На том и расстались. Подхватив автомат, брошенный мной на журнальном столике, я побрел к выходу. Вновь оказавшись на свежем мартовском воздухе, я задвигался куда уверенней, буквально в несколько прыжков оказавшись у Нивы, в которую тут же и запрыгнул, подальше от пронизывающего ветра. Заведя мотор, я взял в охапку остатки моего старого телефона, выискивая возможность вынуть из него симку. На счастье, возможность эта сохранилась, и уже через секунду, нетронутая пластинка, на которую я записывал номера телефонов, оказалась в моей ладони, а потом и в новом мобильнике. Дисплей его моргнул, включаясь, а значит, я опять был на связи, и мне следовало еще многих обзвонить.

Глава 5

Живу я в Нововятске, в городе на юге от Кирова, который образовался из нескольких деревень и рабочих поселков пятьдесят с лишним лет назад. Точнее уже не городе — в начале девяностых, благодаря политике укрупнения и тому, что до областного цента было всего восемь-десять километров, Нововятск стал четвертым районом Кирова. Ну и наконец, полному слиянию двух городов способствовало закрытие или банкротство всех заводов и фабрик, которых тут было не мало, обеспечивающих работой сорок тысяч человек, что заставило людей каждое утро добираться на новую работу в Город, как они говорили. Нововятск постепенно превратился в спальный район, Нововятский район.

Но при этом сам район был благоприятен для жизни и для воспитания детей. Здесь тихо и спокойно, и есть все, что необходимо: из кранов течет артезианская вода, которую в других местах продают в бутылках, вроде 'Бонаквы', а магазины предлагают тот же ассортимент, клубы и библиотеки в наличии, но самое главное — детские садики здесь почти не закрывались, по этому проблема нехватки мест в них практически отсутствовала. К тому же в Нововятске имелись бесплатные кружки и спортивные секции для детей. Бокс, борьба, футбол, легкая атлетика, авиамоделирование, кройка и шитье, танцы, все бесплатно и в свободном доступе, ребенка не нужно никуда везти, двадцать минут прогулки с ним и ты на месте. У кого есть дети, тот поймет как это важно.

Поэтому обженившись на третьем курсе университета, я с женой остался здесь, живя в одной квартире со своей матерью. Когда же через год появилась дочка, то мы сразу же съехали на съёмную квартиру, буквально через дом от старого места жительства. И мама неподалёку, в случае чего могла помочь с ребенком, и живем самостоятельно. Я с первого курса подрабатывал охранником, писал курсовые за деньги, получал стипендию, поэтому на жизнь хватало, чтобы ни от кого не зависеть.

И сейчас, пробираясь по неестественно загруженным от аварий улицам к дому, я обзванивал институтских товарищей, с которыми всё еще поддерживал связь.

Первому набираю Коле, с которым проучился в одной группе три курса, после чего он взял академический отпуск и ушел в армию. Его поступка на факультете не понял никто, кроме меня. Может быть, поэтому у нас с ним и сохранились хорошие отношения, когда он вернулся после армейки, хотя на учебе он и перевелся на заочку, устроившись работать инкассатором.

— Здорово, Коля!

— Привет, Витек. Как жив-здоров?

— Херово, Коль. В городе эпидемия бешенства. Хочу тебя предупредить, что если какой-нибудь псих появиться, убить его можно будет только в голову.

— Ты что шутишь? Кто нам даст по людям стрелять?

— Я, Коль, не шучу, а тебя предупреждаю. Будь осторожнее. Предупреди родных, и в случае чего звони. Хорошо?

— Хорошо, Вить, учту.

Следующий звонок Сереге, старосте моей группы, одному из немногих оставшихся в аспирантуре. Сын майора медицинской службы ФСИН, он жестко был повернут на восточных единоборствах, на выживании и на охоте. Ружье он себе оформил раньше всех, еще на первом курсе.

— Зиг Хайль, — поприветствовал он меня, узнав по определившемуся номеру. Будучи небольшого роста, поджарым парнем, со следами раскосости на лице, доставшимися ему от бабушки марийки и дедушки удмурта, очень любил в шутку, особенно со мной, построить из себя страстного скинхеда. Любил он так же выдавать себя за лидера местных националистов перед студентами-первокурсниками на археологической практике, которой заведовал уже два года. Бедные студенты были вынуждены рыть бункер-землянку, на который позже прибивалась табличка 'Das Reich', нести круглосуточное дежурство под флагом, на котором был намалеван коловрат, и приветствовать Серегу вскидыванием руки, как истинные арийцы. И что самое интересное, студенты, не смотря на все это, еще ни разу не жаловались, а то сидеть бы Сереге долго и упорно по ФЗ ?80 и ФЗ ?114.

За весь этот юмор, Серега еще в университете был прозван Фюрером, что, впрочем, ему очень льстило.

— И тебе малая зига, Серег. Новости у меня не слишком хорошие. В городе эпидемия бешенства, зараженные бросаются на всех подряд, и при этом не восприимчивы к боли, как наркоманы. Успокоить их можно только в голову.

— Понял тебя, — он был ещё тот параноик, поэтому мои слова воспринял спокойно. — Что собираешься делать?

— Думаю, всем десятком с семействами загород вырвемся, а там видно будет.

— Ясно. Если что к вам прибиться можно? — какое-то время он занимался вместе с нами, помогая чем мог, поэтому был знаком с каждым, и мог об этом просить.

— Конечно. Я на связи.

Ну и напоследок звонок Сане, однокурснику, который сейчас проходил срочную службу в рядах Российской армии где-то в районе Краснодара.

— Здорово, Сань. Можешь говорить?

— Да. Что случилось? — видно тоже что-то почувствовал.

— У нас в городе начинается эпидемия какого-то нетипичного бешенства, очень заразной штуки. Мне кажется, что через несколько дней, Киров погрузиться в ад.

— Что?! Не шути так!

— А я и не шучу. Звоню предупредить тебя, ведь семья то твоя здесь.

— Не совсем. Отец сегодня должен ко мне заехать, — отец у Сани дальнобойщик, раз в месяц стабильно заезжающий в Краснодарский край. — В Кирове только сестра и мать.

— Позвони им, предупреди. Пускай закроются дома или куда-нибудь за город выберутся.

— Хорошо. Спасибо.

Еще двадцать пять минут вынужденно небыстрой езды, и Нива подъехала к подъезду моего нынешнего жилища. Закрыв машину и прихватив автомат, я ускоренным шагом отправился домой. От посторонних взглядов через два десятка шагов меня укрыл подъезд, в котором, аккуратно поднявшись на третий этаж, я нажал на кнопку электрозвонка.

Дверь в квартиру мне открыла жена.

— Что случилось? — бросилась она ко мне на грудь. — Кто тебя так? Как ты себя чувствуешь.

— Да нормально всё, — отбивался я от градов вопросов, немного отталкивая её вглубь прихожей и закрывая за собой стальное полотно двери. — Всё хорошо. Подраться пришлось, это да, а так всё нормально.

— Да на тебе живого места нет!

— Успокойся, — пришлось добавить в голос металла. — Я же сказал, всё хорошо. Муж перед тобой стоит живой и почти здоровый, чего причитаешь? — и, не давая ей ответить, я проскользнул в большую комнату, где на ковре сидела Полина и играла с куклой. Моя мать сидела рядом на диване и внимательно за ней наблюдала.

— Что произошло? — лишь спросила она, когда я, расстегивая подаренную рубаху, полез в большой, еще советских времен, бельевой шкаф за своей одежей.

— Да закуситься пришлось по дороге, не серьезно, — отмахнулся я.

— Ага, и автомат на тротуаре нашел, тоже не серьезно.

— Мам, не начинай, пожалуйста. И так фигово.

— У тебя нос сломан.

— Знаю. В первый раз что ли?

— В том то и дело, что не в первый. Ну почему у всех дети — как дети, а ты у меня вечно лезешь, куда не просят? А? Иди давай на свет к окну, я на тебя посмотрю.

Отложив вытащенную из нутра шкафа старую, уже пожелтевшую от стирки, майку, я подошел к большому, трехстворчатому деревянному окну, где мама аккуратно прикасаясь к коже внимательно осматривала мои повреждения.

— Вот так больно? — она довольно чувствительно ткнула пальцем мне в бочину, от чего я тут же завыл. — У тебя, возможно ребра сломаны. Нужно срочно в больницу на рентген. Да и сотрясение, очевидно.

— Нет, мамуль, вот именно в больницу нам не нужно. Там сейчас Садом и Гоморра в последние пять минут своего существования.

— Не поняла?

— Я же тебе сказал, что бешенство, очень заразное. А куда больных обычно везут.

— Таких — в инфекционку.

— А если их слишком много, причем у многих симптомов заражения пока нет. То куда?

— В обычные больницы, — наконец поняла она. — Мне же нужно всех с работы предупредить.

— А мне что посоветуешь в моем состоянии?

— Тишину и покой. Тебе двигаться нельзя, опасно очень. А вдруг действительно перелом нескольких ребер?

— Почему-то ничего иного я и не ожидал, — я улыбнулся. — Но валяться на кровати времени нет. Дел очень много.

— Послушай мать, — вставила свое слово жена, так и стоявшая молча в дверном проеме. — На себя погляди, какие дела? Да тебе месяц стационара прописать нужно!

— Ну, во-первых, когда я мать слушал? А во вторых, если надо, значит — надо, продолжать разговор на эту тему мы более не будем. Хорошо?

— Как всегда, — только и пробурчала Юля себе поднос, и уселась рядом с дочкой, прижимая к себе.

Натягивая на себя родную одежду, я поинтересовался у мамы, уже во всю набирающую подруг на своем мобильном телефоне.

— Ты всё собрала, что я тебе говорил?

— Все что было?

— Нет конечно. Мы же вернемся, — сказала она уверено.

— Возможно и не вернемся, обманывать не буду. Документы, золото не забыла? — увидев положительный кивок, добавил, натягивая старый, местами залатанный серый милицейский бушлат, доставшийся мне по случаю. — Достань еще постельное белье, одеяла и полотенца, лишними не будут. А я сейчас к тебе на квартиру за едой и еще кое-какими мелочами схожу. Дверь за мной закрыть, никому кроме меня не открывать. Всем ясно, — мои женщины лишь утвердительно закивали в ответ.

К дому матери, простой панельной пятиэтажке, в которой по сути я и вырос, подходил осторожно. Сначала посмотрел издалека, есть ли милицейский бобик или газелька, и только убедившись в их отсутствии, зашел в свой подъезд, третий по счету. Спокойно поднялся на второй этаж. Все тихо.

В квартире, стандартной двушке, первым делом заперся и пошел на кухню. Запас еды есть и у меня дома, но лишней она все равно не будет, кто его знает, как оно сложиться. В первую очередь нужны долго хранимые продукты — крупы, макаронные изделия, консервы, чай, сахар. Их то я и начал извлекать из шкафчиков и холодильника, складывая все на стол. Набралось три больших пакета.

Не стоит забывать и о картошке с луком. Но с ними все проще, хранятся они в двух полупустых мешках. Пересыпав из одного мешка содержимое в другой, завалив его себе на спину, я понял, что они сейчас всё же лишние. Вместо этого я порылся в маминых вещах, в пару дорожных сумок я уложил её спортивные костюмы, наряды попрочней и поудобней, не забыв и её нижнее белье и косметику, просто ссыпав её в пакет и запихнув внутрь, ибо для женщины это вещи первостатейные, а возвращаться сюда я больше не планировал.

Хорошо еще, что сейчас десять утра, в городе, где рабочий день начинается в восемь, это значило практически пустые улицы. Выскочив из подъезда и согнувшись под тяжелой ношей, я вернулся на свою квартиру, не встретив ни живой души. Даже мертвой не встретил, если конечно у мертвецов остается душа.

Скинув родным груз, я вновь поплелся на улицу. Стоило мне только пройти половину дороги в обратном направлении, как до меня донесся крик. Кричала женщина где-то за углом, совсем рядом. Оказаться за этим углом было делом секунд, два прыжка и я там, тут же натолкнувшись на явно мертвого молодого парня, грызущего выставленную руку полноватой женщины лет за сорок, которой она пыталась защититься. Моя рука сама нырнула в карман, вынимая пистолет. Мгновение, и мозги мертвеца выплеснуло на тротуар.

Женщина стояла растерянная и испуганная, она еще не поняла что произошло. Только что её начал кусать, нет не кусать, а жрать этот не нормальный парень, и бац, и парень падает с простреленной головой, забрызгав ее кровавыми брызгами. В прочем брызги она наверняка и не заметила. Она смотрела на меня, и видела какого-то мужика с размалёванным лицом и пистолетом в руке, а возможно даже, приняла за милиционера, кто его знает.

Ну а я глядя на неё думал о другом. Жила была себе женщина, вышла замуж, родила и растила детей, вероятно, есть уже и внуки. Даже возможно и живут вместе с ней. И всё — её укусил этот зараженный парень. Я помнил, что стало с Аней и Надей после укусов, помнил, что стало с ребятами ОУПДСниками, и понимал, чем это грозит её семье, да даже не семье, а всем окружающим. Передо мной стоял будущий монстр. Монстр, который набросится на любого. Её уже не спасти, я был в этом уверен. Час, максимум два и все, врачи не помогут, а скорей и сами пропадут.

— Пойдемте. Я из милиции. Вам нужна помощь, — говорил я, приобнимая её и подталкивая немного вперед. Шок еще не прошел, женщина как деревянная начала делать первые шаги. — Ничего-ничего. Сейчас вам помогут. Пойдемте.

Постепенно я вывел её немного вперед. Пистолет все еще находился у меня в руке, которую, проклиная себя, я навел на затылок этой несчастной. Смерть должна быть быстрой, такой, чтоб её не чувствовать. И если бы мне довелось выбирать, я бы выбрал именно такую. Женщина даже не поняла, что произошло. Она даже выстрел не услышала, её тело шлепком упало на запорошенный снегом асфальт, оставляя кровавый след.

Ну а я, ненавидя себя, пошел дальше, пытаясь утешиться мыслью о том, что спас только что не одну жизнь. Утешение было хреновое, но лучше не было.

Когда улицы пустые, даже такие вещи, как два выстрела на них, остаются относительно незамеченными. Сомневаюсь, что кто-то даже вызвал милицию. Хотя может уже и вызвали. Другое дело будет минут через пять-десять, местное-то РОВД всего в метрах пятистах от сюда, думаю, что скоро его работников будет здесь немало, и обратно придется возвращаться уже в обход. Ну а пока до маминого подъезда оставалось всего метров пятнадцать, десяток размерных шагов, и я внутри. В квартиру подниматься не буду, моя цель сейчас подвал, люк в который находился прямо под лестницей.

Дом, в котором я раньше жил, был кооперативным (сейчас это называется ТСЖ), и мама моя уже лет десять являлась его председателем, а значит, имела ключи от чердаков и входов в подвалы. При желании этими ключами мог пользоваться и я, от чего, честно говоря, и не отказывался.

Подвал был большим и относительно не загроможденным трубами канализации и отопления. Высота потолка была как в средней квартире, около двух с половиной метров, о сам он представлял собой череду сквозных панельных комнат с глиняным полом. Когда, уже учась в университете и работая на двух работах, у меня стало не хватать времени на посещение спортзала, я нашел выход здесь. В одной и комнаток я повесил самодельную грушу из холстяных мешков набитых опилками вперемешку с песком, и на ней отрывался по часу в день, не давая моему телу скучать. Здесь же по всему подвалу у меня было зарыто то, что нельзя хранить дома. За этим-то я и пришел.