Последним, что Кимико помнила, была их с Учики попытка спасти Китами, их знакомую и подругу, в больнице в Меркури. Она пробовала выиграть для Чики-куна время, создав таинственным нападавшим препятствие в виде энергетического барьера, как учили в академии "Эклипс", где собрались все Наследники школьного возраста в Европе. Но кто-то неожиданно лишил Инори сознания, а очнулась девушка уже в транспорте, везущем ее куда-то в компании людей со знакомыми голосами. На голове постоянно находился глухой темный мешок, не дававший ничего увидеть, и при каждом пробуждении кто-то сразу же вкалывал девушке в вену вещество, заставлявшее снова проваливаться в беспамятство. Возможно, в шприце, истыкавшем руку Кимико, содержались и наномашины, блокировавшие действие следящих устройств "CDM" в теле каждого Наследника. По крайней мере, никто так и не нашел их вместе с похитителями и не отбил.
Их перетащили из одной машины в другую, затем в грузовой отсек самолета, нещадно гудевшего. Она не могла сказать, как долго длились мытарства, постоянно плавая на границе сна и яви, мучаясь кошмарами и головными болями при пробуждении. Дни сменяли дни, но Кимико не видела света. Тянулись недели, тусклые одинаковые камеры сменяли друг друга, наркотики измотали организм, и теперь Инори едва могла шевелиться даже без новых лошадиных доз. Однако похитители сочли нужным все же ограничить ее в движении, приковав к койке. В нынешнем обиталище пленники задержались дольше всех. Кимико, продираясь сквозь наркотический дурман, сообразила, что их привезли в конечный пункт назначения.
Инори попробовала пошевелиться. Руки и ноги будто налились свинцом, каждое движение давалось с трудом. Попробовав поднести к лицу ладонь свободной руки, девушка несильно шлепнула себя по щеке. Однако силы все-таки были. Опершись о голый жесткий матрац, на котором лежала, она сумела приподняться и огляделась.
Камера освещалась единственной тусклой лампой, висящей на проводе под потолком, и всю ее обстановку составляли койка и унитаз, неприятно смердящий рядом. Помещение оказалось вытянутым в длину, вместо дальней стены в полумраке виднелась решетка с вделанной сбоку дверью. За решеткой царила темнота и тишина. Заметно веяло холодом. Кимико поняла, что, скорее всего, находится в подвале или похожем глухом изолированном месте, где хорошо содержать пленников. Девушка попробовала свесить ноги к полу, и после некоторых усилий у нее получилось. Наручники предостерегающе звякнули о спинку кровати.
— Ох... — тяжко выдохнула Инори, собираясь с силами и приподнимаясь. Колени тут же ослабли, ноги начали разъезжаться. От позорного падения кулем на голый холодный пол спас унитаз. Упершись ладошкой в сиденье, девушка смогла удержаться. Постояв с согнутой спиной где-то минуту, она начала выпрямляться. Каждое усилие словно очищало кровь от наркотиков, а голову от дурмана. В конце концов, удалось встать довольно сносно, только наручники тянули одно плечо вниз, оказавшись слишком короткими.
Кимико попробовала двинуться вперед, но поняла, что, пристегнутая к кровати, сейчас далеко не уйдет. Одновременно девушка заметила, как болтается в рукаве ее рука. Получалось, что она сильно исхудала за время плена. Сколько же прошло времени, и почему она не умерла от голода? Помогли Силы Наследников, или вместе с дурманом похитители вводили питательные вещества? Кожа выглядела бледной, особенно в столь скудном свете. Скосив глаза, Инори обнаружила собственные длинные черные волосы в полном беспорядке. Сейчас она, наверное, была похожа на ведьму из классических японских ужастиков.
Внимательные глаза наблюдали из темноты коридора за тем, как тоненькая невысокая фигура девушки в мятой грязной одежде возилась сама с собой возле койки. В полной тишине подвала эхо то и дело бряцавших наручников разносилось далеко и вскоре достигло чужих ушей.
— Эй! — донесся до Кимико знакомый голос. Звучал он с непривычной дрожью. — Здесь есть кто-то еще?
Неожиданный звук человеческой речи неприятно ударил по перепонкам, вызвав секундную головную боль, но Инори не обратила на нее внимания.
— Да... — попыталась откликнуться девушка, но пересохшее горло тут же принялось скрипеть и царапаться. Она прокашлялась и повторила. — Да... Кто это?
— Меня зовут... — в голосе звучала надежда, и вместе с ней едва сдерживаемые слезы избитого ребенка. Почему-то воспринимать его таким получалось с трудом. Кимико узнала говорившего. Спустя долю секунды тот представился и сам. — Меня зовут Марлон. Марлон Данглар...
— Марлон! — ей даже удалось громко воскликнуть, прежде чем челюсти свело судорогой, а в висках застучала кровь. — Ох... Марлон, это я, Инори.
— Кими... Кимико? — запинаясь, переспросил Данглар. — Японка из моего класса?
— Да, — подтвердила она, обессилено опускаясь на койку. Сил все-таки не хватило даже на то, чтобы простоять пять минут. — Марлон, ты там один?
— Один. Тут какая-то камера с решетками. Я больше никого вижу, снаружи темно.
— Я тоже.
Моргая и пытаясь сбросить набежавшую на глаза пелену, Инори вспоминала. Марлон Данглар был Наследником, как и она. Но этот французский юноша состоял в энергетической паре с...
— Ты никого больше не слышал и не видел? — продолжила девушка расспрос. — Эрика-тян не с тобой?
— Нет, — будто собираясь зарыдать, огорчил ее Марлон. — Говорю же, я совсем один.
— Как давно ты в сознании?
— Не знаю. Я проснулся давно, но тут нет часов и не видно солнца. Думаю, где-то день. Я все время звал кого-нибудь, но до тебя никто не отзывался.
— Ты не знаешь, где мы?
— Нет! — в голосе Данглара послышалось истеричное раздражение. — Откуда же мне знать?! Последнее, что я помню — это как сидел в общежитии за компьютером! Потом вдруг будто вырубили, а очнулся я уже с мешком на голове, и кто-то воткнул в меня шприц!
— Значит, ты был одним из тех, кого успели похитить из общежития... — пробормотала себе под нос Кимико. Ей вспомнился удушающий газ, Учики, выламывающий бронированную дверь голыми руками, собственные попытки помочь ему дышать. Вспомнилась слабость, драка, тела на полу и добрый сосед Маки, превратившийся в кого-то другого. Им троим удалось сбежать, но остальные Наследники, в тот час находившиеся в общежитии, стали жертвами неизвестных. А потом они с Учики поспешили на помощь Китами, в больницу. И там попалась уже она сама.
Но что же Учики? Где он? Что с ним? Она помнила только, что в момент похищения он вел бой. Победил ли? Жив ли? Сердце забилось быстрее. Они с Отоко не просто составляли пару Наследников, они были парой и в ином смысле. Между молодыми людьми, оторванными от родины и неожиданно ставшими друг для друга ближе всех на свете, зародились чувства. Кимико знала, что юноша давно в нее влюблен. Сама же она отвечала лишь дружбой, до недавних пор. Признание случилось как раз накануне кошмара. А теперь об Учики ничего не было известно. Возможно, он лежал без сознания в соседней камере, невидимый девушке и Данглару, а возможно, был убит еще тогда, в больнице.
Инори закрыла глаза. В последние месяцы, преуспевая в учебе и овладевая все новыми и новыми способностями, скрытыми в собственном организме, она научилась одному трюку, всегда поднимавшему настроение. Тайком, для себя, Кимико могла сосредоточиться и почувствовать Учики Отоко, будто коснуться его разума и ощутить, что он рядом. По мере роста их взаимной влюбленности ментальный контакт становился все прочнее и устанавливался все проще. Вот и сейчас девушка попыталась представить, будто отправляет в огромную темную пустошь Вселенной переливающуюся огнем жар-птицу. Так всегда визуализировалась в девичьем сознании мысль об Учики, желание увидеть его, услышать.
Одиноким тусклым пером мелькнула во тьме ее попытка. Может, из-за переполнявших организм наркотиков, может, из-за растерянности, но ничего не получилось. Инори словно схватила пустоту, холодную и темную. Учики Отоко не было.
Плечи Кимико понуро опустились, когда она открыла глаза. Сердце вдруг защемило. Только теперь, окончательно проснувшись, девушка поняла: она в ловушке. И она совсем, совсем одна.
— Эй, Инори, — вновь подал голос Марлон. — Так что нам делать-то?
— Я не знаю, — коротко ответила она и, посмотрев в непроглядную тьму, поймала невидимый чужой взгляд. — Не знаю.
14:22 местного времени
Фэй Пан любил предаться философским мыслям, когда бывало подходящее настроение. Вот и сейчас, ожидая предстоящего разговора, он задумался о том, как неизбежна гармония во всех творениях людского разума, включая самое ужасное и величественное порождение человеческого общества — преступность. Западные варвары, у которых, конечно, порой было, чему поучиться, не замечали сути творящегося вокруг, со времен христианской пропаганды называя преступность грехом, но мудрые азиаты, к которым Пан причислял и себя самого, понимали бытие гораздо лучше. И, в отличие от большинства философов и аналитиков Запада, любой азиат мог с уверенностью сказать: мир преступный, грязный, заляпанный кровью и пропитанный остатками принятой дозы наркотика — неотделим от другого, чистого, залитого солнцем и полного детского смеха.
Преступность, проникшая в человеческое общество на всех его уровнях и во всех сферах, для Фэй Пана оставалась явлением столь же обыденным и вездесущим, как дождь или восход солнца. Чудовищным лицемерием считал он взгляд на жизнь вокруг, порицавший тех, кто преступал законы, клеймя их поступки и решения как неестественные, не присущие человеку, не воспитываемые в нем. Законы? Уловки, выдуманные одними преступниками, чтобы одолеть других, не более того. Для него не существовало ни одного закона, кроме самого главного, крывшегося в ядре любой жизненной философии: "Преуспевай". Он, Фэй Пан, в своей жизни преуспел. И никто не осмеливался указывать на могилы, которые он заполнил, или на жизни, которые опустошил. Что есть преступление, что есть безнравственность? Разве о нравственности говорит обожествляемый белыми, черными и желтыми принцип "Будь первым"? Разве о любви к ближнему думает человек, свободный от исподволь подбиравшихся все ближе коммунистов с материка? Зачем останавливаться на полпути только потому, что твоему стремлению быть первым противоречит выдуманный кем-то другим закон? Лицемерие, простое неумелое лицемерие, такое же, как растворение собственного "я" в величественном "мы". Можно быть добрым к другим, но в душе, в самом дальнем и сокровенном уголке сердца каждый из людей знает, что готов продать, убить и бросить ближнего ради себя. И никакое великое дело не изменит тысячелетней традиции. Именно этому учит сама жизнь, само общество, с его детским смехом на фоне трупиков младенцев в мусорных баках. Именно так живет большинство — притворяясь до первой серьезной проблемы. Пан точно знал, какова жизнь на самом деле. Он видел ее темную сторону с самого детства, когда бегал худосочным мальчишкой по гонконгским улицам, глядя на сытых довольных людей и чувствуя, как сводит от голода брюхо. Он видел красивых ухоженных женщин, становившихся на колени и ублажавших глупых некрасивых мужчин за деньги. Он видел примерных мужей из соседнего дома, ломающих кости подросткам по приказу других примерных мужей, без жалости и сострадания. Во всех этих поступках не находилось ничего, не свойственного человеку. Такими были для него все вокруг. Кому-то везло, и они жили ближе к светлой половине мира, кому-то нет, и они навсегда оставались во тьме. Но Фэй Пан преуспел и не думал о том, насколько несправедлива порой естественность жизни. Если не было настроения.
Лощеный китаец того трудно различимого возраста, когда седина не выдает старость, а гладкое плоское лицо сохраняет обманчивую моложавость, сидел за широким деловым столом в своем кабинете. Тихий частный дом, выстроенный как классическое бунгало, тщательно охранялся людьми триады. Молодые бандиты из особо отличившихся, донельзя гордые собой, несли службу во дворе, а их верховный повелитель лениво разглядывал ногти с качественным маникюром на собственной руке. Фэй Пан возглавлял преступное сообщество, известное под красивым, как он считал, именем "Северная гора" и был известен как "властелин горы". Обычно вожака банды называли "главой дракона", но Фэй Пан любил отличаться от остальных. В годы тяжелых потрясений, последовавших за мировым кризисом, он сумел собрать воедино жалкие клочки гонконгского преступного мира именно благодаря неординарности мышления и смелости поступков. Приходилось заниматься столь неприятными вещами, как свежевание врагов и публичное вывешивание туш, утопления, изнасилования и массовые убийства, но результат себя окупил. "Северная гора" выросла над ослабшими старыми конкурентами и в последние годы стала самой крупной из соперничающих в Гонконге триад. Влияние организации распространялось далеко за пределы одного города, пусть и крупного. Пан, движимый жаждой обогащения и укрепления власти, неустанно сколачивал могущественную империю. Создавать свое государство, не считающееся с правилами государств "настоящих", для него было делом ничуть не менее естественным, чем дышать. Он уже давно забыл о лицемерии, но помнил осторожность. От чужих оков можно отказаться, но нельзя плевать на другого, если тот сильнее. Пока что Фэй Пан не был сильнее китайских властей. Пока что.
Установленный на столе терминал безопасной связи пиликнул, сообщая, что разговор готов начаться. Перестав разглядывать ногти, Фэй Пан подобрался и придал скучающему лицу серьезное выражение. Тонкое прозрачное изображение появилось во всплывшем голографическом окне. Суровый худой старик с выступающими скулами смотрел по-деловому сурово.
— Здравствуйте, господин По, — вежливо поздоровался Пан. — Как ваше здоровье?
— Прекрасно, — грубым низким голосом отозвался старик. — А как поживаете вы, друг мой?
— Боюсь, до вас мне далеко, — покачал он головой. — Здоровье оставляет желать лучшего.
— Нужно просто больше отдыхать, как только предоставляется возможность.
— К сожалению, слишком много дел.
— Понимаю. Кстати, как там последнее дельце? — По очень быстро перешел от любезностей к делу.
— Все идет по плану, — сообщил Пан. — Подготовка к турниру почти завершена, размещение частников ведется быстро.
— А сами участники?
— Отбор закончен. В этот раз все как на подбор — сильны, быстры, безжалостны.
— Твое нововведение с предварительными боями вне турнира меня удивляет, — проявил неожиданную честность По. — Это же очень накладно.
— Почему же?
— Привлекает слишком много внимания. Не забывай, мы — триады. Мы существуем в обществе, подпитывая грязными деньгами чистое благосостояние. За это нас терпят и уважают. Мы воспитываем детей и принимаем в свое лоно отверженных. За это нам платят. Но этот турнир — ведь это же развлечение. На него уходят силы и деньги, а что он приносит нам?
— Вот тут вы ошибаетесь, господин По, — Фэй Пан позволил себе улыбнуться. — Вы, как никто другой в нашем сообществе, понимаете меня. Поэтому мы с вами союзники. Вы знаете, что я не занялся бы турниром, если бы тот был для меня всего лишь затратным старым обычаем.
