Садыков подкрутил регулятор аккумуляторной лампы (мы берегли батарейки, расстилая днём радужные полотнища фотоэлементной плёнки). Я встал рядом со статуей — со стороны руки, в которой покоилась чаша-линза; по сигналу поручик выключил освещение. Воцарилась тьма кромешная; я слышал только взволнованное дыхание Берты и негромкие переговоры казачков снаружи. Я выждал несколько секунд, щёлкнул выключателем мощного тактического фонаря — и нашарил его узким лучом чашу.

Нельзя сказать, что я не ожидал чтого-то подобного — но и у меня екнуло в груди, когда яркий, узкий луч фонаря, преломившись в чаше, упал на "тентуру" и развернулся за ней дрожащим фиолетовым полотнищем голограммы! Берта ахнула, тоннкие пальцы вцепились мне в ладонь. Зашевелился Садыков — я расслышал что-то вроде проклятия, произнесенного вполголоса. Рука моя, держащая фонарь, дрогнула — и изображение мгновенно рассыпалось, смазавшись в туманную полосу. Я поспешно зашарил лучом — голограмма восстановилась, и в её глубине отчётливо проступила величественная галактическая спираль..."

* * *

Из переписки поручика Садыкова

со своим школьным товарищем,

мещанином города Кунгура

Картольевым Елистратом Бонифатьевичем.

"Здравствуй до скончания земных лет, братец Картошкин! События наши пречудесны и преудивительны; оттого только и пишу, что знаю: письмо сие надёжно упокоится в моём дорожном мешке и никуда не отправится. Да и некуда — вокруг одни только звери абзьяны и прочие жирафы, а так же людоеды нямнямовы, как называют здешних обитателей казачки. Людоеды они или нет — сказать не могу, бог миловал от того, чтобы выяснить это наверняка; но ближайшая почта в тысяче с лишком вёрст, так что скоро тебе моего послания не прочесть. Надо полагать, придётся самому рассказывать историю нашего удивительного странствия — если, конечно, нам суждено выбраться из здешних гнилых чащоб, именуемых джунглями.

А сомнения к тому есть — и преизряднейшие. Закончив раскопки — то, что отыскали мы в местечке, именуемом у нямнямов "Нгеттуа-Бели-Бели" столь удивительно, что я не решаюсь доверить описание бумаге, — мы отправились прямиком на юг, в сторону самой большой в этих краях реки Уэлле; добрались без приключений и, соорудив плоты, пустились вниз по течению. Вторую неделю идут дожди; река вздулась и несёт нас со всей возможной быстротой — знай уворачивайся от коряг да гиппопотамов, коих здесь великое множество. Судоходства на Уэлле отродясь не было; аборигены хоть и плавают от деревни к деревне на утлых челноках, да только далеко не заплывают. Всякий поворот течения или речной перекат забиты плавником, топляками — да так основательно, что на эти заломы нанесло земли да всякого мусора, и выросли настоящие деревья. То и дело мы слезаем в воду, и пока один из забайкальцев стоит на страже с винтовкою наготове (крокодилы, брат, тут зевать не приходится!) мы руками проталкиваем плоты на чистую воду. А потом осматриваем себя, отдирая с самых неподходящих мест здоровенных жирных пиявок, не подхватить которых здесь решительно невозможно.

Гнуса над рекой неимоверное количество. Мы поначалу пробовали разводить на плотах небольшие костерки, чтобы дымом особливой местной коры защититься от летучих кровососов, но быстро поняли что дело это зряшнее — ветер, дующий над водной гладью, неизменно сносит спасительный дымок в сторону, но почему-то не оказывает такого же действия на тучи жужжащей и жалящей мерзости. Так что приходится усиленно обкуривать друг друга трубками да остервенело отмахиваться пальмовыми листьями — иного спасения от гнуса здесь не имеется.

Мадемуазель Берта стойко переносит невыносимые, казалось бы, для молодой женщины её воспитания тяготы путешествия и совсем не жалуется. Она (как и твой покорный слуга) захвачена находкой и думать ни о чём не желает, кроме как только о горизонтах, что откроются перед нами, когда мы овладеем силами, что Господь, или воля случая, дали нам в руки.

По словам господина Семёнова выходит, что теперь людям — всем людям! — будут доступны самые немыслимые горизонты Мироздания. Отправляйся куда хочешь — ине просто за окоём моря-окияна, как уплыл когда-по португалец Васко-да-Гама или генуэзец Колумб, а неизмеримо дальше, к чужим звёздам, в края и вовсе невиданные и неслыханные. И при том оставаясь в шаге-другом от родного дома: Олег Иванович совершенно уверен, что найденные диковины позолят нам проложить надёжное, постоянное сообщение с этими удивительными мирами — и осваивать их, не боясь потерять связь с родиной. Можешь ли представить себе это, друг мой Картошкин: наша Земля, связанная с планетами чужих звёзд — да так, что преодолеть эти дороги можно будет в два шага, любому количеству людей — и при желании вернуться назад! Ни войн, ни голода больше не будет: разговаривая как-то вечером у костра, Олег Иванович размечтался, как мы вручим по одному такому "порталу", ведущему в один из неведомых миров, каждой из великих наций Европы — и тем самым навсегда устраним соперничество за территории, плодородные земли, залежи руд, заморские владения — за всё то, из-за чего наш мир которое уже тысячелетие обагряется кровью и озаряется пламенем военных пожаров. Зачем воевать? — любая нация, даже самая непоседливая и жадная, вроде нынешних подданных королевы Виктории легко найдёт простор для расселения и развития вширь, не ущемляя при этом соседей, не соперничая с ними, не истощая силы на броненосцы и прочие орудия войны.

Наступит ли Золотой век человечества, расселившегося по далёким звездам — или это всего лишь африканский бредовый сон, видение, пригрезившееся во мраке экваториальной ночи? Господин Семёнов истово верит, что это сбудется — надо лишь детально разобраться с находками, что везём мы на стылые берега Невы. Что ж, значит остаётся лишь приложить к этому все потребные усилия. Но что, если окажется, что всё это — лишь недостижимая утопия, достойная мечтателей и фантазёров вроде Жюля Верна или Джонатана Свифта? Но как после этого жить нам, кого утопия на мгновение поманила из своего звездного далека? Как вернуться к своим будням — с вечно недовольным начальством, ежемесячным жалованием, городовым на перекрёстке и гиппопотамами посреди гнилой реки Уэлле? Вот тоска-то неизбывная настанет тогда, братец Картошкин...

Наверное, после этих строк ты захочешь обвинить меня в чрезмерном романтизме, друг мой? Что ж, не стану спорить — но сам посуди, как не стать неисправимым романтиком и мечтателем, когда творятся вот такие удивительные события? Время нас рассудит; И если господин Семёнов прав хотя бы наполовину, то через несколько лет мы с тобой не узнаем нашего маленького мира...

Писано 5-го января сего, 1887-го года,

на плоту посреди речки Уэлле, в Экваториальной Африке.

* * *

— Так вот, до середины этого века Конго было как бы сердцем независимой Африки — рассказывал Олег Иванович. Казаки, кондуктор Кондрат Филимоныч, "ординарец" начальника экспедиции Антип — все собрались у костра и, затаив дыхание слушали. Даже Кабанга, проводник-суахеле, забравшийся вместе с экспедицией так далеко от родных краёв — завороженно слушал "Белого Мгангу", как он именовал Семёнова. По русски Кабанга, разумеется, понимал всего два-три слова — но всё равно сидел, не шевелясь и, казалось, впитывал каждый звук. В тёмных, навыкате, глазах суахеле отплясывали языки пламени — и они же играли на отростках лезвия трумбаша, метательного ножа, с которым Кабанга не расстаётся ни на мгновение.

Садыков устроился в стороне от костерка, с винчестером на коленях. Он нарочно отпустил Проньку с караула, чтобы малый набрался ума, слушая ставшие с некоторых пор ежевечерними лекции начальника.

— Европейцы в джунгли лезть не желали — сами видите, почему. И дело не только в жестоком сопротивлении, что оказывают белым — как, впрочем, и арабам — уже знакомые нам с вами азанде. В бассейне Конго много племен — банту, базунды, убанги, дикие людоеды бакуто, бассонго и бакуба; имеется даже раса карликов-пигмеев. Но дело не только в дикарях-людоедах — продвижение европейцев вглубь Центральной Африки сдерживают малярийные болота и сонная болезнь. Спасибо, есть хинин или иезуитская кора, как называли это средство раньше — только он и позволяет белым продвигаться вглубь экваториальной Африки и устраивать тут свои фактории.

— А что им тут надо? — поинтересовался Кондрат Филимоныч. — Глушь ведь... али какую руду в этой земле копают?

— Деревня! — усмехнулся урядник. — А зуб слоновий? Из его в Европах бильярдные шары делают, да набалдашники к тростям — каких, небось, деньжищ стоит! А нямнямы за горсть пороха цельный бивень отдать готовы, а то и за лоскут яркий!

— Верно — подтвердил Семёнов. С торговли слоновьей костью всё и началось. А когда в Конго стали выращивать привезённое из Южной Америки каучуковое дерево — из его сока делают гуттаперчу, то есть резину — возник уже совсем другой интерес, куда как серьезнее. Из-за Конго тут же принялись спорить европейские державы — пока в 1876-м году, бельгийский король Леопольд 2-й основал Международную ассоциацию для исследования и цивилизации Центральной Африки — и себя же и назначил её председателем.

— Циви... чой-та? — удивился малограмотный Пронька.

— Цихвилизация — это по нашему обустройство жизни и порядок. — пояснил урядник — Чтоб города были или сёла, чтобы люди не корешки собирали и червяков жрали — а выращивали хлебушко. Нам господин поручик ишо на яхте разобъяснил. А ты, неуч, меньше бы на чаек тогда пялился да за Бертой ентой подгладывал, как та в срамном виде загорает!

Сконфуженный Пронька умолк, и Олег Иванович, усмехнувшись такому объяснению, продолжил:

— И этот бельгийский Леопольд — кстати, папаша его, первый король Бельгии, был генерал-лейтенантом на русской службе, командовал лейб-гвардии Кирасирским полком, а в наполеоновских войнах, получил за храбрость золотую шпагу — так вот, сынок этого лейб-кирасира ппривлёк к работе самых известных европейских и американских учёных и путешественников. Он посылал своих агентов — под видом миссионеров и учёных — к местным племенам, чтобы те навязывали вождям кабальные договоры. К примеру — знаменитого путешественника Генри Мортона Стэнли, да и не только его. Как раз Стэнли и привлёк внимание короля к бассейну реки Конго — раньше европейцы о нем и знать не знали.

Хитрый король пользуясь тем, что британцы никак не могли договориться ни с французами ни с пруссаками, подгрёб под себя огромные территории. Два грда назад в Берлине европейские державы признали Леопольда II "сувереном" — ну, вроде как, единоличным правителем — захваченной территории, получившей отныне название "Свободное государство Конго". Только свободой в тех краях и поныне не пахнет — бельгийцы стали покорять местных негров, да так жестоко, что кровь полилась рекой.

Казаки притихли — всем было интересно послушать про зверства подозрительного нерусского короля с трудным именем.

Народу-то в бассейне рек Конго, Уэлле, Убанги и Арувими — как листьев в лесу. — рассказывал начальник экспедиции. — Миллионы и миллионы! Чтобы держать их в покорности, Леопольд создал из разного местного сброда "Общественные силы" — а командовать ими поставил наёмных европейцев. Этц свою частную армию Леопольд вооружил бельгийскими винтовками и револьверами — и принялсяграбить местное население.

— От кровопийца! — охнул Антип, живо сочувствовавший несчастным конголезцам. — Креста на ём нет, на энтом Леопольде!

— Насчёт креста не скажу, а вот совести точно никогда не было. — подтвердил Семёнов. — Чиновники Леопольда посылали вглубь страны вооружённые отряды, брали с племён дань бивнями, а кто сопротивлялся — жгли деревни. Дальше-больше; когда колонизаторам понадобились работники на каучуковые плантации, они стали силой брать туда местных обитателей — как рабов. Из этих мест ещё триста лет назад возили в большом количестве невольников. Чернокожие жители нынешних Североамериканских Штатов — как раз и есть потомки привезённых отсюда рабов. Правда, тогда европейцы не сами их ловили, а покупали у прибрежных племён, которые несколько веков жили оной лишь работорговлей.

— Это что ж, своих же в неволю сдавали? — удивился урядник. — Вот уж истинно, нехристи!

— А то у нас такого не было? — буркнул в ответ кондуктор. Вона, родитель мой рассказывал, как при запрошлом анператоре людей как собак продавали...

— Так это у вас, в Расее — высокомерно хмыкнул казак. — А у нас, в Сибири, отродясь такого не было в заводе!

— Так вот — продолжал Олег Иванович — Отряды "Общественной армии" опустошают огромные территории — и никто не может им сопротивляться. Условия работы на каучуковых плантациях ужасающие — негры тысячами тысяч гибнут от голода и болезней. А чтоб не бунтовали, власти берут до конца сезона работ заложников — женщин, детей, родню по деревням — и чуть что, рубят головы. А каучук пошёл в Европу потоком — Леопольд Второй богатеет на глазах. Только в этом году из Конго вывезли две тысячи пудов.

А бельгийские плантаторы до того люты, что запрещают работникам-африканцам молиться не только своим негритянским богам, но даже и Христу.

— Да как же это — поразился уже урядник. — Как же их после такого земля носит?

— Да вот так и носит. — невесело усмехнулся Олег Иванович. — Зато народу перевели — не счесть! Три года назад в Конго обитало миллионов тридцать; теперь уже на четверть меньше. А дальше.... — и он безнадёжно махнул рукой.

— В общем, на плантациях с неграми обращаются похуже чем с скотом. За малейшую провинность работников калечат и убивают а от солдат этих самых "Общественных сил" , для подтверждения того, что не зря переводят патроны, требуют отрубленные руки убитых.

— Вот ведь изверги.... — пробормотал урядник. — А деньжищи-то куда дут? Небось, бельгийский король в казну складывает?

— Если бы! — невесело усмехнулся Олег Иванович. — Тут вот ведь какая штука: казна Бельгии — это казна Бельгии, а Конго, как и доходы с него — личное владение короля Леопольда. Так что казне не достаётся ровным счётом ничего; на деньги, полученные кровью местных негров король, говорят, содержит любовницу, Бланш Делакруа, прозванную европейскими газетчиками "королевой Конго". А всякий раз, когда короля обвиняют в том, что его люди творят в Африке безобразные жестокости — его комиссары заявляют, что это совершенно необходимо для усмирения племен людоедов!

Как вам не стыдно, мсье Олег — раздался из-за костра недовольный голосок Берты. — Ну сколько можно повторять эти отвратительные сплетни? Поверьте, я лично знаю короля Леопольда — это милейший и прекрасно воспитанный человек! Я уверена, что он неспособен лелать все эти ужасные вещи, о которых вы рассказываете с таким пылом.

Семёнов смутился и запнулся; казаки недовольно загудели — рассказ начальника экспедиции произвел на них сильное впечатление. Ободрённый этой поддержкой, Олег Иванович ответил:

— Ваш культурный Леопольд, мадемуазель Берта, ведёт себя в Конго как кровавый деспот. Ни Калигула, ни Нерон, ни иные тираны древности, вместе взятые, не сделали того, что совершил в Африке этот скромный конституционный монарх маленькой Бельгии. Да он, по сути, ввёл здесь самое лютое крепостничество — такого и при Хмельницком на Украине не было, не то что в России! У него на плантации работника за малую повинность могут не выпороть, а просто съесть — а вы мне тут рассказываете о воспитании! К тому же у вашего "короля-суверена" мания величия — он того и гляди, заставит негров молиться на свои статуи. Вон, и столицу назвал своим именем — Леопольдвиль.