Детские Сердечки

Их разговор длился не долго, через несколько фраз Жанна выхватила из складок своей одежды мобильный телефон и начала куда-то названивать. Несколько коротких звонков и она, как полноправный сержант, доложила своему командиру о выполненной работе. Было забавно наблюдать со стороны за соблюдением этой своеобразной субординации.

— Сейчас Вику увезут, — вновь на русском обратился ко мне Ян. — Хочешь попрощаться?

— Куда увезут?

— К родителям. Настоящим. Заказ давно оплачен, и сегодня до рассвета её нужно попытаться успеть вывезти из Норвегии.

— Как?

— А это не твоего ума дело! — не смогла смолчать бывшая метательница ядра.

— Жанна, не начинай! Лучше подготовь машину, — перебил её Янек, и рыжая бестия, фыркая, вышла из комнаты прочь. Когда её могучее тело скрылось за дверным проёмом, поляк махнул мне рукой. — Пойдём.

Мы вышли в темный, освещаемый лишь одной тусклой лампочкой гараж, где на заднем сидении БМВ, словно ангелочки, спали умаявшиеся за день дети. Я с грустью смотрел на эти счастливые в сонном беспамятстве мордашки, и представлял лицо той, единственной моей девочки, которое уже никогда я в этом мире не увижу. Мои кулаки мгновенно сжались, желваки заиграли на моих висках, вновь захотелось крушить и рвать всё, что попадется в руки.

Выдохнув, я попытался успокоиться, глядя на красивые личики детишек. Но тут по лицу Фати прошла волна, с него моментально сошла с улыбка. Девочка начала крутиться и вертеться, вскрикивая от ужаса, увиденного во сне. И как по команде кричать начали все. Несколько секунд и крик превратился в плачь. Что-то, практически про себя, бормоча, дети переживали ужасный кошмар.

Я взял ближайшую ко мне Вику и прижал к груди. Девочка, на секунду открыв глаза, улыбнулась, и, прошептав: 'Дядя Витя', уткнулась в меня, тут же успокоившись. Успокоился и я.

Неожиданно рядом оказалась Жанна. Нырнув на заднее сидение 'бехи', она запела удивительно мелодичным голосом колыбельную, одновременно поглаживая малышей по головкам, каждым движением принося им покой и умиротворение. Не прошло и двух минут, как в автомобиле раздавалось дружное сопение.

— Давай мне её, — прошептала толстуха, выбравшись наружу. — Нас уже должны ждать.

— Кто?

— Это не моя тайна, — на удивление миролюбиво ответила Жанна, принимая на руки девочку. — Если Ричард решить тебя во всё посвятить, то ты и так всё узнаешь.

— Не задерживайся, — обратился к ней Ян. — До утра надо будет придумать, где укрыть детей.

— А по Акселю, разве еще не решили?

— Нет. Родители пока деньги на него собирают, у них по плану время до послезавтра было.

— Значит надо торопить. После выходки этого, — Жанна кивнула на меня, — рядом с малышами находиться опасно.

— Какие деньги, какой выкуп? Вы о чем вообще?

— Сейчас всё поймешь, пойдем к Дику.

Дождавшись отъезда рыжей бестии вместе с Викой на Рендж Ровере, мы вернулись в полутёмную комнату, изображающую здесь офис, где тихо между собой переговаривались лысый тип и коп. Увидев нас, они резко замолчали, а лысый указал рукой на туже скамейку, на которой я до этого и сидел.

— Янек, я не понял, вы что, детей продаёте? — проигнорировав жест 'босса' я остался стоять в дверях.

— Нет, конечно. Мы детей возвращаем родителям. Настоящим родителям.

— Предварительно собрав с них лишнюю сотню шекелей?

— А как иначе? — искренне удивился поляк. — Чтобы ребенка вернуть, его для начала надо из приёмной семьи украсть. А это уголовное преступление. Плюс ребенка нужно из страны вывезти, а это тоже не так легко. Родители просто оплачивают нашу работу, наше время и наш риск, вот и всё.

— Ну вы и барыги, на чужом горе наживаетесь, — я сплюнул под ноги, продемонстрировав всё презрение, на которое был способен.

— Кто наживается? Мы? — Ян впервые за эту ночь потерял самообладание. — Мы все, как и ты лишились своих детей, своих близких. И ты еще смеешь нас упрекать за то, что мы помогаем остальным?

— За деньги? Естественно помогаете. Чего бы за них не помочь?

— Заткнись, — прошипел Янек. — Еще раз так скажешь, и я за себя не отвечаю.

— Что скажу? Что вы алчные твари, делающие бизнес на детях?

Что произошло, я даже и понять не успел. Вот рыжий, плешивый поляк стоял в метре от меня, и вот я уже лежу на грязном полу, а он, оседлав меня, пробивает мне кулаком по лицу. Пробивает четко, резко, методично. Спасло меня только то, что полицейский, вместе с лысым типом, вмешались, и оттащили взбешённого очкарика от меня.

— Ты нааверноее не праавильноо пооняал, — сказал Люк, помогая мне подняться. — Сядь, мы сеейчас тебее всё объяасниим. Держии.

Я принял из его рук платок и проложил к разбитому носу, усевшись всё же на указанную скамейку.

— Чтоо, не ожидаал от Яна? Маало кто ожидаает, — нагло ухмылялся полицейский, глядя на меня, останавливающего кровь, пока Дик, чуть вдалеке экспрессивно что-то внушал Янеку.

— Ян, — громко сказал я, так что они оглянулись в мою сторону. — Ты хотел мне о чем-то рассказать? Я тебя слушаю.

Поляк молча подошел ко мне и встал напротив. Было видно, что до конца он так и не успокоился.

— Это Норвегия. А что ты знаешь о Норвегии? — начал он издалека.

— Викинги. Фьорды. Лосось.

— Норвегия — это дыра на карте мира. По крайней мере, была дырой до конца Второй Мировой Войны. Городов как таковых не было, население веками жило на изолированных хуторах в небольших, пригодных для земледелия, землях. Хутора были изолированы друг от друга до такой степени, что в жены было проще брать сестер или дочерей, чем идти свататься на другой хутор.

— Ну, ты мне об этом еще в машине говорил.

— Так вот, когда в середине двадцатого века норвежцы нашли нефть и газ, они из нищих крестьян в один миг стали богатейшими людьми в Европе. Но повадки свои не поменяли, а наоборот, стали их пестовать.

— В смысле?

— Гомосексуализм, зоофилия, педофилия, женская эмансипация, доходящая до идиотизма.

Рядом возник Ричард с бутылками пива в руке. Одну из них он предложил Янеку, а одну мне. Ян, отхлебнув несколько раз, успокоился окончательно и продолжил.

— Но это привело к печальному итогу — резко упала рождаемость. Хотя чего удивляться, если в детских садах здесь детям читают сказки, как принц влюбился в принца, а принцесса любит другую принцессу, — поляк опять отхлебнул из бутылки.

— Ты шутишь? Что за бред? Зачем этому учить детей?

— Потому что у власти здесь — уроды. Лисбаккен, бывший министр по делам детей открыто заявлял, что он гей, и хочет, чтобы все дети были такими же как он*.

— —

* Реальное заявление Лисбаккена, министра по делам детей в Норвегии звучит так: "Я — гомосексуалист. Я хочу, чтобы все дети страны были такими, как я"

— —

— Не может быть...

— Может. И это еще не самое страшное. Самое страшное, что свои демографические проблемы правительство Норвегии решает через эмигрантов. Точнее через натурализацию детей эмигрантов. Желательно белых детей.

— В смысле...

— Да. Создана специальная служба Берневарн, которая отбирает детей у плохих родителей. Отбирает без всяких решений судов и документов, просто по анонимному звонку или заявлению случайного прохожего. Никакой бюрократии, ведь у различных отделений Берневарн имеется план по изъятию и ведется соревнование, кто больше детей изымет. Поэтому причиной лишения родительских прав служит любая мелочь, например то, что ты слишком сильно любишь своего ребенка, или заставляешь его делать школьное домашнее задание.

— Я слышал про такое, но не всё же так плохо?

— Всё еще хуже. Правительство вкладывает в сектор 'защиты детей' почти треть своего бюджета, а это огромные деньги. Тут крутятся миллиарды евро. Отстроена целая структура из частных детских садов и школ, исправительных воспитательных центров, поликлиник, психиатрических лечебниц и просто приемных родителей, которым за содержание ребенка платят приличные деньги. А за содержание детей-инвалидов — платят еще больше, поэтому часто малышей просто калечат, чтобы заработать. Ну и про традиционную здесь педофилию не забывай. Как говорят в США — ничего личного, просто бизнес, — Ян залпом допил, наконец, пиво, и потухшим взглядом смотрел куда-то чуть выше меня. — Это бизнес настолько прибылен, что его на корню скупил один лондонский инвестиционный фонд, структурное подразделение Bank of America.

— Охренеть...

— Теперь понимаешь, что просто идти против системы тут очень опасно? Когда крутятся такие деньги — всех несогласных попросту перемалывает. Поэтому мы и вынуждены брать с родителей аванс, для организации похищения детей.

— А зачем вы этим вообще занялись?

— Зачем? — поляк на секунду задумался. — Понимаешь, не ты один понёс утрату. Да, мы знаем о тебе практически всё, что известно полиции, спасибо Люку. Тебе повезло, что ты влез в ту семью, за которой мы уже давно наблюдали. Заказ на Вику поступил месяц назад, и мы тщательно прорабатывали план. А тут появился ты и спутал все карты. Потеряв дочь, ты решился на убийство, мы же пошли другим путём.

— Почему?

— А что изменит убийство рядовых винтиков этой сложной машины? Ты убил этих, но их еще сотни тысяч. Всех не убьешь.

— Значит надо метить в верхушку.

— Ты про Брейвика слышал? — скептически усмехнулся Ян.

— А он тут причём? Он же против исламских эмигрантов выступал?

— Больше верь газетам и телевизору. Если он был против эмигрантов, то почему не убил ни одного из них?

— Не знаю, — честно ответил я. — Этой темой вообще не интересовался. У меня своих проблем в то время хватало.

Ричард вновь выдал нам с Янеком по пиву и устроился рядом с поляком, внимательно глядя на меня.

— Брейвика в четыре года изъяли из родной семьи, и в четыре же года в первый раз изнасиловали. По различным оценкам, всего до совершеннолетия. Он подвергался насилию больше сотни раз.

— А причем тут расстрел какого-то молодежного лагеря?

— При том, что он убивал членов Рабочей партии Норвегии, стоящей у руля государства уже не одно десятилетие, а Берневар любимое детище этой партии. И что?

— В смысле? — я открыл новую бутылку.

— Ты про это знал, до общения с нами?

— Нет.

— Вот именно. Реальные его мотивы завуалировали под месть эмигрантам, а реальные проблемы заретушировали. И всё идет попрежнему.

— И что делать?

— Что и мы — спасать детей и возвращать их родителям. Потому что своих нам уже не спасти. Мы опоздали, — Ян грустно поглядел на свои руки. — Вон Люк, женился на девушке из Киева, по имени Галина. Любил. Носил на руках. Она родила ему троих замечательных детишек. И жили бы они и дальше счастливо, но кто-то из соседей донёс, что она на детей прикрикивает. Пришли соцслужбы, попытались забрать детей, пока Люк был на работе. Но Галина силой выставила их из дома, погрузила детей в автомобиль и попыталась уехать куда подальше. За ней организовали погоню. И в результате она не справилась с управлением и вылетела с дороги прямо в один из фиордов. Никто не выжил.

Сам Люк сидел в этот момент, чернее тучи, молча слушая рассказ поляка.

— Или вот Ричард, — Ян кивнул на лысого соседа. — Пятнадцать лет назад перебрался сюда с шестилетней дочерью. Жена за год до этого умерла от рака, и они попытались поменять обстановку, чтобы легче перенести утрату. Здесь в одной из закусочных какой-то урод полез маленькой девочке под юбку прямо на глазах у отца. Ричард сорвался и затоптал педофила до смерти, в результате загремев в местную тюрьму на двенадцать лет. Пока он сидел, его дочь пошла по рукам, и когда ей было тринадцать — она покончила с собой. Не смогла вынести всего, что с ней произошло.

Янек только сейчас откупорил новую бутылку, приложился к ней, задумчиво глядя на меня.

— Теперь ты понимаешь, что каждый из нас испытал ровно то же, что и ты. Мы отлично понимаем тебя. И поверь, я всё бы отдал, чтобы лично выпустить кишки тому, кто сделал из моего сына инвалида, сломав ему позвоночник ради лишних пары тысяч евро в месяц.

Часть Вторая

'Сумерки'

Глава 9

Два месяца пролетели незаметно.

И дело было не в безумной череде событий, заставляющих отвлечься от бытия, нет. Дело было в алкоголе.

Моё существование напоминало проспиртованный сон. Проснувшись, я пил всё, что попадалось под руку, и чем меня снабжали. Если попадалось пиво — пил пиво, если виски — то виски, а если в моих руках оказывался местный самогон, то в дело шел и он.

Надо отдать должное Янеку и компании, в те дни они от меня не отвернулись, и всячески потакали. Хотя я уверен, что кое-кто, не будем тыкать пальцем на эту полноватую женщину, был бы рад, если бы я наложил на себя руки. А ведь попытки такие я предпринимал. Раза два я глотал целую пачку снотворного, но в результате отсыпался лишь пару суток. В пьяном угаре я попытался вскрыть вены, располосовав себе левое запястье. Сколько вокруг было крови — жуть, но меня опять спасли. Ричард услышал, что я, до этого немного буянящий у себя в комнате, затих, и пошел проведать беспокойного подопечного.

Смерть не шла ко мне. И тогда я осознал, что погибнуть как собака — это не моя судьба. Проведение держит меня для чего-то другого.

Одним ужасным осеним хмурым утром я с трудом смог подняться с топчана, изображающего мою кровать, и впервые попытался понять где я, а самое главное — зачем.

Голова раскалывалась, во рту словно стадо енотов погадило, мысли путались, и тут меня словно озарение по кумполу вдарило. Я понял, что всё. Хватит.

У изголовья ложа стояла недопитая бутылка пива, по вкусу напоминающее ослиную мочу. Обычно утро с него и начиналось. Но сегодня я просто вылил всё содержимое в унитаз, благо вход в совмещенный санузел имелся и из моей комнатушки.

После уничтожения 'врага' я попытался умыться, но отшатнулся от зеркала над раковиной. Оттуда на меня взирал обросший, опухший, грязный бомж. Глаза помутнели и были водянисто-безжизненными, а взгляд равнодушным и в то же время сильно уставшим.

Сбросив на кафельный пол вонючие тряпки, изображавшие мою одежду, я забрался под душ. Упругие струи били по грязному телу, и я старался соскрести с себя всю мерзость, которая на мне накопилась. И только после получаса отмокания мне показалось, что это более-менее удалось.

Растеревшись большим махровым полотенцем, я попытался найти в ванной бритву, и вполне удачно. Два рыжих одноразовых станка обнаружились в стаканчике для зубных щеток, которыми я успешно уже два месяца и не пользовался. Правда к станкам не нашлось пены для бритья, но это уж не такая и большая проблема, мыло прекрасно пенилось.

Взбив пену на голове, я начал соскабливать всё, что за это время выросло на моем черепе. Раньше, чтобы обриться наголо мне требовалось пятьдесят три секунды ровно, но сегодня помучаться пришлось минут десять, не меньше.

Ноконец, когда я снова стал похож на человека, передо мной встал новый вопрос — где найти чистую одежду, которая в моей комнате отсутствовала как класс. Но даже при всей распущенности местных нравов ходить голышом по дому не хотелось.