Под небом голубым

-Она красивая,— усмехнулась Егоровна.

— Да разве в этом дело?! Хлебнёт с ней Глеб горюшка.

— Всяко меж ними будет, да только никакая другая, твоему сыну, её не заменит.

— Да и не двое их уже,— чуть помолчав, добавила Валентина Егоровна.

Лида не поняла: "О чём это ты, Валюша?"

-Внучёк у тебя скоро родится.

Лида не знала радоваться ей или, напротив, ужасаться полученному известию. "Глеб мне ничего не говорил,"-растерянно пробормотала она.

-Они ещё и сами об этом не знают. А я малыша между ними отчётливо вижу. Хороший мальчик, светлый.

— Надо же что-то делать, — оглушенная известием женщина смотрела на молодёжь, готовящуюся к вылазке в лес.— Ты им скажешь?

-Зачем? Мы с тобой, подруга, мудро промолчим. А делать мы будем вот что — картошку чистить, борщ варить. Через несколько часов нам предстоит накормить голодных молодых людей, и подготовиться к этому стоит основательно.

Валентина Егоровна обняла Лиду за плечи и увела за собой в дом.

До обеда катались на лыжах. Наташа давно не чувствовала в себе подобной легкости и беззаботности. В голове — полное отсутствие мыслей, только радостное ощущение свободы, когда летишь, оторвавшись от земли, а ветер бросает в горящее здоровым румянцем лицо полные пригоршни снежинок.

-Люблю зиму! Спасибо, что вытащил меня за город, Глеб.

-Я прощен? Можно не страшиться мести?

-Страшись, страшись !

Наташа повалила Глеба в снег. Хохоча они катались по земле, а потом большая пушистая ель спрятала их от посторонних глаз, когда Глеб запросил пощады, нежно целуя расшалившуюся Ташеньку.

Снегопад усилился. При полном безветрии снежинки, красиво кружась, опускались на землю, покрывали развесистые еловые лапы-ветки, садились, на подставленные им людьми, ладони.

И стихи родились сами собой, потому что не могли не родиться:

— Снегопад окутал тайною

Вдруг любимые черты.

Я смотрю совсем растерянно—

Неужели это ты?!

Видишься лесной колдуньею,

Недоступной для меня,

Со стихиями созвучною,

Полной дерзкого огня.

В волосах твоих запутался

Запах хвои и зимы.

Ты, свободой упоённая,

Восклицаешь -"Это мы!"

Это мы, отдавшись радости,

Захмелев, легко смеясь,

Проживаем в упоении

Это сладкое "сейчас"!

Наташа стояла, прижавшись спиной к Глебу, и оба смотрели вокруг, стремясь удержать в себе, возникшее внезапно у каждого из них, ощущение необычности переживаемого момента.

Оба предчувствовали — чтобы выстоять перед тем "потом", что ожидает их, таясь за поворотом, необходимо накопить в себе силу таких вот мгновений.

В Наташиной однокомнатной квартире Глеб обосновался как-то незаметно для них обоих. Сперва, он оставался на ночь лишь изредка, пусть запоздно, но возвращался домой. Потом, уйти стало более неестественным, чем остаться.

Они ещё не стали семьёй, но первые попытки совместной жизни восприняты были ими, как весьма удачные. Быт не угнетал, присущие ему проблемы, до поры до времени таясь в тени, не заявляли пока о себе.

Наташа переживала момент ничем не омрачённой влюбленности и ничуть не задумывалась о щедрости, проявленной к ней судьбой. Отдавшись течению жизни, ничего не планировала и не пыталась устраивать, в свете собственных взглядов и разумения. Просто жила, испросив у самой себя передышку.

Всё было так замечательно, пока однажды утром, борясь с подступившей к горлу тошнотой, не задумалась— почему это её мутит по утрам, вот уже почти с неделю. Наташа, поперхнувшись внезапной догадкой, поднялась с постели, сбросив вместе с одеялом и беззаботность последних счастливых месяцев.

Замуж за Глеба она, пока, не собиралась. А уж рожать ребёнка и подавно. Отказаться от мечты о богатой красивой жизни, в которой ей было бы доступно почти всё, Наташа не хотела. Во всём случившемся обвиняя Глеба, она испытывала к нему чуть ли не ненависть.

Рысев почувствовал неладное сразу. Он не дал девушке возможность решать одной за всех. Наташа, собравшаяся справиться с возникшей проблемой сама, не ставя его даже в известность, не устояла перед чуткой настойчивостью Глеба. Она расплакалась, изгоняя из себя яд ненависти, потянулась всем своим существом к тому, кого так решительно пыталась отвергнуть.

-Ташенька, что тебя страшит?

-Глеб, разве ты не понимаешь, родить сейчас ребёнка будет безумием ?! Я к этому не готова, да я, просто, этого не хочу! Его не должно быть!

-Он уже есть, Таша. Новая звёздочка на небосклоне. Ты решишься убить звезду?

-Глеб, что ты со мной делаешь! А как же моя мечта?! Если родится ребёнок, в моей жизни ей уже не будет места.

— Мечты опасны тем, что сбываются. Ты никогда не была до конца откровенна со мной, и я не знаю, о чём ты говоришь, но твоей целеустремлённости хватит, чтобы достигнуть всего желаемого.Роди ребёнка, Таша. Я позабочусь о нём.Мы не станем для тебя ни обузой ни преградой. Но тебе всегда будет куда вернуться, как бы, потом, ты не распорядилась своей жизнью.

— Я его рожу и дам возможность манипулировать собой при помощи ребёнка. Ты не понимаешь, что нельзя усидеть одновременно на двух стульях, нельзя иметь всего, от чего-то нам приходиться и отказываться.

-Наш ребёнок уйдёт от нас безвозвратно, и унесёт с собой тот шанс на счастье, что никак нельзя упустить. Мне понятны твои сомненья, но если ты любишь меня, то поверь — никогда я не стану между ним и тобою. Каждый из нас будет отдавать ему то, что может. Ни "твой", ни "мой", а что бы с нами не случилось, всегда "наш". Ты слышишь меня, Ташенька, дай родиться нашему ребёнку!

-У меня болит голова! Я не знаю, я ничего не знаю... Глеб, я не могу с этим справиться. Сейчас не могу.

Глеб поднял поникшую Наташу на руки. Он прижал её к себе, баюкая. Тихонько поглаживал подрагивающие плечи. От него исходила мужская сила, отличная от её собственной. И хотя Наташа никогда не считала себя слабым существом, но она бесконечно нуждалась в Рысеве и, кажется, начинала понимать, что не захочет навсегда оборвать их связь, а потому родит ребёнка, о котором так просит её Глеб.

Часть3

Глеб никогда со своей судьбой не бранился, на жизнь не обижался. Но таким счастливым, как сейчас, никогда себя не чувствовал.

Наташа спала рядом, Глеб прислушивался к её тихому дыханию и в нём рождалось то самое "спасибо", которое произносит сердце, непонятно к кому обращаясь.

Стараясь не потревожить Ташу, Рысев поднялся, вышел на балкон. Ночь звёздная и загадочная потянулась к нему навстречу: "Не спиться, человек ? Грустишь или мечтаешь?"

-Просто радуюсь.

Яркая звезда на небе подмигнула Глебу, словно соглашалась, что проспать свою радость было бы расточительно.

-Тебе не спится, Глеб?— Наташа подошла так тихо, что Рысев и не заметил. Стала рядом, прислонившись к его плечу.

-Я разбудил тебя, Ташенька.

-Не ты. Он. Балуется. Толкается. Вот попробуй.

Глеб положил на топорщившийся Наташин живот свою большую твёрдую ладонь и замер, прислушиваясь.

— Может ему там тесно?— предположил отец, ощутив наконец, движение под своей рукой.

-А может темно и страшно?— рассмеялась Наталья— Да ещё и общения не хватает.

-Давай я ему колыбельную спою.— предложил Глеб и, обняв Ташу, хотел вернуться вместе с ней в постель.

-Нет, не хочу спать! Ты, Рысев, лучше расскажи мне ту свою историю, сказку про любовь, про Акедонию, помнишь ?

Он помнил. Акедония, по прежнему, грезилась ему во сне и наяву. Сердце Рысева всегда откликалось на это слово, волнуясь, тоскуя. Глеб потянулся навстречу своим грёзам, словно сделал шаг в другой мир и...

Он всё так же стоял, обнимая Наташу, но слышал уже не звуки ночного города, а плеск волн, бросаемых морем на берег...

— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — —

Море штормило. Натолкнувшись на прибрежные скалы, волны рассыпались множеством брызг, горько-солёных, холодных. Клиний стоял у кромки воды, безразличный к неудобству промокшей одежды. Он вытирал лицо, когда глаза заливало водой, и не двигался с места.

Тем временем быстро темнело. Над морем поднялась луна, пока ещё бледная и прозрачная. В ней не было силы осветить опускавшуюся на Акедонию ночь.

-Я, как эта луна, с тех пор как потерял тебя. Слаб и мало на что годен,— подумал Клиний и тут же был с головой накрыт мощной волной. Сегодняшний шторм не рождал ещё таких. Море дало ему пощёчину, оно не любило слабых. Клиний согнулся, изо всех сил пытаясь удержаться на ногах. Его влекла за собой отступающая вода, но он, отчаянно сопротивляясь, сумел устоять. Отряхнувшись, взглянул на небо, откуда насмешливо взирала на него луна. Свет её стал ярче, сильней.

-Спасибо за науку! — император улыбнулся луне и морю, которое, истратив силы на свой последний удар, теперь, похоже, успокаивалось.

Клиний Справедливый чувствовал в себе важную перемену. Вода смыла горечь и обиду, мучившие его. Море унесло их в бездонные глубины свои, поглотило их навсегда. Клиний прислушался к голосу своего сердца-оно по прежнему болело и любило. Ну что ж, разве он хотел бы забыть Файену?! Он попытается понять свою жрицу.Тот, кто понимает, не станет судить и сможет простить. Простивший сумеет выжить.

— — — — — — — — — — — — — — — — — —

Год уходил за годом. Верный своему слову, Клиний не искал встреч.

И, однажды, из Храма Судеб прибыла вестница. Не его Файена, другая молоденькая девушка, из тех, кто пошел тогда за его жрицей. Она пришла сообщить императору волю Богов. У Акедонии будет наследник, если...

Верный своему долгу, Клиний выполнил всё, что от него потребовали.

Через год он держал на руках младенца Тиссия, рождению которого радовался народ по всей Акедонии.

Клиний Справедливый тоже порадовался б, если бы другой мальчик, восьмилетний Гнидий, не тревожил его.

Как же хотелось Гнидию, что бы все заметили, что он лучше, умнее, сильнее этого глупого младенца. Даже его отец любит Тиссия. Это не честно! У Тиссия есть мама!

Гнидий отказывался смириться с тем, что его отец станет ещё чьим-то папой. Отец всегда принадлежал только ему. У этого крикуна есть мама, и хватит с него! Хватит!

Маленький Тиссий играл в саду, а его мать с нежностью наблюдала за ним. Глаза и губы её улыбались. Малыш взобрался на руки к своей маме и уснул, убаюканный исходящим от неё теплом и спокойствием. Императрица не отдала мальчика нянькам. Так и сидела на скамье, оберегая детский сон преданной любовью.

Поглощенная своим ребёнком, она не замечала Гнидия, который стоял неподалёку и не сводил с неё, блестящих непролитыми слезами, глаз. Он отчаянно завидовал сводному брату!

Украдкой подсмотренный миг чужого, недоступного ему, счастья! До боли закусив губу, Гнидий круто развернулся и бросился прочь. Тоска по матери, которую он почти не помнил, став обидой, больно жгла изнутри!

-Отец, где моя мама ?Почему она меня бросила?!

Клиний взглянул на сына, что настойчиво требовал от него ответа. Застигнутый врасплох, он не сумел обуздать свои чувства. Болью и жалостью полыхнул отцовский взгляд. Как же обожгла гордого мальчика эта жалость! Отец понимал, что чувствует сейчас принц Гнидий, только не мог могущественный император избавить любимого сына от предначертанной ему судьбы! Клиний протянул руку, что бы приласкать ребёнка, но Гнидий сжался, отступил назад.

Детство уходило от него преждевременно, горько. Изогнув губы в презрительной улыбке, десятилетний мальчик твёрдо произнёс :

— Если я не нужен Файене, то и она мне не нужна! Я легко обойдусь без глупых женских нежностей. Главное, что у меня есть ты, отец. Забудем о ней, папа. Ты император, я принц великой Акедонии. В женщинах нуждаются только слабые.

Он так и не подошёл к отцу, стараясь казаться взрослым и независимым. А за окном, в саду, снова смеялся Тиссий, и ласковый голос матери с любовью пенял ему за какую— то шалость!

Обида и ненависть, не осознанные ещё до конца, но от этого не ставшие менее губительными для не окрепшей детской души, впились острыми колючками в Гнидия. Слёзы опять подобрались к глазам, но, мотнув головой, он не позволил им пролиться. Комок из боли и не пролитых слёз взамен горячего сердца -страшные последствия, рождённые поруганной любовью.

Император стоял на вершине утёса. Внизу шумело море. Морем до Тихого острова два часа ходу. На землю опустилась ночь, и остров Просветлённой светился в темноте. Пятно светящегося тумана.Мечта.Тоска. Боль...

Маленькое судёнышко качало на волнах, бросало из стороны в сторону, ветер шумел, рвал паруса. Люди сражались с непогодой вот уже несколько часов. До родных берегов было рукой подать, но даже самые стойкие из моряков теряли надежду на спасение. И тогда они обратились к Богам, взывая к их милости.

Ветер не стал тише, но он переменил своё направление. Корабль не несло больше на прибрежные скалы. Судно, подхваченное порывом шального ветра, рвануло вперед и выбросило в... тихие и спокойные воды. Между людьми и штормом, что по прежнему сотрясал морские просторы, возникла не видимая, но прочная преграда.

Там, за незримой стеной, моряки могли видеть мощь разбушевавшейся стихии, оставаясь при этом наблюдателями, не вовлечёнными в бешенную пляску волн, понукаемых ветром.

У них за спиной была буря, а впереди запретный остров. Акедонцы растерянно оглядывались по сторонам, силясь поверить в произошедшее.

Легенды о Тихом острове знакомы были всем А вот увидеть его и пристать к запретным берегам случалось лишь избранным. Видно горячи были молитвы, что услышали их в Храме. Значит сочли их достойными ступить на священную землю, если волшебная завеса, пропустила гибнущий корабль.

Люди сошли на берег и, упав на песок, благодарили Богов за чудесное спасение.

От побережья вверх по склону петляла узкая тропинка. На высоком холме расположилось небольшое селение. А еще выше, особняком, вдали от людских жилищ, одинокий и неприступный, возвышался, задевая шпилями своих башен, проплывающие по небу облака, Храм Судеб.

Казалось таким естественным подняться в селение. Но было ясно, что жители острова знают о них, и если не зовут, то нет им вглубь острова дороги. Спасённые моряки так и остались на побережье. Их, обострённые пережитой опасностью, чувства не позволили им ступить на соблазнительно манящую тропинку. Уважение к жителям Тихого острова и почтение к Просветлённой, превозмогли неуместное любопытство.

-Они отважны и мудры, мама.

-Да, Алькадо.

-Я спущусь к ним?

-Иди, но помни, что лучше промолчать, чем сказать некстати. Ещё не пришло время ЕМУ узнать о тебе.

-Не тревожься, я ведь всё понимаю!

Маленький мальчик, лет семи от роду, плескался у воды. Моряки недоумённо поглядывали то на ребёнка, то друг на друга. Никто не заметил, когда он подошел, откуда взялся.

Мальчик обернулся и сказал: "Вы можете отплыть с отливом, судно хоть и повреждено, но до Альта совсем близко."

Команда, соглашаясь, закивала головами. Им бы удивиться, услышав подобное почти из младенческих уст, но всё случившееся с ними было столь невероятно, что смутить моряков сейчас ничто бы не смогло.