Светка отчаянно зевала, да и меня неудержимо клонило в сон. День получился длинный и на редкость насыщенный; мы вернулись в Лицей затемно, и всю дорогу обсуждали прогулку по озеру. Г.П. охотно поддерживал разговор, но неуклонно пресекал попытки выяснить, зачем, собственно, была затеяна эта эскапада.

После ужина мы устроились на диване в холле на втором этаже; разговор вертелся вокруг той же темы — к чему нас готовят? Экспедиция в конец девятнадцатого века? Тогда как объяснить сегодняшнее происшествие? Или всё же нам предстоит работать в самом начале царствования Петра? Но зачем тогда нас вторую неделю пичкают сведениями о восьмидесятых годах позапрошлого столетия?

В итоге, мы так ни до чего и не договорились. Спать хотелось зверски; на часах была уже половина первого ночи, когда мы покинули библиотеку и направились к своим домикам. В кампусе ЛЭИ студенты жили не в многокомнатных общежитиях, а в уютных коттеджиках на четверых, рассыпанных в парке за учебным корпусом. У каждого в таком домике своя комната; кроме того — общая гостиная, ну и прочие удобства.

Мы мало общаемся с однокашниками и почти не видим таких же как мы, будущих Проводников. И, конечно, понятия не имеем, чем они занимаются в рамках своих "индивидуальных программ". Общеобразовательные уроки не в счёт — обычные студенты (их куда больше, чем будущих "времяпроходцев") не подозревают, что творится за кулисами Лицея. Для них ЛЭИ — обыкновенная, хотя и очень дорогая элитная школа. Даже название держат в секрете — на фасаде учебного корпуса значится "Лицей экономической истории".

Г.П. говорит, что лицей-прикрытие тоже играет важную роль. Когда-нибудь его выпускники займут высокие посты, продвинутся в бизнесе — Институт заранее готовит будущих лоббистов. Впрочем, они уже есть — иначе, как удалось бы спрятать Лицей под крышей солидного президентского фонда?

Обо всём этом мы, разумеется, помалкиваем: стоит проболтаться непосвящённым — хоть в Лицее, хоть за его пределами — и всё, прощай карьера Проводника.

Раз Г.П. сказал — "завтра" — значит, завтра. Всего через несколько часов выяснится, что за задание ждёт учебную группу "Алеф" — меня, Воскресенского Ивана, и мою напарницу Ларину Светлану.

А пока — как же тянет повалиться на подушку и закрыть глаза...

* * *

Жара с утра была зверская, хотя часы показывали всего половину восьмого. Занавески раздвинуты, столб света падает прямо на изголовье кровати.

Я подошёл к распахнутому окну. В парке Лицея орала звонкая птичья мелочь — будто в густой листве колыхалась завеса стеклянных иголочек. Сильно, терпко пахло сосновой смолой, и липы по обеим сторонам аллеи, ведущей к учебному корпусу, стояли дымные, светло-зеленые. Солнце ярко вспыхивало на окнах; я рассмеялся — так было радостно в это утро! — и как был, в синих боксерах, выскочил в окошко и припустил вокруг домика, к озеру. Завтрак начинается пол-восьмого, и можно успеть окунуться в воду, вместо того, чтобы лезть в душ. Май в этом году на редкость тёплый, лето, казалось, наступило на месяц раньше положенного по календарю срока.

Озерко в парке крошечное, но проточное, и вода в нём всегда холоднющая, особенно, подальше от берега, там, где бьют ключи. Я два раза подряд переплыл озеро и как был, не вытираясь, босиком, побежал назад. От коттеджей уже тянулись студенты: завтракать положено в столовой. Это пообедать или поужинать можно в своей гостиной, взяв из столовой "на вынос" блюда в ярких пластмассовых коробочках. Г.П. называет их смешно, на старомодный манер — "судки".

Когда я влетел в комнату, стрелка уже подползала к восьми — десяти. Натянув штаны и футболку, я попрыгал на одной ноге, зашнуровывая кроссовок, и подумал, что надо бы одеться поофициальнее — всё же предстоит визит в учительскую. Конечно, Г.П. с его любимым водолазным свитером не слишком требователен к дресс-коду, но мало ли кто ещё зайдёт?

Из гостиной доносились ароматы "эспрессо" — соседи по домику запустили кофемашину. Я звучно сглотнул — кофе хотелось чрезвычайно, — и выкатился на крыльцо. Ничего, Г.П., надо полагать, не пожалеет чашечки для своего подопечного...

* * *

Сколько раз говорил себе — доверяй интуиции! Вместо секретарши Танечки или, скажем, литераторши Галины Анатольевны — от обеих можно было ожидать выговора за неподобающий вид — в учительской присутствовал Маэстро. Евгений Петрович Корф, собственной персоной, как всегда безукоризненно подтянутый, убийственно элегантный и столь же убийственно презрительный по отношению к малейшей неопрятности. Ни слова упрёка, как можно! — но взгляд жёг не хуже крапивы. Я попытался сделать вид, что ко мне это не относится и поджал ноги под стул, пряча пыльные кроссовки.

Светка украдкой показала мне язык — она-то была в форменной юбочке из красно-коричневой шотландки и тёмно-синей жилетке. И охота париться на такой жаре!

Маэстро, наконец, отвёл от меня взгляд. Г.П. укоризненно покачал головой, я чуть заметно пожал плечами — ну виноват, виноват. Исправлюсь.

А что? Всё равно переодеваться; сегодня в расписании целый день так называемых "предметных занятий". Мы изучаем то, что окружало наших предков — одежду и предметы обихода. Когда попадёшь в прошлое, некогда будет осваиваться; стоит показать, что ты незнаком с самыми простыми вещами, и всё, ты на подозрении. И в наше время всюду встречают по одёжке — а уж в конце девятнадцатого века гардероб значил во много раз больше чем сегодня. Стоит появиться в неподходящей одежде, и неприятности гарантированы.

Для нас подготовлено по несколько комплектов "исторического" платья; на занятиях мы надеваем все эти крайне неудобные предметы, принадлежности, аксессуары. Зато вырабатывается привычка; к тому же, одежду надо обмять, освоиться в ней, и ни в коем случае не беречь. Лучше изгваздать антикварный гардероб, но привыкнуть и не замечать его, как не замечаешь любимые джинсы и футболку.

Возьмём, например, рубашки. Раньше их надевали как старые солдатские гимнастёрки, через голову — привычные, застёгивающиеся спереди, появились только в начале двадцатого века, в Америке. Те, кто победнее, носили не рубашки, а манишки — особые нагрудные вставки, которые пришивались или пристёгивались к внутренней части пиджака или сюртука. С этим аксессуаром надо быть крайне осторожным — не дай Бог, сделаешь резкое движение — и манишка отстегнётся, сомнётся складкой, завернётся вверх. Выглядит это на редкость нелепо.

А воротнички?! Не понимаю, как люди могли по своей воле обрекать себя на такую пытку! Воротнички пристёгиваются особыми штучками — "запонками". Из накрахмаленного белого полотна, пяти сантиметров в высоту, со стоячими кончиками, эти воротнички безжалостно, в кровь, растирают шею. Кроме них к костюму непременно полагаются манжеты — тоже на запонках. Они порой заменяют записную книжку: на крахмальном манжете можно нацарапать пару слов карандашом. Хоть какая-то польза от бестолкового аксессуара...

Обувь: тесные чёрные ботинки с узкими носам, порой с суконным верхом — для города. Более просторные коричневые, с закруглёнными носами — для сельской местности. Парусиновые прогулочные туфли — вполне удобные, но в городе в них ходить не принято. И — никаких сапог, их носят только военные или те, кто собирается ездить верхом. Этому мы тоже научились, и надо было слышать проклятия, которые адресовала Светлана "дамской" манере езды — боком, в особом седле и платье-амазонке.

На улице нельзя шагу не ступить на улице без головного убора. Котелки, цилиндры, соломенные шляпы-канотье, британские кепи и каскетки. Помните, как в сериале про Шерлока Холмса? Вот такие же, с одним или двумя козырьками; к нижнему канту крепится шёлковый шнурок, при ветреной погоде его пристёгивают к пуговице сюртука или пальто.

И — перчатки! Это обязательно, вне зависимости от погоды, появиться на улице с непокрытой головой и без перчаток — дурной тон, все равно, что выйти из дома без одежды. Тонкие кожаные на каждый день; из белого или светло-бежевого шёлка — при параде; из толстой кожи или замши для верховой прогулки. А трости, стэки, зонтики — никто не ходит с пустыми руками! В трости может скрываться клинок — стилет или короткая шпага. Или не столь опасный секрет — стеклянная колба с виски, миниатюрная подзорная труба, часы-луковица или даже перьевая ручка с чернильницей. Чего только люди не придумают!

Что до Светкиных нарядов — тут я умолкаю. За что ей такие мучения? Хотя не стану отрицать, выглядит она в них довольно эффектно...

Когда нам только выдали эти предметы гардероба, моя напарница внимательно рассмотрев приобретения, категорически заявила — всё это сшито не в нашем времени. Ткань не современная, а главное — большая часть швов сделана не на машинке, а вручную. По мне, так и правильно; лучше сразу осваиваться с оригиналами, а не с новоделами. Но тогда получается, что нас готовят к очередной миссии — и готовят крайне основательно, раз уж даже одежду доставили из прошлого?

Вот сейчас, судя по всему, и узнаем...

— Итак, ребята, через две недели в Лицее начинаются каникулы. Но к вам это, ясное дело, не относится.

Ещё бы! Какие там каникулы — учебные программы группы "Алеф" и так перегружены; мы со Светкой и остальные студенты "литерных" групп пашем, не разгибаясь. Дома я был три недели назад, о соцсетях и думать забыл — хотя никаких запретов нет, комп на столе, никто тебе слова дурного не скажет.

-... и, тем не менее, вам надо немного развеяться, отдохнуть. Евгений Петрович считает, что самым лучшим для вас будет сменить обстановку, а заодно и ритм работы.

"Евгений Петрович"? С каких это пор учитель фехтования заделался школьным методистом?"

-... так что мы подготовили для вас временную программу — как раз на первый месяц летних каникул. Вам слово, дорогой барон!

"Барон"?! Сюрпризы продолжаются... Хотя, как раз Маэстро это подходит — прирождённый аристократ. Не прост наш новый физрук, ох, не прост! Упражнений в со шпагами и прочим колюще-режущим инвентарём ему, оказывается, мало, он теперь составляет для нашей группы индивидуальные учебные планы? "Всё чудесатее и чудесатее", как говорила девочка Алиса, проваливаясь в кроличью нору..."

— Ваша группа, — начал Маэстро, — радует нас своими успехами. Особенно — то, что вы, Светлана, сделали вчера, во время выездного занятия. Я давно слежу за группой "Алеф", но такого прогресса не ожидал.

Следит он, ты смотри! И что, кто-то ещё верит, что наш Маэстро-барон простой учитель фехтования? Впрочем, в Лицее вообще не бывает ничего "простого"...

-...а потому решено было ознакомить вас с некоторыми ключевыми программами нашей организации. Вы, конечно, помните, как она возникла?

Ещё бы мы не помнили! Сколько раз Г.П. пересказывал нам захватывающую историю о двух подростках, обнаруживших "червоточину". Один — наш современник, другой — из позапрошлого века, когда в России царствовал император Александр Третий*. Между прочим — именно этим периодом мы занимаемся последние недели.

Совпадение? Ох, вряд ли...

*# Эти события подробно описаны в книге "Коптский крест".

— ...в силу ряда обстоятельств — не буду уточнять, каких, узнаете, когда придёт время, — доступ в ту реальность, где вам предстоит работать, сейчас затруднён.

— Евгений Петрович Корф возглавляет на той стороне .. скажем так, особый департамент. — добавил Г.П. — А наш институт — его дочерняя организация. Сейчас мы отрезаны от коллег; наши сотрудники, как ни старались, не смогли пройти "червоточину".

— А оттуда к нам, сюда, ходить можно? Вы же, господин барон, здесь...

Это Светка. Как всегда, зрит в корень.

— Вы правы Светлана, я пришёл с той стороны. И вернуться не могу, а это очень скверно — назревают грозные события, и у меня совершенно нет времени. А потому, мы надеемся на ваши способности — возможно, они могут выручить нас в этой непростой ситуации.

— Сегодняшний день — на подготовку и сборы, отправление завтра, из Шереметьева. — сухо, по деловому сказал Г.П. — А теперь о том, что предстоит сделать...

VII. Группа "Алеф" на задании.

1888 г. Англия, Лондон

Сент-Джеймс стрит

О пользе экскурсий.

"Раќно утќром, до тоќго как труќбы здаќний и фабќрик, жеќлезќно-дорожќных маќшин и паќрохоќдов усќпеќют заќполќнить возќдух дыќмом, Лон-дон предќставќляќет неќобычќное зреќлище. Он выгќляќдит чисќтым." — писал один немецкий путешественник, и был прав. К утру туман над городом рассеялся. Запахи, правда, никуда не делись, но стали не такими пронзительными — может, сырая мгла впитывала их, накапливала, обволакивая людей лондонским амбрэ? Над крышами показалось бледное солнце; улицы наполнились гомонящей публикой, повозками, кэбами, омнибусами. Теперь ребята могли рассмотреть город, куда занесла их судьба.

— Наверное сейчас рано идти на Сент-Джеймс стрит. — сказала Светлана, подбирая юбки, чтобы перепрыгнуть через очередную навозную кляксу. — Сейчас утро, в клубе никого...

Сёмка задумался. Резон в этом, был; вряд ли лондонские джентльменские клубы похожи на ночные заведения Москвы, но наверняка по утрам жизнь замирает и здесь — завсегдатаи разъехались, персонал отдыхает от трудов праведных, и только уборщики возятся в клубных гостиных и курительных комнатах.

-Давай, хотя бы пройдёмся мимо этого клуба, осмотримся? До вечера времени вагон, устроимся потом где-нибудь, и в спокойной обстановке всё хорошенько обдумаем. Считай, что это у нас с тобой экскурсия с осмотром достопримечательностей.

— Достопримечательности! — фыркнула Светка. — Лучше бы улицы убирали нормально, а то развели грязищу...

Лондон стал вторым городом прошлого, который ребята рассмотрели вблизи. Портсмут не в счёт; они видели город только из кэба, по дороге на вокзал.

"Наверное, — думал Сёмка, вышагивая по замусоренному тротуару, — внешнее благополучие, сытость и чистота европейских городов появились относительно недавно, в двадцатом столетии. А улицы этого Лондона мало отличаются от трущоб какого-нибудь Мумбая. Тесные, заваленные навозом улочки, невообразимая грязь. Запущенные, некрасивые дома, неблагополучные, болезненные лица. На перекрёстках и площадях толпятся бедно одетые люди — бродяги в поисках случайного заработка. Тут же — бесчисленные торговцы всякой мелочёвкой, продавцы печёного картофеля и овощей. Точильщики, чистильщики обуви, стайки мальчишек, которых не назовёшь иначе, как беспризорниками. Лондон. Столица величайшей Империи Мира. Средоточие цивилизации. Глаза б мои на него не глядели..."

Сзади раздалось бряканье колокольчика и протяжное "Старье берем! Старье меняем!" Сёмка обернулся — кричал старый еврей, погонявший лошадь. Убогая повозка завалена хламом — сломанными часами, разваливавшимися стульями, вылинявшей одеждой, разношенной обувью, гнутыми каминными щипцами, куклами без волос. Повозку облепила стайка босоногих мальцов, и старьёвщик отдавал за доставленный хлам яркие детские книжки, бумажные фонарики, шарики из зелёного бутылочного стекла — бросовые сокровища, способные покорить детские сердца.

Стоило тележке старика-еврея тронуться с места, как её сменила другая, собиравшая металлический лом. Ею управлял коренастый рыжеволосый тип с обветренным до красноты лицом. Он кричал, оповещая о своем прибытии: