковую парчу — видимо, жены. Дальше... "Господи, пронеси-и-и" — мысленно простонал Коловрат. Рядом с ханшами сидел, скрестив ноги, князь Олег Ингваревич сын Великого князя рязанского Ингваря Игоревича. Высокий лоб молодого княжича пересекал свежий, едва заживший рубец, правая рука в лубках висела на повязке, надетой на шею. Когда Евпатий уезжал в Чернигов, князь Олег находился в Рязани. "Стало быть, не погиб он при штурме" — констатировал Коловрат. — "И что же теперь будет?". Евпатий коснулся живота. Там, за пазухой лежал чугунный ребристый сосуд, который боярин Олег называл: "граната".
— Ребристая, это на крайний случай, — поучал боярин, — когда впереди только плен и пытки. Вырвешь кольцо, бросишь наземь — убьешь себя и всех вокруг.
"Быть может, этот крайний случай уже наступил?" — спросил себя Евпатий.
— Да говори же, ты! — громко прошептал Махмуд оторопевшему Коловрату.
— Мое имя Евпатий Львович по прозванию Коловрат, — громко представился боярин, мысленно молясь, чтобы у Олега Ингваревича хватило ума промолчать. — Я служу князю новгородскому Александру Ярославичу.
Затаив дыхание, Евпатий покосился на князя Олега, тот смотрел на него, сузив глаза, но пока помалкивал.
— Мой князь Александр бьет тебе челом, царь Батый! — продолжил Коловрат смелее. — Он хочет стать твоим верным слугой.
— И какая мне польза в таком слуге? — поинтересовался хан, пожав плечами.
— Если ты назначишь его главным князем, он покорит для тебя всю Русь, — ответил Евпатий заученными словами.
— Ха! — хлопнул ладонью по колену одноглазый Субэдэй, сидевший рядом с троном. — Мы и без твоего князя покорим все ваши земли, а его самого забьем в колодки и будем держать на цепи!
— Погоди, Субэдэй-багатур, — остановил своего наставника Бату-хан, — пусть он говорит все.
— Сейчас самый подходящий момент, для нового похода, — сказал Евпатий, снова покосившись на Олега Ингваревича. — Немцы Тевтонского ордена осадили Псков.
— Где это, Пысков? — перебил его Батый.
— Рядом с Великим Новгородом, — ответил Коловрат.
Бату вопросительно посмотрел на своего наставника в военном деле.
— Новыгород знаем, — кивнул Субэдэй.
— Продолжай, — разрешил Батый.
— Князь Юрий Всеволодович ныне выступил со всеми своими полкам к Новгороду, против орденских немцев. Его брат Ярослав Всеволодович ведет туда же рати из Киева.
Евпатий почувствовал, как по спине сбежала струйка пота.
— Князья думают, что монголы ушли и больше не вернутся, — продолжил он, переведя дух. — Сейчас для вас самое время двинуться на север по льду Волги. Малую часть войска можно оставить для осады Нижнего Новгорода. Главные силы пройдут дальше и возьмут в осаду Владимир. Еще нужно послать сильное войско к Новгороду. Мой человек проведет туда ваши полки тайными тропами. Ежели побьют немцы наших, то вам, и делать ничего не придется. Ежели наши одолеют, так они после битвы ослабеют, и вы их легко побьете. А дальше, пусть царь Батый назначит Александра Великим князем всей Земли Русской и даст ему в помощь три тьмы. С этими силами и своей дружиной, князь Александр Ярославич покорит всю Русь.
Закончив, Коловрат повернул голову и многозначительно посмотрел в глаза князю Олегу.
— Это все? — спросил Батый.
— Да, царь, — подтвердил Евпатий.
— Разрешаю удалиться, — махнул рукой хан.
Коловрат помнил, что к царю нельзя поворачиваться задом. Пятясь, они с Махмудом покинули шатер.
— Что скажете? — спросил Бату-хан, обращаясь ко всем присутствующим.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
