Рубеж забвения

Когда лежать совсем невмоготу, я начинаю нарезать метражи по своей камере. В ней глухо, как в гробу. Пять шагов туда, пять обратно.

На "Катрине" был не я. Не Дэйн Карди. Дэйн Карди — банальный человек, который борется за существование в мире, где все решают деньги. Он не первый и не последний. Он не планирует спецоперации и не является мастером по умерщвлению людей. Его мечты просты и незатейливы. Тихое уютное место на задворках вселенной его вполне устроит. Рядом может быть ручей, река, озеро, море. Утро, выйдя в золотистый летний туман, потягиваешься и шагаешь к воде. Она призывно шуршит, перекатываясь на песке, в котором остаются следы босых ног. Когда у Дэйна Карди все в жизни хорошо, он осторожно мечтает именно об этом. В его воображении Зисса выходит из воды, ее длинные рыжеватые волосы облепляют голову. Она улыбается. На обнаженной груди частой россыпью бриллиантов сверкают капельки воды.

После этих псевдовоспоминаний впервые приходит сильная боль. Если Альфа и Омега не лгут, это реагирует на попытку вмешательства та дрянь, которую в меня вкачали. Голова похожа на пульсирующую опухоль.

Я нарезаю метражи по своей камере, в то время как моя жизнь, та, что я знаю, разрушается.

Дэйн Карди еще не осознает угрозы. Он пребывает в благостной уверенности, что сумеет выйти из этой заварушки целым и невредимым.

Как всякий банальный человек, он склонен к самообману...

— Итак, ваше имя Дэйн Карди, — говорит человек в строгом костюме, сидящий напротив меня через стол.

В его пальцах танцует угольно-черная лазерная ручка.

Он смотрит мне в глаза.

Будто я только что проснулся.

Я не помню, как попал сюда.

— Мое имя Роберт Кельвин... — говорит адвокат по слогам. Он сомневается в моей способности адекватно оценивать происходящее. — Как вы себя чувствуете?

— Хреново. Они мне что-то вкололи?..

На самом деле есть много способов ввести человеку в кровь какое-нибудь дерьмо. Он и знать не будет.

В пальцах адвоката танцует угольно-черная лазерная ручка. На фоне белой столешницы. В комнате с белыми стенами.

— Где Зисса? Где моя жена? — спрашиваю я.

Мои руки скованы наручниками, которые в свою очередь пристегнуты к металлическому кольцу, торчащему из края стола.

— Она присоединится к вам в свое время... — отвечает Роберт Кельвин. Лицо его похоже на пластмассовую маску.

Я смотрю на него, пытаясь вспомнить, как здесь очутился. Тот кусок воспоминаний, когда меня выводили из камеры и волокли сюда, просто исчез.

Думаю, тогда это и началось. Разрушение личности Дэйна Карди провоцировало аберрации памяти и сознания.

Разум вступил в период линьки. Сходит старая шкура, нарастает новая.

— Вам предъявили обвинение в контрабанде, а так же в убийстве и нанесении тяжких телесных повреждений, — говорит адвокат, открывая папку и раскладывая бумаги.

— Нет! Никто со мной не говорил! Я здесь уже три дня!

Его глаза похожи на две линзы.

— Вы ошибаетесь, Дэйн, — говорит он мягко, но с нажимом. — Понимаю, вы расстроены. Ваше эмоциональное состояние не на высоте...

— Где Зисса?

— Не будем спешить. Итак, вам предъявили обвинение через пять часов после того, как водворили в камеру. Посмотрите, тут все копии документов. Протокол. Постановление об аресте, подпись судьи Толла. Вы общались с ним по транспространственной видеосвязи.

Этот Толл сидел в сотнях световых лет от меня и пил кофе, пока я здесь загибался. Он говорил, что нужно сделать со мной, чтобы изолировать от общества.

— Первое слушание назначено на тридцатое марта по стандартному галактическому календарю. Через месяц. Ваше дело ведет детектив Метси.

Адвокат объясняет мне все это так, словно перед ним безмозглый дебил.

— Я ничего не помню, — говорю я.

— Вполне объяснимо.

— Ну, попытайтесь рассказать мне.

Плевать я хотел на бумаги. Мною овладевает только одно желание — убивать. Оно несвойственно Дэйну Карди. Дэйн Карди может быть сколько угодно мрачным, но он не убийца. Вспоминая происшествие на "Катрине", думаю, что мог бы убивать и дальше.

— По обвинению, которое вам предъявлено — контрабанда спиртными напитками в зоне карантина второго уровня — вам грозит пятнадцать лет в тюрьме строгого режима, — объясняет Кельвин. — Убийство патрульных, нанесение тяжкого вреда здоровью. Еще сорок...

Не знаю, кто он такой на самом деле, но на адвоката точно не похож. У него короткая стрижка, армейская, и лицо похоже на кору дерева. Это не морщины, как таковые, но явные следы дубления. Мне кажется, что такое с человеком может произойти, если он долго находится на свежем воздухе, причем переменно в разных климатических зонах. Холод, жара, влажность или пустынная сухость. Сама природа трансформирует лицо в нечто подобное.

И это если не обращать внимания на глаза. Они напоминают две острейшие бритвы, подернутые инеем.

Если Кельвин адвокат, то я...

— Сразу скажу, шансов выиграть дело почти нет, — говорит он. — Улики неопровержимы.

— Какие?

— У них есть съемка с внешних камер корабля. Вы вышвырнули ящик в космос. А трупы? Конфедеративное законодательство в таких вопросах не склонно проявлять снисхождение. — Он разводит руками.

— Да? Но на ящике с выпивкой ничего не написано...

— Они его поймали, — замечает адвокат, по-прежнему играясь со своей ручкой. Я мог бы прикончить его этой штукой.

— Тогда пусть угостятся на славу. Что вы еще от меня хотите?

— Правды.

Мы смотрим друг на друга. Я не скрываю, что не понимаю этой игры. С момента, как военные взяли нас на абордаж, мое сознание, напоминающее кусок сыра с дырками, считает, что все вокруг это только сон.

— Я назову вам несколько имен. Вы скажете, какие из них вам знакомы...

Он не читает по бумажке, а смотрит, не мигая, мне в глаза.

— Дит Корвей. Лана Скансаар. Фонгрим Клемент. Робин Диббс.

— Я не знаю никого из них. Никогда не слышал. — Я не лгу. Имена эти словно таблички, на которых просто в определенном порядке выстроены символы.

Адвокат кивает, поджимая губы. Словно надеялся на другую реакцию.

— Кто это? — Я теряю терпение и срываюсь на крик. — И кто вы? Зачем вы прилетели?

— Я... Тот, кто вам поможет.

Меня поражает полнейшая убежденность, с которой Кельвин произносит эти слова. Так, не сомневаясь, можно заявить на голубом глазу, что после среды наступает четверг.

— Вы абсолютно уверены, что никогда не слышали об этих людях?

— Да.

Он кивает. Да. Он так и думал.

Я пытаюсь держать себя в руках. Здесь что-то происходит, но я не могу уловить логику событий. Точно я проезжаю мимо места действия на поезде и вынужден всего лишь смотреть в окно.

— Кто вы такой?

Он качает головой.

— Говорите, иначе я прерву свидание. Обойдусь без адвоката, тем более что вы не он!

Роберт Кельвин достает из нагрудного кармана своего строгого пиджака яркую синюю таблетку. Она словно покрыта лаком и отполирована.

— Вы должны проглотить ее, — говорит он, показывая мне этот кругляшок на ладони. Я рассматриваю ладонь. У адвокатов не бывает таких загрубевших рук. Кожа жесткая, словно наждак.

— И что произойдет?

— Это залог того, что вы готовы к сотрудничеству, — объясняет Кельвин. — Вы готовы идти до конца, чтобы добраться до истины?

— Какой? Меня арестовали за контрабанду и убийство! Я не знаю, о чем вы говорите!

— Вы ошибаетесь. Все ваши воспоминания ничего не значат.

Я выдавливаю из себя смех, но, по правде, часть меня не имеет ничего против того, чтобы вырваться отсюда. Спрыгнуть с этой проклятой посудины, где людей замораживают, словно мясо на комбинатах.

— Проглотите таблетку. После этого вы уснете.

— Нет. Есть только один вариант, — говорю я. — Сначала вы расскажете мне все, что я хочу знать, а уж потом мы обсудим вопрос с моим освобождением...

Наверное, камеры и микрофоны отключены, иначе этот псевдоадвокат не осмелился бы заикнуться о таких вещах. С точки зрения закона минуту назад он подстрекал арестованного на побег и предлагал свою помощь. Я жду, что будет дальше. Пойдет ли этот тип до конца, чтобы доказать мне свою бредовую теорию?

А может, сюда ворвутся охранники, окрыленные мыслями о премиальных за вовремя пресеченное злодеяние.

— Напрасно вы сомневаетесь, Дэйн. — Положив таблетку на стол, Кельвин собирает бумаги и аккуратно складывает их в папку. — Я ваш единственный шанс выйти отсюда и увидеть жену. Не верите? Напрасно. Впрочем, понимаю: в вашем состоянии трудно принимать здравые решения. — Он улыбается, словно добрый дядюшка. — Что ж, стоило попытаться, да?

Угольно-черная лазерная ручка отправляется в нагрудный карман пиджака.

Я чувствую накатывающая тошноту. Реальность на короткое мгновение выходит из фокуса.

Адвокат поднимается со стула, сует бумаги в кейс и берет таблетку в руку.

— Вас ждет долгий путь домой... Дэйн.

Обращение звучит как шутка, издевка.

В комнату для свиданий врываются громилы. Нет, не охранники. Заключенные. Два громадных мужика, каждый из которых раза в два больше меня. И пусть они наполовину состоят из колыхающейся массы жира, моей участи это не облегчало. На них синие комбинезоны с номерами. Подбежав к моему стулу, привинченному к полу, они схватили меня громадными ручищами. Один откинул мои плечи и зафиксировал их в этом положении, а второй занялся лицом.

Если сильно надавить человеку на щеки, его рот раскроется. Он инстинктивно побережет зубы. То же случилось и со мной. Твердые и сильные пальца громилы сделали свое дело. Левой рукой он держал мой рот открытым, а правой запрокидывал голову.

Кельвин смотрит на часы. Они механические и очень дорогие.

— Укладываемся в график, — говорит он.

Я чувствую себя, словно в партере борюсь с двумя бегемотами. Остается только мычать.

Адвокат подходит ко мне и, задумчиво изучив мое лицо, кивает. Может, мы на самом деле знакомы? Шанса проверить это у меня сейчас нет. Бросив синюю таблетку в мой открытый рот, Кельвин дает знак громадному зэку. Тот накрывает мои губы здоровенной ладонью, которая пахнет мочой. Я смачиваю таблетку накопившейся слюной.

— Глотайте! — требует адвокат.

Громадина зажимает мой нос.

— Глотайте! — уже мягче.

Они знают, что делать. Сопротивляться такой процедуре невозможно, это приведет только к смерти от асфиксии. Но мне ведь есть, ради чего жить, верно? А вдруг я, наконец, узнаю, что за всем этим скрывается?

Таблетка ненадолго застревает в горле, но потом проходит дальше и начинает путешествие к желудку.

Зэк, державший мою голову, убрал руки. Шумно дыша, я кашляю. В ушах и висках бьется кровь. Голова мотается туда-сюда, словно воздушный шарик на ветру.

— Теперь вы уснете, а проснетесь в другом месте, — говорит Кельвин, который вовсе не Кельвин. — Уверяю, это для вашего блага.

Меня уже не держат. Кандалы разомкнули. Руки и ноги свободны. Я мог бы убить всех троих, но вместо того сползаю на пол и скрючиваюсь на нем, принимая позу эмбриона.

Адвокат отдает громилам какие-то приказания. Они поднимают меня и куда-то несут. Дэйн Карди начинает свое путешествие к полному исчезновению.

Кто я?

Альфа и Омега (V)

— Пей! — Мне в рот просовывают пластиковую трубочку. Рука, висящая в пространстве, держит стакан с водой, из которого эта трубочка торчит.

Я не вижу, кто рядом со мной, но мне наплевать. Я не пил тысячу лет.

Свет выключили. Через пелену, словно в глазах у меня какая-то полупрозрачная мазь, вижу комнату. Она выложена плиткой и напоминает операционную. В углах под потолком — ржавые потеки. Пол потрескался. Что здесь есть еще? Только та самая лампа на тонкой высокой доставке. Плафон нависает надо мной, словно это фантастическая птица вздумала поближе рассмотреть сидящего в кресле человека.

— Пей!

Безусловный рефлекс никуда не делся. Я глотаю холодную воду, самую вкусную воду на свете. Меня трясет от холода и боли, но я пью и чувствую себя счастливым.

— Ты потерял сознание, — говорит Альфа.

Этот человек нарочно стоит за моей спиной. Его голос по-прежнему искажен. Но я вижу руку, состоящую из мускулов и шрамов. Татуировку на внешней стороне предплечья разглядеть не удается, но мне почему-то кажется, что там изображен паук.

— Впервые за время допроса, — добавляет Омега. Он тоже в комнате и тоже играет в привидение. Должно быть, эта парочка скрывает лица, чтобы я не смог узнать их. Вернее, тот человек, которого они разыскивают, которого хотят достать из небытия. Зачем он им нужен?

Я пью, пока не начинаю всасывать воздух. Стакан с трубочкой исчезает. Я облизываю губы. Боль в голове почти утихла. В сравнении с первыми минутам, когда я понял, что нахожусь здесь, самочувствие намного лучше.

Я прошу:

— Только не включайте свет.

— Хорошо. Думаю, это не понадобится, — говорит Альфа. Он закуривает, и дым поднимается к потолку.

Мой рот наполняется слюной, а внутри начинается холодный колотун. Половина Галактики сидит на всякой химии — я же подсел на банальное курево. Мы с Альфой два сапога пара.

Появляется полоска ткани, которой мне завязывают глаза. Пожалуй, это тоже можно считать подарком.

— Защита постепенно сдает, — говорит Омега, — мы даже не рассчитывали, что так быстро добьемся результатов. Сканирование показывает активность нейроблоков на уровне шестидесяти процентов от нормы. Их нервные цепочки выгорают, однако опасность остается.

— Сколько я здесь нахожусь? — Возможно, во всем виноват холод. Я хриплю. Я простыл. Ног давно не чувствую.

— Семь часов с того момента, как тебя привезли сюда.

— А что это за место?

— Узнаешь.

— Что произойдет, когда эта ваша система защиты перестанет работать? Вы этого добиваетесь, да? Что произойдет?

Пауза. Видимо, они не совсем уверены.

— Ты вспомнишь.

— Что именно?

— Вспомнишь и ответишь на наш главный вопрос.

Улыбаться увлажненными губами не так больно, как сухими и потрескавшимися.

— Вы меня заинтриговали. Чтобы вытащить кого-либо из орбитальной тюрьмы строгого режима, надо иметь немалые ресурсы.

— Да, — говорит Альфа. — У нас они есть.

— Много связей и потайных кнопок, на которые можно надавить, да?

— Ты прав.

— Вы убили охрану тюрьмы?

— Нет. Временно парализовали. Адвокат был нашим человеком, как ты, наверное, уже догадался.

— Он походил на профессионального убийцу.

— Ты не так далек от истины...

Они уходят, и слышно, как закрывается дверь. Снова — я здесь, они — в комнате с аппаратурой. Я — подопытная крыса. Жду продолжения и позволяю себе немного насладиться темнотой. Идея с повязкой на глазах была удачной.

— Итак, налицо прогресс, — говорит Альфа тем же самым голосом небожителя. — Надо идти дальше. Закреплять успех.

— Но это все, что я помню. Меня везли сюда, когда я спал... — От злости голова уже не так сильно болит. Нейроблоки работают на шестидесяти процентах. Каким-то образом я смог сломать их. — Что вам еще требуется? Рассказать вам события за последние четыре года?