Допив бокал, Наместник вытер губы салфеткой и двинулся к висящему в "Бранной зале N1" огромному темному зеркалу в прямоугольной раме, изукрашенной мифологическим орнаментом — литые из золота львы, драконы, единороги, причудливо переплетающиеся между собой. В самом верху, по центру рамы яростно щерился в профиль самый большой дракон, сверкая фиолетовым глазом-аметистом.
Аметист — камень, не позволяющий соврать...
Наместник коснулся его пальцем, унимая переливчатый звон, несущийся от зеркала и отражающийся от стен и сводов замка, многократно усиливаясь. Темная поверхность стекла, не отражающая почти ничего, потемнела еще больше и, как ни странно, прояснилась. Там, по ту сторону, появился огонек, которого не было на этой. Наместник всматривался в пламя свечи, и шел на него в темноту, через Зазеркалье...
..............................................................................................................................
Сквозь рыночную толпу проталкивались двое. Менестрель, в потрепанном кожаном камзоле, перепоясанным темно-зеленым дворянским поясом, и широкой шпагой у правого бедра, которую он привычно придерживал рукой, и порывистая, высокая черноволосая девушка, одетая несколько вызывающе — в легкую цветастую газовую накидку, под которой, казалось, нет вообще ничего. Стройные ноги девушки так и мелькали в высоких разрезах от бедра, линхельван (похожий на гитару, не столько по форме, сколько по звучанию, инструмент), подпрыгивая, колотил менестреля по спине, а прохожие едва успевали уворачиваться от стремительно несущейся парочки. Рынок шумел, как шумит любой рынок в любом Мире, народ толкался, возмущался, торговал и торговался, а если не мог сторговаться — уходил с обидой в душе, хотя иногда и со столь желанным товаром за пазухой. Если хозяин замечал странное исчезновение, он издавал громкий, часто нецензурный звук, на который и сбегалась городская стража. Если тот, кто совершил исчезновение, все еще находился в зоне видимости, он ускорял шаг, а стража начинала преследование, расталкивая прочих обывателей рукоятями мечей, плеток и дубинок. Сознательный народ сам спешил резво убраться с пути погони, из-за чего общая нервозность на месте сего события на некоторое время резко возрастала. Иным словом, все были заняты, и до нашей парочки дела не было решительно никому...
— Далеко еще? — Менестрель, прижимая запястьем шпагу, пощупал свой бок под правой полой камзола, проверяя, на месте ли кошелек. В такой толпе можно было ожидать чего угодно. Его левая ладонь была прочно зажата в правой руке странной девчонки, и, вот диво, вырваться из захвата он, в былые годы гнувший на спор тарелки из кирилита, был решительно не в состоянии. Казалось, пальцы сейчас затрещат, ломаясь в стальных тисках узкой девичьей ладони, странно холодной и за все время ни капли не вспотевшей. Клятая девчонка тащила его за собой, как деревенский конь тянет груженую дровами телегу.
— Нет, быстро, потерпи! — Откликнулась она, как змея в заросли камыша, ввинчиваясь в волнующуюся толпу. Его затянуло вслед за ней в воронку, как тростинку в водоворот, и на ум взбрела мысль, что даже сопротивляйся он или просто стой на месте, эта девушка, представившаяся странным именем Френсис, просто уволокла бы его на загривке. Сила у нее была... Какая-то нечеловеческая.
— Как быстро?
— Да совсем скоро!.. Вот. — Она неожиданно остановилась у дверей крошечной забегаловки для низших сословий, притулившейся к высокой стене рынка. Рослого широкоплечего парня с линхельваном на спине по инерции снесло на пару метров дальше, благо что его руку она так же неожиданно выпустила. Если бы не плотно спрессованная толпа, точно бы рухнул, как подрубленная корабельная сосна...
— Здесь? — Непонятый Менестрель, точнее, тот, кого знали под таким именем, скептически воззрился на грязные окна, некрашеные отроду расслаивающиеся деревянные стены (хорром надо было крыть, машинально пронеслось в голове, хорром, а не дешевыми породами. Тогда бы вовек не рассыпалось), покосившуюся приоткрытую дверь... — Твой хозяин не мог выбрать местечко для встречи получше? Хотя бы тот кабак, в котором ты меня подцепила...
Девушка шагнула на крыльцо, как бы случайно проделав это так, что ему на миг, но зато практически до самого... верха открылась стройная ножка, и, словно опять же неспециально, тряхнула роскошной грудью, распирающей тонюсенькую, да еще и полупрозрачную ткань. Безо всяких корсетов ее грудь вздымалась так, что, по выражению трактирщика "Белого гуся", ей опасно было появляться на кладбище — все мужики-покойники встанут, как один! На Менестреля накатила очередная волна ее вожделения, и он стряхнул чужое чувство, как пыль со шляпы, мимоходом.
Френсис поморщилась, едва заметно, но он заметил. Похоже, девочка привыкла класть мужчин штабелями, усмехнулся Менестрель еще при их первой встрече — и первой ее попытке соблазнить его. И теперь искренне не понимает, почему он не поддается ее обольщению...
Глупая баба. Как и все они. Стерва, жадная до денег. Хотя и умная, ничего не скажешь... А теперь еще и старого короля сменила какая-то... королева. И сразу в карьер — реформы, преобразования! Рано или поздно она нарвется...
Его спутница потянула дверь на себя за старое, покрытое патиной медное кольцо. Дверь отворилась с тихим, но каким-то противным скрипом.
— Заходи, парень. Будь как дома.
Так же, не отвечая ей (еще чего!), он вошел. Положив левую ладонь (чуть-чуть, и не смог бы разлепить пальцы!) на эфес верного клинка. У него, Менестреля, было достаточно "доброжелателей", вполне возможно, что кто-то из них просто использовал умненькую смазливую шлюшку, чтоб заманить его в засаду. Менестрель не дорожил своей жизнью. Его душа сгорела в тот момент, когда Элайда показалась в подвенечном платье рядом с этим боровом из рода Фрун — то бишь Кабанов. Менестрелю просто хотелось испортить жизнь как можно большему числу этих знатных свиней, а для этого стоило жить. И долго жить.
Как ни странно, забегаловка оказалась пустой. Отсутствовал хозяин, обычный в таких заведениях толстый, заросший нечесаной бородищей мужик в отродясь не стираном фартуке. Отсутствовали клиенты, шумная бесцензурная толпа, всегда готовая взорваться поножовщиной. Жалко чадил одинокий светильник, фитилек, плавающий в прогорклом масле, уже практически догорел, и огонек из-под красноватого дешевого стекла подмигивал странно жалобно.
И Менестрель вдруг понял, что с улицы не доносится ни единого звука. Словно дверь, так же скрипуче закрывшаяся ровно наполовину, отрезала его от Мира.
И темнота здесь была какой-то живой... Вон промелькнула странная тень, которую нечему было отбрасывать, вот закачался на невидимых качелях кто-то маленький, похожий на пушистый шарик с острыми ушками и умными злобными глазенками, сгинувший, стоило сфокусировать на нем взгляд. По ногам мазнуло вначале теплом, потом прохладой, скрипнула где-то в темноте половица, на пределе слышимости прозвучал странный полустон-полурычание. И Френсис, дива Френ, как сама себя любила называть она, вдруг приобрела какой-то полудемонический вид. Белая кожа мертвенно светилась в темноте, глаза горели красноватым огнем, в приоткрытом рту вдруг показались острые маленькие зубки. Менестрель потряс головой — чего только в темноте не примерещится?..
И вдруг услышал, как где-то далеко в этой живой тьме звучит нечто, похожее на песню. Автоматически напряг слух, пытаясь разобрать слова, и у него получилось...
Стальной клинок!
Держите крепче кубок.
Какие шутки — двери на засов!
Вы побледнели —
Как вам наши зубы?
Еще часок, и будет гость готов...
Еще часок, еще часок, еще часок, еще часок...
"Еще часок!" — машинально повторил Черный Лис. И, не думая, что делая, сильнее сжал эфес шпаги. Уж очень проникновенно звучал далекий, исчезающий в глубине темноты голос, как-то коварно даже звучал, убедительно. Он шептал и шелестел, как сама Ночь, как дрожат во Тьме нежные листья проклятой аэртенны, дрожат без малейшего ветерка, убаюкивающе и коварно нашептывая слова на древних вымерших языках. Уже чудились во мраке обладатели этих жутких зубов, готовые покуситься на его, Менестреля, жизнь, честь и совесть. Но песня была красивая, и Непонятый Менестрель даже пожалел, что не услышал ее целиком — это явно был последний куплет...
— Эй, парень! Чего застыл столбом? На второй этаж, с гордо поднятой головой и пламенем во взгляде! Во, смотри, как у меня! — И она направилась вверх по шаткой лесенке. Черному ничего не оставалось, как последовать за ней.
Маленькая, бедно обставленная комната. В таких обычно "принимают клиентов" дешевые шлюхи для простонародья. Такой же, как внизу, светильник, почему-то поставленный между двумя зеркалами, столик и кровать. Светильник не горел, на кровать немедленно плюхнулась эта самая Френ, и, развалившись там в самой похотливой позе (роскошная грудь чуть не вываливалась из выреза, а на демонстративно скрещенные ноги Менестрель, плюнув про себя, даже смотреть не стал), начала командовать:
— Что встал столбом? Лампадку зажги! Там огниво на столике лежит. Смотри, зеркала не свали! Удачи не будет. Вот, а теперь иди ко мне, вместе ждать будем.
— Чего ждать?
— Когда Хозяин придет.
Деваться было некуда. Кроме кровати с беззастенчиво развалившейся наглой девицей, другой мебели в комнате не было, да она бы там просто не поместилась. Менестрель сел ровно на середину кровати, на показанное девицей место, откуда можно было смотреть на оба зеркала, в бесконечный зеркальный коридор, образовавшийся между ними. Прильнувшей к нему Френ он демонстративно старался не замечать. Поняв это, она обиженно фыркнула и положила ноги ему на колени.
Замолчали.
— Смотри в коридор, смотри-и...
Он смотрел. Вначале там не было ничего, только колыхавшийся непонятно отчего крошечный огонек. Темнота сгущалась вокруг них, огонечек одновременно разгонял ее и притягивал, и клубы, похожие на дым, сгущались вокруг... Френ замерла неподвижно, он даже не чувствовал ее дыхания, а лежащие на коленях ноги девушки показались вдруг выточенными из белого мрамора. Огонечек плясал загадочный танец, в его колыханиях мерещился какой-то смысл, и Менестреля постепенно завораживала эта странная пляска. Откуда-то приходило тепло, его рука машинально поглаживала гладкую холодную кожу девушки, и огонек двоился перед глазами, продолжая свою бесконечную пляску...
...И он даже не заметил, когда, в какой момент, в одном из зеркал появился силуэт. Он постоял, дрожа, потом вдруг пропал, и появился в другом зеркале — уже гораздо ближе. Миг очертания — и он снова исчез, и появился в третьем. Силуэт шел через зеркальный коридор, и уже можно было различить темную, вроде бы мужскую фигуру, одетую в черный облегающий костюм без капюшона. Ног не было видно. Лицо у него было бледное, почти как у Френ, не слишком узкое, с широкими чертами и черной шапкой волос, сползающих на лоб.
Менестрель не заметил, как силуэт вырос разом в двух реальных зеркалах. Но он возник в них одновременно, а потом вдруг оказался между ними, выйдя за пределы зеркальной реальности — темный силуэт, видимый от пояса и выше. Взгляд "хозяина" был спокойным, даже отрешенным. Уверенным, снисходительным и... человек не мог дать определения. "Хозяин" молчал. Менестрель, очнувшийся от оцепенения, не знал, с чего начать.
— Заговори первым! — Кошкой прошипела Френ, пихая его коленом в живот. — Заговори с ним первым, сам он не может!
— Почему?..
— По кочану! Дубина, это ж Зазеркалье!
— Э-э-э... — Обычно самоуверенный и даже нахальный, Черный Менестрель, признанная гроза всех дворянских собраний, вдруг оробел. Шутка ли, говорить неизвестно с кем с той стороны зеркала, которого даже эта странная Френ, не считающаяся ни с какими авторитетами, зовет хозяином! Поэтому ляпнул он первое, что взбрело на ум:
— Здрасте! А как погодка там, у вас? — И моментально устыдился собственной неуверенности. Но, чтоб не подать виду, гордо вскинул голову.
— Здравствуйте, — вежливо кивнул "хозяин". — Значит, вы все-таки пришли... — Констатировал он факт.
Менестрелю это не понравилось. Он терпеть не мог такой манеры разговора. Вызвал по делу, так и говори по делу, а не излагай с умным видом и без того очевидные вещи. Разумеется, он пришел, раз находится здесь! И Черный, стряхнув робость, перешел в наступление:
— Разумеется, я пришел! Хотя вполне мог бы и не приходить, дел полно, знаете ли, но не смог не уступить просьбе дамы, — кивок на явно блаженствующую у него на коленях Френ. — Но времени мало, заказов полно, в "Белом гусе" сегодня выступаю, так что я вас слушаю, уважаемый — чем вы можете быть мне полезны?
Тут уж удивился "хозяин":
— Я вам?
— Конечно! Вы же вызвали меня, а не я вас! Вот если бы я вас, тогда я был бы вам полезен...
Такая логика поставила "хозяина" в тупик.
— Хм-м... Спорная ситуация. Ладно. Я пожелал нашей встречи не для того, чтобы играть в слова. Хотя вы, как я вижу, вполне достойный собеседник. Но прежде чем я перейду к сути дела, разрешите мне рассказать кое-что о вас.
— Вам? Обо мне? Ой, ну очень интересно...
"Хозяин" пробормотал что-то неразборчивое, Менестрель не уловил сути. Только заметил, как двигались его губы. А потом до Менестреля вдруг дошло, что он не слышал голоса "хозяина"! Его слова будто сами появлялись в неотягощенной интеллектом менестрельной голове. Сделав пометочку в мыслях, Черный сел попрямее. А Френ так и вовсе, похоже, беззастенчиво уснула, и лицо у нее во сне неожиданно стало такое невинное...
— Замок Штосс-ар-Хейм, Лисья Нора, доживал свои последние деньки. — Внезапно донесся глухой голос "хозяина". Менестрель вздрогнул. — Рушащиеся стены оплел дикий вьюн, в камине давно не бывало хороших дров, и некому было починить даже проваливающуюся ступеньку крыльца. Последнюю деревню хозяин замка граф ар-Штосс отдал за долги умершего отца полгода тому назад, и больше никто не приносил оброка, никто не работал на полях графа, и единственным средством прокормиться оставалось сдать в аренду богатому соседу небольшой лес, под охотничьи угодья. На столе каждый день бывали каша с маслом, а вот белый хлеб — далеко не всегда, и граф ар-Штосс все отчетливей понимал, что дальше так продолжаться не может. И вот, когда он, по обыкновению забавляясь игрой на линхельване, сидел на продуваемой всеми ветрами единственной башенке замка (и той, надо сказать, без крыши), на горизонте показался поезд бродячих комедиантов...
Менестрель вздрогнул. "Хозяин" не заметил:
— Он свернул по дороге к тому самому богатею-соседу. Через некоторое время оттуда раздались звуки музыки и веселья. Не выдержав, граф оседлал серого в яблоках коня — самое ценное и дорогое, что пока еще оставалось у него, ибо дворянин без коня — все равно что король без короны. И отправился туда. Ему хотелось даже не денег. Ему хотелось найти средство от заглатывающей душу тоски и безысходности...
Черный сидел молча, чувствуя, как каменеет лицо.
