— Помнишь наш маленький домик на Шорной, откуда мы переехали лет восемь назад? Помнишь наших соседей — контору ломовых извозчиков братьев Затевахиных? Так что, как выглядит мужик с похмелья и что ему надо — я прекрасно знаю. Ты мне сегодня нужен для похода по магазинам и я хочу, чтобы ты был в состоянии его выдержать.

— Понятно, к вечеру я буду жалеть, что меня не пристрелили ночью, — Андрей выдохнул, закрыл глаза и с миной непередаваемого отвращения выцедил бокал.

— Это ещё что, я помню тот барак на четыре семьи, где мы жили до этого. Представляешь, с земляным полом! Ты совсем маленькая была, когда мы съехали оттуда на Шорную, — прошло десять минут, на щеки брата вернулся румянец и его потянуло на воспоминания.

— Анна-Мария так и не вернулась, — перебила его Лиза, — я заглянула в её комнату — вещей нет.

— Ну что же, отец предупредил её, что полный расчет она получит по возвращении в Новониколаевск. Она за наш счет вернулась во Францию — похоже, ей надо было только это. Значит, останется без жалования, — благодушно улыбнулся брат.

Хоть в этом отношении Париж не обманул её ожиданий. Поход по магазинам сполна компенсировал все её неприятности. Даже Андрей, видимо ощущая за собой какую-то вину, вел себя безукоризненно и не подгонял её, когда она в прострации замирала перед очередным манекеном. В магазине Шанель она наконец-то купила желанное платье, а опытные портнихи всего за какой-то час подогнали его по фигуре. Здесь же она купила всё, что полагалось носить с таким платьем — сумочку, туфли-лодочки и ожерелье из искусственного (непременно искусственного — стиль обязывал) жемчуга. Подобрала она и прелестную шляпку 'колокольчик', столь модную в последнее время. Ну и, конечно же, знаменитые духи от Шанель. Лиза вышла из магазина счастливая и слегка опустошенная от обилия испытанных эмоций, и вполне была согласна вернуться обратно в пансион, но брат тоном искусителя предложил прокатиться на Фобур Сент-Оноре и пройтись там по магазинчикам. В здравом уме девушки от таких предложений не отказываются.

В пансион пришлось возвращаться долгим, запутанным путем, куда бы не поворачивала пролетка путь был перегорожен беснующейся толпой, нескончаемым потоком движущейся куда-то к только ей ведомой цели. Андрей с окаменевшим лицом наблюдал за демонстрантами несущими красные флаги и напевающими 'Интернационал'. Оказывается, когда эту песню поют марширующие тысячи, она звучит страшно, угрожающе и обладает почти гипнотическим воздействием. И лица у людей были соответствующие — сосредоточенные, угрюмые и решительные. В руках у некоторых было оружие, которое они и не собирались прятать. Казалось, люди собрались в толпу и родился монстр, который железной поступью покатился по мостовым Парижа ведомый вперед бушующей ненавистью. И Андрею становилось не по себе, когда на него падали взгляды этого монстра с тысячами выцветших от злобы глаз.

В то время как Андрей прикидывал их шансы добраться невредимыми до пансиона, мысли Лизы блуждали совсем в другом направлении. Толпу она, не то чтобы не заметила, демонстранты оказались где-то на периферии её сознания. Проблема волновавшая её была куда серьезнее и касалась она купленной шляпки. Дело в том, что такая шляпка подразумевала, что её счастливая обладательница будет носить короткую стрижку — типа 'гарсон' или 'буби-копф'. Постричь волосы — не сложно, сложно убедить отца в том, что это нормально и даже красиво. Что поделать, человек патриархальных, деревенских взглядов, для него, что 'стриженая девка', что падшая женщина — всё одинаково. Спрашивать у него разрешение — занятие нервное и бесполезное, начнет ворчать, о том, что Лизу после этого в порядочную семью в невестки не возьмут и грозить различными видами наказаний. Значит, надо посетить парикмахерскую до того, как она вернется под отеческое крыло. Вот шума будет!

Первым делом, вернувшись в пансион, Андрей бросился к телефону и позвонил на вокзал, узнать, когда отходит ближайший поезд в Берлин. Усталый голос в шипящей мембране сообщил ему, что по решению профсоюза транспортников объявлена забастовка и в настоящее время всё железнодорожное сообщение прекращено. Попытки найти другой вид транспорта тоже ни к чему не привели. А через полчаса умерла и телефонная связь. Андрей уселся в своей комнате и опустошенно уставился через окно на Париж, чувствуя своё бессилие перед неотвратимо надвигающимися событиями.

В это время Лиза вовсю упивалась жизнью, крутясь в обновках перед большим зеркалом двустворчатого шкафа. А когда дошло до примерки нижнего белья, которое она купила на Фобур Сент-Оноре, предварительно выставив Андрея из магазина на улицу, то она даже пожалела об отсутствии француженки. Ведь нескромный предмет одежды, а какой изысканный и стильный — и обсудить то не с кем! Ведь не расскажешь брату о том, как этот бюстгальтер приподнимает грудь, делая её намного пышней! Ничего, когда она вернется в Новониколаевск, она соберет подружек и устроит им такой парад моды — пусть умрут от зависти!

ночь святого Маркса

Стреляли всю ночь, стрельба не затихая гуляла по всему городу, звонким эхом отдаваясь в нервах обывателей. Злобный лай станковых пулеметов перекрывал разрозненные пистолетные выстрелы, иногда, подминая всё под себя, смачно лопались гранатные разрывы. Откуда-то из подворотен доносились короткие отрывистые очереди пистолет-пулеметов. Шальные пули пели злобную песню рикошета каменным мешкам улиц. Париж не помнил такого на своих улицах с того памятного марта, когда немецкая армия, простоявшая в пятнадцати километрах от французской столицы полтора года, не перешла в генеральное наступление, окрещенное выжившими счастливчиками 'Великая мясорубка'. С потерей Парижа и начался надлом нации, а последующий неудачный год войны оказался агонией французской армии и французского духа. Теперь война вновь вернулась сюда и новые выщерблины от пуль на стенах домов ложились рядом со старыми, десятилетней давности. Впрочем здесь, в глубине квартала, было тихо и оставалось лишь гадать прислушиваясь к звукам перемещающегося боя о том, что сейчас происходит на центральных улицах и площадях Парижа.

Лиза, в накинутом на плечи одеяле подошла к комнате Андрея и постучала в дверь. Послышался скрип засова и дверь открылась.

— Что не спится? — брат отступил в сторону, пропуская её в комнату.

— Да вот, мешает что-то, — хмыкнула Лиза, — что-то вроде маленькой войны.

— И я не могу уснуть, — признался брат, — сижу вот на стуле перед окном, пялюсь в него, хотя всё равно ни черта не видно и прислушиваюсь.

— Тогда я посижу с тобой немного, а то как-то не по себе, — призналась Лиза.

Брат снова уселся у окна, а Лиза плюхнулась на его кровать.

— Да, занесла нас сюда нелегкая не вовремя, — с горечью вздохнул брат, — Париж! Париж! Нам просто необходимо было сюда приехать!

— Наоборот, считай нам повезло — мы стали свидетелями такого события, интересно, как его назовут потом — революция, переворот? — задумалась Лиза.

— Название даст тот, кто победит. Победят восставшие — революция, проиграют — бунт, незаконный переворот или деликатно обзовут народными волнениями.

— Революция — звучит красиво, 'Милочка, когда я была в Париже во время революции', — томным голосом протянула Лиза.

— Для нас это может оказаться не самым приятным событием в жизни.

— Почему? — удивилась Лиза, — мы приезжие и не сделали этим людям ровно ничего плохого.

— Ты что не замечала взгляды, которые эти люди на улицах бросали на нас? Да они ненавидят нас, ненавидят тебя.

— Меня? За что?

— За то, что ты ездишь на такси и покупаешь одежду в дорогих магазинах в то время как они вынуждены искать кусок хлеба для семьи. За проигранную войну, за черную беспросветную полосу в жизни, за все плохое. Для них ты представитель класса эксплуататоров, который следует уничтожить.

Лиза разлепила глаза и посмотрела на брата. Андрей спал, уронив голову на сложенные на подоконник руки. За окном рассвет уже обрисовал крыши домов. Вместе с ночным мраком растаяли и ушли прочь звуки перестрелки.

— Надеюсь, в газетах напишут, кто победил и что это было, — пробурчала она и сонно побрела в свою комнату.

Утром невыспавшийся и злой хозяин пансиона сам готовил завтрак немногочисленным гостям — повар и вся прислуга не вышли на работу.

— Месье, есть какие-нибудь сведения о том, что происходило ночью? — наскоро перекусив яичницей с сыром и галетами, Андрей поспешил удовлетворить своё любопытство и развеять тревоги.

— Никаких. Телефон не работает. Жан, это мой старший, отправился купить газету и разузнать.

Накормив постояльцев, и видимо сочтя, что его долг хозяина исполнен, француз уселся за столик у входной двери и принялся в тесной компании с пузатой бутылкой ожидать возвращения сына. Постояльцы тоже не торопились покидать столовую, видимо рассчитывая на новости.

Через пятнадцать — двадцать минут в столовую ворвался паренек, похожий на очень помолодевшего хозяина гостиницы и сдернув с головы кепку принялся обстоятельно докладывать.

— В городе на улицах никого. Вышел на Страсбургский бульвар — тишина, только свежие стреляные гильзы повсюду валяются. Один раз мимо проехал грузовичок 'Рено' с вооруженными людьми в кузове, одеты вразнобой, но большинство в гражданском. У некоторых на руках красные повязки, у нескольких национальный триколор. Дошел до бульвара Сент-Дени, а там что-то вроде баррикад устроено и вокруг убитые, убитые. В-основном солдаты и полицейские. Пока я прикидывал, куда дальше отправиться подъехало несколько грузовиков. Из них вылезли люди и принялись трупы в кузова сваливать — прямо навалом. А потом какой-то мужчина с красной повязкой на руке крикнул мне, что нечего глазеть и чтобы я помог им носить мертвецов. Я развернулся и бегом оттуда. По пути обратно увидел людей расклеивающих какое-то воззвание и попросил одно.

Он залез в карман пиджачка, достал сложенную бумажку и подал отцу.

Хозяин гостиницы хмыкнул и принялся было читать, но видимо, почувствовав на себе взгляды постояльцев, откашлялся и принялся читать вслух: — Граждане Франции! Рабочие, крестьяне и служащие! Антинародное продажное буржуазное правительство, повинное в позорном, бедственном и отчаянном положении французской нации, низложено! Вся власть в стране переходит в руки Национального Революционного Комитета! Отныне и навеки трудящиеся Франции являются хозяевами своей судьбы! Национальный Революционный Комитет призывает всех граждан к спокойствию и сотрудничеству с новым правительством.

— Дальше идут фамилии, — хозяин нахмурился, — коммунисты, социалисты, национал-коммунисты и один анархист. Видимо это наше новое правительство.

— Информации маловато, одни восклицательные знаки! — покачал головой Андрей.

— Месье, извините, а что думаете вы? — обратилась Лиза к хозяину пансиона, — Вам, как французу, виднее опасна ли эта революция для простых людей. Что творилась во время прошлой?

— Мадемуазель, это было пятьдесят пять лет назад! Меня тогда ещё не было на свете, я что, так старо выгляжу? — возмутился француз.

— Хозяин ювелирного магазина на углу куда-то уезжает. Таскает чемоданы в машину так, будто у него в доме пожар, — сообщил его сын.

— Да пусть, хоть все уедут! Это мой пансион и ничто не заставит меня бежать! — закипятился хозяин, подогретый содержимым бутылки, — даже нашествие гуннов не заставило меня бросить семейное дело! Весь Париж может бежать хоть к черту, а Франциск Пурот останется на месте! Это моё последнее слово!

Француз снова схватился за спасительное горлышко бутылки. Поняв, что от него большего не добиться, Андрей с Лизой вернулись к себе на второй этаж.

— Раз на улице так тихо, как говорит этот Жан, пожалуй я тоже пойду прогуляюсь и осмотрюсь, — Андрей задумчиво потер подбородок, — А ты пока займись чем-нибудь. В город соваться не вздумай!

— Ладно, — покладисто согласилась Лиза, — У меня есть недочитанная книга, 'Аэлита' графа Толстого, только не того, который босиком бродил — другого, который ещё 'Луч смерти инженера Гарина' написал.

— И что интересная книжка?

— Очень! Там поручик космического флота Лосев прилетает на Марс и встречает марсианскую принцессу Аэлиту. И между ними вспыхивает страсть! — Лиза даже зажмурилась, не в силах описать главные чувства героев книги.

— Понятно, — улыбнулся брат, — значит, в конце книги он на ней женится. В таких книгах главный герой всегда женится на благородной принцессе.

— Нет, — вздохнула Лиза, — долг службы призовет его обратно, на Землю. Но он клятвенно пообещает вернуться!

— Ты же говоришь, что не дочитала книгу, а откуда тогда ты знаешь, что произойдет?

— А я в конец заглянула, — лукавая улыбка осветила лицо Лизы, — сильно не терпелось узнать, чем всё закончится.

— Тогда сиди и дочитывай. А я в город.

Брат вернулся очень быстро — не прошло и двадцати минут.

— Так быстро? — отложила в сторону книгу Лиза, — что-то случилось? Ты сам на себя не похож!

— Случилось, — просипел брат и буквально рухнул на стул, — что-то горло перехватило, от волнения наверное. Я только — только начал свою вылазку в город. Иду, солнышко светит, не сильно жарко — красота. Вдруг невдалеке выстрел, крики и с улицы Парадиз навстречу мне бежит человек. Прилично одетый, но без шляпы, волоса на бегу развеваются, глаза безумные. Прижался я к стене, пропустил его. Затем, выбегают еще трое, с винтовками в руках, на рукавах черные повязки. Тоже пробежали мимо меня. Затем смотрю — один из них остановился, винтовку поднял, прицелился и выстрелил. Убегавшего крутануло на месте и в пыль уличную кинуло. Он еще подняться пытался, но обратно упал. А эти трое подошли не торопясь, — набравший было силу, голос брата снова задрожал, — и забили его прикладами, насмерть забили. Я медленно-медленно, чтобы не обратить на себя внимания, пошел, пока они над трупом закуривали. Сделал круг и в пансион вернулся. Нечего мне там больше делать — теперь я знаю, что такое революция! Оказывается, она ничуть не лучше войны, но на войне хоть ясно, кто твой противник и чего бояться. А здесь... — брат в отчаянии махнул рукой.

Лиза молчала, ей было больно. Больно не за того неизвестного убитого на улице, больно за брата, которого она впервые увидела растерянным и пожалуй что даже напуганным. То, что её веселый, находчивый и предприимчивый брат сейчас был не в состоянии совладать со своим голосом, ранило её в самое сердце.