Фейри с Арбата. Гамбит

Сакса передернуло. Он кровью поклялся служить светлому принцу, а тот?.. Сакс не очень понимал, отчего рука потянулась к ножу, а язык словно распух — ни слова не сказать, и в ушах голос охотника: дураку везение нужно. Дураку, точно. Размечтался. Честь, верность, гвардия...

Младший принц подъехал к брату, тронул за руку. Заговорил негромко, мягко. До Сакса только и долетало: не подобает, королевское достоинство, бесчестить, великодушно. Старший отмахнулся, едва ли не брезгливо. Поманил Сакса пальцем.

— Иди-иди. Твой принц ждет.

Фейри схватила за руку, не дала достать нож. Правильно не дала. Тут не драться, тут бежать надо. Сакс уже ее пихнул назад и собрался шепнуть: бегом! — как Томас влез. Никогда не мог смолчать, и тут не утерпел, во весь голос окликнул Марка:

— Эй, старший, тебе не совестно?! — Дурень, что ж ты делаешь, хотел крикнуть Сакс, но толку-то? А Томас продолжил еще громче: — Не слышишь, как братнюю девку бесчестят? Побойся, от такого и Матерь, и Дева отвернутся!

Договорить не успел, как Марк к нему подлетел, чуть не затоптал конем, и эфесом — в зубы. Томас свалился. Кузнецы, что до того молча хмурились и вовсе отворачивались, недовольно загудели. Артур Бероук досадливо скривился, выругался в голос. Обернулся к Марку. А младший принц поймал Саксов взгляд и показал пальцами: беги. Быстро беги!

Кинув последний взгляд туда, где валялся Томас, Сакс вытолкнул фейри из прохода между телегами, схватил за руку и помчался прочь. За спиной загрохотали, заулюлюкали. Около уха просвистело тяжелое, воткнулось в землю.

— Ату их! Ату!

Щучьи дети, как за зайцами! Брат, твою мать! Принц!

Ругался Сакс про себя, надо было беречь дыхание. И — прятаться.

Они бежали, петляли, ныряли под телеги и снова бежали — через площадь, к заборам и закоулкам, куда конные не полезут. Стража принца с гоготом и грохотом ломилась вслед. Торговцы орали, проклиная всех скопом. Какой-то толстяк попытался схватить Сакса, — перед принцем выслужиться захотел, щука? — ринулся наперерез. Получил кулаком под дых, отлетел, заверещал.

Лишь когда Сакс перекинул фейри через высокий забор и запрыгнул в чужой дворик сам, от них отстали, а может, нашли другую забаву. Сакс остановился, прислонившись спиной к частоколу. Фейри замерла рядом, дышала хрипло, с присвистом, не привыкла так бегать.

— Куда... теперь? — жалобно спросила, словно дите малое.

— В лес. Тихо!

Сакс повернулся на звук, оттолкнул ее за спину и вытащил нож — все в одно движение. Но это была всего лишь горожанка, высунулась из двери, увидела его и убралась от греха подальше. Грохнул засов.

— Мне надо предупредить отца, а потом выбираемся из города, — убрав нож, объяснил он.

Она испуганно кивнула. Железный нож, верно, не понравился. Но ни слова против не сказала. А Сакс задумался: к отцу надо, а с фейри как быть? Спрятать бы ее... да точно!

Сакс запустил пальцы в почти пустой кошель, достал последнюю серебрушку и постучал в дверь.

За дверью зашебуршало. Молча.

Сакс повертел монеткой так, чтоб бликовала на солнце, и попросил:

— Добрая женщина, продай плащ какой, Матери ради! Невеста моя совсем замерзла.

— Монету покажь, — скрипуче потребовали за дверью. — А то знаю я вас...

Монету он сунул в щель под дверью — исчезла тут же. Горожанка подумала немножко, верно на зуб пробовала, буркнула: "ладно" — и заскрипела засовом. Отворила дверь на ладонь, только чтоб выпихнуть серую тряпку, и снова захлопнула, опустила засов. Пробормотала что-то вроде "ходють тут всякие, а у честных людей потом вилы пропадають..."

Что она бормотала дальше, Сакс не слушал. Накинул потрепанный и не единожды штопаный плащ на фейри, как раз укрыл по самые башмаки, и потянул ее в узкую щель между домами.

Она последовала за Саксом без лишних вопросов, и так тихо, что если б за руку не держал, точно решил, что пропала. Щелями и проулками добрались до конного ряда. Сакс выглянул, нет ли поблизости Бероука или стражи. Не было, хвала Матери. В конном ряду, считай, никого не осталось, лишь отец и еще один заводчик с Приречья — Сакс его и раньше встречал, но забыл, как звать. Отец то и дело тормошил бороду, совсем растрепал, и поглядывал по сторонам. Сына ждал. Небось уже догадался, за кем с улюлюканьем гонялись их высочество.

Сакса с фейри отец заметил, едва показались из проулка. Бросил хмурый взгляд, отвернулся и что-то сказал товарищу. Тот кивнул и пошел прочь, не оборачиваясь. Чего не вижу, о том не болею? И правильно. Ему-то принцев гнев ни к чему. А вот отцу худо придется...

Отец обернулся, без замаха дал Саксу по уху.

— Чего пришел? Бегом из города, и Тянучку забери. Твоей породы кобыла. Дурная.

Сакс виновато кивнул отцу в спину и потянул фейри в другой проулок, тот, что к городской стене. При луайонцах стену не чинили, как обвалилась, подмытая ручьем, так и оставили дыру. А от дыры до постоялого двора рукой подать. Спина зудела, чуя, как отец дома всыплет розог. И поделом. А еще думалось: седла нет, Тянучку запрягали в телегу, не сбить бы малышке спину...

Оставил фейри у конюшни, сам пошел за кобылой. Та, почуяв хозяина, радостно заржала. Сакс похлопал ее по морде, позволил пощипать себя за волосы, пока внуздывал. Вывел во двор, хотел фейри позвать — а ее нет! Продрало холодом — до пота. Что если не сама ушла, а снова влипла?! Вот послала Матерь наказание!..

Уже хотел бежать, искать и спасать, как она показалась из-за угла. Улыбнулась, рукой помахала.

Отлегло. Даже вечер светлее стал. Сакс ей тоже кивнул, и примерился к Тянучке, неудобно без стремян-то. Запрыгнул. Подъехал к фейри, подхватил и усадил перед собой.

— Ты того, не вертись, — буркнул. — А то девочке спину натрем.

Фейри кивнула, замерла. Сакс обнял ее за пояс одной рукой, чтоб не упала.

Ехать вдвоем было неудобно. Не то чтобы ему не нравилось ее обнимать, нет. Скорее слишком нравилось, так, что в жар кидало и думалось не о том, что он бросил раненого Томаса и заставил отца отвечать перед принцем за непутевого сына, а о том, какая она там, под платьем, гладкая и мягкая, и что если руку чуть поднять, как раз грудь поместится в ладонь.

Лучше б вообще не думал. Стало совсем жарко и неудобно, пришлось поерзать, отодвинуться. А то как-то оно... еще смеяться станет, фейри, они такие...

А еще всю дорогу его преследовал запах колбасы. Жареной. И думалось, что ж, дурень такой, даже хлеба не купил? Мало ли, что фейри страшно одну оставлять, не охотиться же на ночь глядя и у самого города. Дурень и есть.

До реки добрались только к закату, и не к мосту, а забирая до брода. Там переночуем, решил Сакс, а утром дальше. Присмотрел место повыше, спешился и помог фейри слезть. Задумался: надо ночлег обустроить и Тянучку напоить, а уже темнеет. Ладно, сперва лошадка. Тут его дернули за рукав.

— Напоить надо, — сказала фейри. — Отпустишь со мной? Я воды принесу, у меня мех есть.

— Осторожней, Тянучка с норовом.

Он отдал повод, — кобыла недовольно всхрапнула, но хоть лягаться не стала, — и занялся костром. Не поесть, так согреться. И лапника нарубить, на подстилку. Одну. И теплее будет, и нож меньше тупить, и фейри обнимать приятно. Если, конечно, не сбежит — но хотела б сбежать, раньше ушла, правда?

Он уже и костер развел, и лежак соорудил, а фейри все не было. Неужто сбежала? И Тянучку увела?

Не сбежала.

Обернувшись на хруст веток, Сакс так и застыл. Тянучка не просто шла за фейри, она и за волосы щипала, и тыкалась мордой в плечо, чтоб погладили. А фейри отщипывала от хлеба в сумке, и ее кормила — Тянучка осторожно, мягкими губами, брала с ладони кусочки и благодарно фыркала. И куда только норов подевался!

Тут же подвело живот, рот наполнился слюной. Сакс сглотнул, тоскливо вспомнил про потерянную на ярмарке сумку. Фейри остановилась, погладила лошадку по морде и отцепила от пояса свою сумку, протянула ему.

— Ты же есть хочешь, наверное.

— А ты? — спросил, а рука сама потянулась к сумке. Оттуда так пахло колбасой, что живот снова запел шакальи песни. — И устала, верно.

Она подождала, пока он сумку развяжет, ухватила кусок лепешки.

— Испугалась больше.

И кусочек откусила. Маленький.

Он тоже сунул в рот кусок лепешки, чуть не зажмурился от удовольствия. И потянул фейри к лежаку, усадил, погладил по руке.

— Ничего, в лесу тебя не достанут. В город только не ходи вот так... — дернул плечом, не зная, как сказать: глупо.

И вернулся к костру, насадил кусок колбасы с лепешкой на палочку, горячее ж вкуснее.

Фейри помолчала. Потом пошуршала ветками и спросила:

— Как тебя называть? Ты меня спас, а я и имени твоего не знаю.

— Друзья Саксом зовут. — Он обернулся, протянул ей палочку с горячей колбасой. — Или Деррилом.

Фейри помотала головой и показала — сам ешь.

— Деррил — это Эри?

— Даро, — поправил он и вцепился зубами в колбасу. Потом подумал, проглотил колбасу и добавил: — Да пусть Эри. Забавно.

Звучало и впрямь забавно, вот как она сама. Еще бы узнать, как ее звать. Но было неловко спрашивать, фейри же, еще обидится на наглость. А окольно, с уважением, он не умел. Его дело лошадки да зайцы, а окольно и с уважением — это хранители и барды всякие. Только все равно любопытство грызло.

— А я... — она осеклась, вдохнула и поправилась: — Меня можно звать Лиле.

И зашуршала опять.

— Лиле, — повторил он. — На иволгу похоже.

Почему иволга, сам толком не мог сказать. То ли маленькая такая, то ли голосок нежный. А может, потому что улетит же, фейри — что твоя пичуга, волю любят.

Доел лепешку, разбросал костер. Не оборачиваясь, сказал:

— Ты это, ложись спать. Я сейчас, до реки.

Она вздохнула.

— Я подожду лучше. Вот как вернешься...

Он вернулся быстро, чего там, умыться-то. Не на закат же глазеть. Лиле так и сидела на лежаке, смотрела в дотлевающие угли. В быстро сгустившейся темноте она словно светилась, может, потому что кожа белая. Снова закололо ладони, ровно тогда, у озера. Подумалось, это ж всю ночь рядом... и Томас про фейри говорил, они завсегда согласные... Только это было неправильно. Будто требовать плату за спасение от костра. Что твой стражник.

Вздохнув, Сакс вышагнул из кустов, хрустнул веткой, чтоб заметила.

Фейри ему улыбнулась, отодвинулась к краю.

— Иди, ложись. Тебе выспаться надо.

— Уснешь тут, — хмыкнул Сакс, садясь рядом и стягивая сапоги.

— Уснешь.

Она вытащила откуда-то, чуть не из рукава, свою дудочку. Поднесла к губам и заиграла. Тихо-тихо, как выдохнула. От ее песни стало вдруг хорошо и светло, и показалось — весь этот дурной день был сном, а завтра он проснется, пойдет с отцом на ярмарку и встретит Марка. Не то щучье отродье, что за шесть лет ни разу даже весточки матери не подал, а за родным братом охотился, как за зайцем. А того старшего брата, что учил его стрелять из лука, ставить силки и вываживать сомов, катал на плечах и обещал когда-нибудь, непременно, отвезти в столицу смотреть короля.

Вот и посмотрел. Принца.

Сморгнув злость, Сакс устроился на лапнике, положив голову Лиле не колени. Она не возражала. Все играла что-то странное, незнакомое, и играла...

* * *

Ему снилась Лиле. Теплая, мягкая, она то обнимала его, то убегала, и белая спина мелькала между деревьев.

— Эри, — звала она.

Позволяла себя догнать, поймать, но в его руках снова оставалась лишь украденная сорочка, и пахло земляникой, хвоей и чем-то вкусным, уютным. Он снова догонял ее, ловил, падал с ней вместе в траву, задыхаясь от желания, и метелки ковыля щекотали кожу... лезли в глаза, в рот... щекотали...

Сакс чихнул и проснулся.

Под рукой было теплое и шерстяное. Пахло земляникой, дымом. И листвой. А еще по-прежнему щекотало нос. Сакс открыл глаза. В лицо ему лезла растрепанная коса. Он осторожно, — не разбудить бы, — отвел щекотную прядь. Не разбудил. Лиле только нос наморщила, пожаловалась, что холодно, и причмокнула во сне.

Еще осторожнее, словно собирался воровать мед прямо из пчелиного дупла, придвинулся к ней еще ближе и коснулся губами губ. Гладкие, нежные. Теплые. Очень хотелось продолжить, хотя бы поцеловать ее так, как учила мельникова сестра. Сакс зажмурился, отгоняя видение земляничных сосков, тяжело сглотнул. Отстранился. Еще не хватало ее испугать. Вдруг она не такая фейри, как те, томасовы? С теми Сакс не хотел бы проснуться рядом. А с Лиле... да хоть каждое утро.

Она вздохнула во сне, потянулась к нему, словно не хотела отпускать. От этой мысли стало так хорошо... только страшно. Он что, хочет привести домой фейри? Вот отец обрадуется. Проклятье.

Сакс тихонько снял с себя ее руку, выскользнул из-под плаща в утреннюю сырость, поежился — и побежал к реке. Нет ничего лучше с утра, чем хорошая пробежка босиком по росе и нырок в реку. Холодную. Поглубже. Чтоб вымыло все дурные мысли из головы.

Вернулся он — к костру. Лиле уже расстелила платок и разложила остатки вчерашнего ужина. А сама кормила Тянучку яблоком. Обернулась через плечо, кивнула ему и показала на костер.

— Сохни, замерзнешь.

— Не замерзну, тепло, — буркнул он, но к костру подошел.

Снял рубаху, которой вытирался, растянул на воткнутых в землю ветках, чтоб быстрее сохла.

Лиле вздохнула и как-то нерешительно попросила:

— Ты меня через реку перевези. Ладно? Дальше я сама...

— Угу, — не глядя на нее, отозвался Сакс.

Вот так-то, мечтатель. Не нужен ты ей больше. Только из костра вытащить и через текучую воду перенести. А ты — каждое утро. Дурень, как есть дурень. Башмачки отдал, сорочку и ту не скрал.

Она снова вздохнула, села к костру. За руку взяла.

— Угрюмый ты с утра. Дома сердиться станут?

Ладошка была теплая-теплая. Верно, совсем замерз в этой реке. Передернул плечами, снова зазудели в ожидании отцовской розги, и хмыкнул:

— Ничего, переживем. Не впервой.

— Что ж тогда?

— Брат, — ответил, что в омут нырнул. — Помнишь то щучье отродье, капитана стражи? Шесть лет как забрали на службу. Ни весточки, ничего. Мать думала, его в Зеленом легионе уморили.

Фейри промолчала. Что тут скажешь.

Встала, сняла с пояска гребень, зашла Саксу за спину и стала волосы ему чесать. Мягко, ласково. И подумалось вдруг: может, брат еще опамятует. А нет — все не одни мать с отцом. Он-то их никогда не бросит, что бы рыбники не обещали.

Сидеть так, чтобы заботились и чесали, было хорошо, целый день бы сидел. А если б еще и обнять ее... Сакс поймал ее за руку с гребешком, прижался щекой.

— Лиле, а ты... — сглотнул, но все же снова набрался храбрости. — Ты еще придешь? Не на ярмарку, к озеру, может?

— К озеру приду, — засмеялась она. И погрустнела. — А встретимся ли там — кто знает. Если захочу что на память дать, возьмешь?

Он кивнул, не отпуская ее руки. Почему-то показалось, больше ее не увидит, и тоска взяла. Глупая такая тоска, щенячья, от которой хочется скулить и ластиться к теплым ладоням.

Лиле пошевелила пальчиками, погладила щеку. Освободила руку и вложила ему в ладонь гребень. Красивый, гладкий. Ореховый. В горле встал ком, Сакс даже поблагодарить не смог. Просто глянул на нее, улыбнулся и привязал гребешок к поясу.