Безграничная власть надежды

Оставалось непонятно, как именно могли, весьма посредственные, в плане магических таланов девки, так виртуозно проворачивать фокусы с направленным метальным воздействием, считавшимся одним из сложнейших курсов обучения в Высших магических учреждениях подобного профиля?

И как им столь долгое время удавалось так виртуозно затирать за собой все следы? Предстоящая операция по захвату всех участников этого сговора и их последующий допрос в застенках Тайной канцелярии должны были прояснить все эти и некоторые другие моменты.

Охота прошла успешно. Моя триада, под видом трёх неразлучных друзей, (кем мы, собственно, и являлись даже вне работы) заявилась в вышеозначенный бордель с явной целью хорошенько покутить и испробовать новых изысканных удовольствий.

Дело в том, что данный бордель, кроме классических услуг, так же специализировался на не совсем традиционных развлечениях. Отчасти, это и явилось причиной того, что ни один пострадавший, даже если кто-то что-то и вспомнил, не обратился за помощью, опасаясь за свою репутацию. Вместо этого любой из них скорее попытался бы, как можно быстрее замять и забыть сей досадный инцидент.

И если бы не вмешательство счастливая случайность, то деятельность предприимчивых шпионок ещё долгое время могла бы безнаказанно приносить богатые плоды.

Работа по захвату и обезвреживанию преступников была выполнена безукоризненно. Перед самой операцией всем участвующим триадам были выданы соответствующие амулеты, гасящие ментальные атаки, и универсальный антидот к ядовитым, а так же подавляющим волю зельям.

Милтон, как опытный маг-менталист страховал нас от непредвиденных сюрпризов.

Но видимо что-то пошло не так. Что именно было тому виной: какие-нибудь личные особенности обмена веществ в организме или недавние события, имевшие место в моей жизни в результате пьянки, вкупе с феерическим по своей глупости экспериментом — сложно сказать.

Однако результатом явилось то, что подлитое в самом начале попойки зелье для ослабления ментальной защиты вызвало у меня сильное недомогание, раскоординацию движений и острую мигрень. И всё это при абсолютно ясной, холодной голове и возросшей до неожиданного состояния внутренней защите от постороннего вмешательства.

Призвав всю свою сил воли и выдержку, я смог всё же доиграть свою роль до конца и выполнить поставленную перед нашей триадой задачу. Однако, вскоре, стало ясно, насколько тяжело подобное усилие далось моему организму.

Сначала, сразу по возвращении домой, накатила безумная усталость, сменившаяся затем жаром, беспамятством и горячечными видениями. Срочно вызванные семьёй лекари только разводили руками, не видя знакомых симптомов известных им заболеваний. А использовать магическое вмешательство попросту не могли, ввиду того, что даже при простейшей попытке сканировании внутренних органов пациента с помощью магии, наступало резкое ухудшение его самочувствия и общего состояния больного.

Пришлось, фактически, положиться на милость богов, совмещая тревожное ожидание с лечением традиционной народной медициной. Отвары, обтирания, припарки, компрессы.

Сам я, увы, мало что помню из тех дней. Но, как мне рассказали позже родные, лишь только в состоянии моём появилось хоть какая-то стабильность, меня спешно перевезли в загородное родовое поместье.

Ко всем плюсам чудесной природы и свежего воздуха, добавилось ещё два: наша старая няня Ланта, доживающая свои дни в поместье и не вылезающий из своей лаборатории младший брат.

Громкая слава о Ланте, как об умелой знахарке гремела на всю округу, привлекая порой немало страждущих к порогу её небольшого домика. Она не отказывала никому. И денег не брала. Говорила, что у неё и так всего достаточно, а за грань с собой всё равно с собой сокровища не унесёшь, всё здесь останется.

Занялась нянюшка и мной, довольно быстро добившись стабильного улучшения и прекращения приступов горячечного бреда. На все вопросы о причине происходящего, лишь качала головой и посылала за разъяснением к богам. Мол, она только симптомы снимать пытается, а за что уж меня так наказали — только Всеведующим Всевластным и ведомо.

Спустя несколько дней после приезда, когда я уже почти полностью пришёл в себя, меня начали мучить странные сны. И, вроде, ничего страшного или неприятного в них не было. Точнее сказать, не было дурных ощущений при пробуждении, самих снов я просто не помнил. Но давило и не давало покоя какое-то навязчивое чувство важности увиденного во сне. Оттого порой просто бесила невозможность вспомнить хоть что-то.

Бесила и выматывала, заставляя напрягаться и стараться нащупать хоть какую-то зацепку. Что в свою очередь приводило к усилению головных болей, резкому поднятию температуры и усилению общей слабости. Словно эти бесплодные усилия раз за разом выпивали часть моих жизненных сил.

Однако мне, почему-то казалось очень важным достучаться до своих воспоминаний. И я пробовал делать это снова и снова под неодобрительное ворчание нянюшки и немой укор в глазах брата. Пока, наконец, их терпение не кончилось, и они не напоили меня какой-то успокаивающей настойкой алхимического происхождения. Наверняка, одной из разработок Малкольма, страстного изобретателя и экспериментатора. Надеюсь только, что я был не первым, на ком он её опробовал.

В результате их сговора, последующую неделю я почти всю беспробудно проспал, просыпаясь лишь для принятия пищи и очередного нянюшкиного лекарства. Давая, таким образом, возможность организму самостоятельно восстановиться, а себе — время успокоиться и отдохнуть на год вперёд.

Ну, ничего, я этим интриганам ещё припомню их подлый сговор! Умом я понимал всю целесообразность их действий, но душа требовала мести. Кою я пока благоразумно отложил в долгий ящик, давая ей хорошенько остыть, а себе — придумать достойный план отмщения.

Погрузившись в воспоминания, я пропустил момент, когда Кларенс расчехлил свой лук и надел тетиву, готовясь к ежедневной тренировке, резко возвращаясь в реальность от его вопроса.

— Снова нас новомодными штучками балуют? — скривил губы в кислой улыбке друг, кивнув на находящийся на моей руке, артефакт. — Не доверяю я этим изобретениям, хоть ты тресни! По мне, так нет ничего лучше, чем старый добрый лук и острые стрелы. Вот уж и правда, великолепное надёжное оружие.

— В чём-то ты прав, Ренс. Только, сам понимаешь, иногда требуется совершенно иной результат, исключающий смерть или даже ранение объекта. Вот для этих целей нас и снабжают этими, так называемыми тобой, 'штучками'.

При этих словах, я наглядно показал ему кулак с надетым 'кастетом' и, прицелившись, выпустил серию пульсаров, по уже пришедшим в движение мишеням.

Что-то недовольно бурча себе под нос, мой друг натянул на лук тетиву, проверил удобство висящего на бедре колчана со стрелами и тоже приступил к тренировке. То, что он стрелял из лука, а не осваивал новый артефакт, вовсе не говорило о его халатности.

Наоборот, я был абсолютно уверен, что нужного навыка владения им он достигнет довольно быстро и стрелять в боевых условиях будет наиболее эффективно из нас троих. Просто этот человек страстно обожал всё, связанное именно с лучной стрельбой. Абсолютно всё.

Эта страсть передавалась у них в роду из поколения в поколение. В загородном поместье семейства ди Стойнов даже было оборудовано огромное и довольно современное стрельбище.

Вот только у каждого из членов их большого клана страсть была своя. У мужчин: арбалет, лук, духовая трубка. Встречались так же любители баллисты и даже катапульты. Женская половина традиционно тяготела к метательному оружию. Ножи, звёзды, а порой и топорики, с успехом осваивались и совершенствовались в использовании на том же общем многофункциональном семейном полигоне.

А ещё в довольно древнем роду ди Стойнов никогда не было магов. Без исключений. Вот, вообще! Возможно, именно поэтому из них получались самые искусные стрелки империи. Слава, присущая их семейству, обязала подрастающего Клаенса ди Стойна получить хорошее образование и поступить в Тиремскую боевую академию. Которую он, к слову, как и я, окончил с отличием. Разве, что факультеты у нас были разные.

Однако совместное проживание довольно сильно сближает людей, особенно, если у них есть схожие увлечения. А так же обоюдная любовь к шалостям и проказам. Иногда, уже и не совсем безобидным. Так что наряды за провинности тоже нередко отрабатывают вместе.

Так и мы, деля одну комнату на двоих, и начав с простого соседского общения, постепенно крепко сдружились. И пронесли эту дружбу через годы, особенно радуясь тому, что работать нам тоже посчастливилось вместе.

Когда я подбирал людей в свою триаду и встал вопрос о стрелке, то я, не колеблясь ни минуты, назвал имя Кларенса ди Стойна. Третьим в нашей команде стал Милтон дир Нарис. Маг-менталист.

И сейчас, глядя, с какой точностью, лёгкостью и изяществом наш снайпер поражает быстро сменяющиеся мишени, я готов был простить ему некоторый консерватизм и снобизм по отношении к магии и её производным.

Полюбовавшись некоторое время на его виртуозное владение луком, я вернулся к освоению своего 'кастета', как я уже мысленно окрестил этот новый артефакт. Около получаса мы молчали, занимаясь каждый своим делом.

Но вот, Кларенс, опустил свой длинный лук, и повесил его на крюки, специально врытого в землю для этих целей, столба.

— Ты закончил? — он обернулся ко мне и, увидев утвердительный кивок, отправился собирать стрелы.

Стоило ему выйти на поле, как мишени тут же остановились и выстроились в ряд, приблизившись на расстояние двадцати шагов от барьера из-за которого шла стрельба.

Пока друг был занят сбором стрел с мишеней, ни она из них не ушла мимо, я снял с руки свой новенький 'кастет' и посмотрел на камень-накопитель, впаянный сбоку со стороны мизинца. Он служил так же индикатором, который показывал уровень заряда артефакта. И менял насыщенность цвета по мере разрядки, ясно показывая, когда артефакт потребует очередного вливания магической энергии.

Всё это было подробно описано в прилагающейся к оружию инструкции. Осталось только привыкнуть к нему и 'набить руку' в использовании.

Судя по интенсивности окраса камня, резерв был истрачен едва ли на треть, что приятно порадовало. Хотя стрелял я много и вдумчиво, не пытаясь экономить энергию и предпочитая поскорее освоить новую разработку наших умельцев. В работе, подобной нашей, случайности вполне возможны, а вот халатность и лень совершенно недопустимы. Если, конечно, дорожишь собственной жизнью. А так же хочешь прожить её долго и, по возможности, счастливо.

Услышав недовольное бурчание я поднял взгляд на Кларенса, хмуро вертящего в руках одну из стрел и придирчиво её осматривающего. Видимо, нашёл какое-то повреждение или дефект изготовителя. Подобные вещи он страшно не любил, не раз уже заявляя, что оружие всегда должно быть надёжно, проверено и в идеальном порядке.

Можно подумать, что остальные были на этот счёт иного мнения. Впрочем, к его чудачествам мы с Милтоном относились с пониманием, сами не без страстей и увлечений. И были вполне готовы ни раз и не два услышать он лучника нашей триады прописные истины. Ему это прощалось, ибо стрелком он был воистину великолепным! Сразу видно было: Дар богов не обошёл его стороной.

Но сейчас, при взгляде на его сосредоточенное лицо и то, как он вертит в пальцах древко стрелы, меня накрыло странным ощущением. Узнавание? Нет, не то. Ощущение. Что где-то это уже видел? Да, сколько угодно раз! Мы же не впервые вместе на стрельбище тренируемся. Тогда почему только сейчас меня так взволновали его действия?

В груди поселилось какое-то то ли тревожное, то ли беспокойное чувство, вкупе с чем-то тёплым. Но непонятным. И всё это перекрывалось ощущением направильности. Не происходящего, нет. Тщательно сосредоточившись на этом ощущении, я попытался ухватить его 'за хвост', подтянуть к себе поближе и хорошенько рассмотреть со всех сторон.

И когда это удалось, то с удивлением понял, что невнятное беспокойство и чувство неправильности вызывает именно стрела. Точнее, почему-то её форма. Вот это и вовсе уже было невероятно: что неправильного может быть в обычной боевой стреле?

Я попытался углубить анализ восприятия и начал перебирать варианты, глядя перед собой невидящим взглядом. Всё моё внимание в этот момент было сосредоточено на решении поставленной себе задачи.

Итак, что может быть неправильным в обычной стреле? Древко? Прислушался к ощущениям: нет. Древко хорошее, надёжное, совсем даже не кривое. Самое обычное древко для самой обычной стрелы.

Идём дальше. Оперение? Представил перед мысленным взором самое простое оперение из гусиного пера. И вот тут стало интереснее. Накатило ощущение удовлетворения и довольства при мысли о перьевом оперении, но вместе с ним пришло и знание, что оперение можно делать из чего-то ещё. Из чего это, интересно? Металл? Нет. Дерево? Тоже нет. Кожа, плотная бумага, пергамент? Нет, нет и нет. Всё не то. Оставим пока это.

Остался только наконечник. И, вот тут-то, меня совершенно накрыло ощущением несоответствия и неправильности исполнения. И это было до того странно и сильно, что я даже растерялся на миг, не зная как и подступиться к этому странному чувству.

Затем начал методично в уме перечислять известные мне варианты наконечников для стрел, чутко следя за изменением ощущения. От обычных боевых, до тонких игольчатых, охотничьих срезней и даже гранёных бронебойных. Всё было не то.

На втором десятке вариантов мне это дело наскучило. Я явно выбрал неправильный путь анализа. Или подход неверный. Попробуем совсем по-другому.

Что именно смущает меня в наконечнике своим несоответствием? Хм... ощущением угрозы? Но, это же, логично! Стрела-то, как-никак, боевая, ей и положено быть опасной — это же оружие. А что должно быть на противоположном оперению конце древка по моим ощущениям? Безопасность, качество и уют? Что за бред вообще творится? Неужели я схожу с ума?

Из яростно-панических мыслей меня вырвало резкое встряхивание за плечи и громкий окрик прямо в лицо:

— Стас! Приди в себя уже, слышишь?

Сбросив наваждение и сфокусировав взгляд, я увидел перед собой обеспокоенное лицо друга и непонимающе моргнул.

— Ты меня уже просто пугаешь, дружище. — Кларенс убрал руки с моих плеч и отошёл на шаг, всё так же, с подозрением и тревогой глядя на меня, словно ожидая каких-то странных и необдуманных действий с моей стороны. — Я тебя звал, звал... а ты, как в себя провалился. Вообще не реагировал на внешний мир. Я несколько раз тебя звал — всё без толку.

— Прости, задумался крепко. Ты что-то хотел?

Отчего-то не хотелось посвящать его в свои странности и проблемы. Не то, чтобы я сомневался в нём, как в друге, но здесь было что-то личное, сложно объяснимое даже для меня самого.

Такое я мог бы обсудить только с Милтоном. И то, наверное, только потому, что его специализация в ментальной магии могла помочь мне разобраться с такими странными 'приступами'. Кажется, это у меня уже не в первый раз. Не помню, возможно, что-то было, пока меня лечили в поместье?