Горный ключ - 2

"Возьми, — выдохнул идальго. — Возьми все, пожалуйста..."

Он устремился к Рамону всем сердцем, отдавая все, что наполняло его, и сам не заметил, как они слились воедино, растворяясь без остатка...

...была ночь, и в глубоком темно-синем небе посверкивали звезды. Лица касался прохладный ветер, забирался в распахнутый ворот сорочки. В спину давили мелкие камушки.

— Томоэ, что это было?

— Слияние.

На грудь легла большая теплая ладонь.

— Ты как — скорее в себе или скорее не очень?

Фабиан задумался, прислушиваясь к внутренним ощущениям.

— Скорее в себе. А что?

— Бывали... прецеденты, — сверху раздался смешок. — Когда жертвы слияния не могли отделиться друг от друга. Одна душа на двоих, в буквальном смысле. Зато как поэтично!

Юноша попытался приподняться, но Рамон властно уложил его обратно. Оглядевшись, идальго запоздало сообразил, что вместо подушки у него под головой — бедро опекуна, а сам граф сидит, фамильярно привалившись спиной к Айна Граца.

— А ты как? Помнишь что-нибудь?

— Почему что-нибудь? Я помню все.

— Она вернула тебе память? — изумился Бьяно. Ну вот, а столько было разговоров в духе "не тронь — убьет"...

— Не даром, конечно. У нас сделка.

— Какая? — напрягся юноша.

— Я скажу тебе... позже, — усмехнулся Рамон.

— Нет, сейчас! — вскинулся полукровка. Эмпат взъерошил ему волосы, идальго раздраженно вывернулся.

— Я скажу тебе, обязательно, потому что это и тебя касается...

— А если б не касалось, не сказали?!

— Бьяно, — граф оторвался от башни, взял кабальеро за плечи, заглянул в глаза, — Бьяно, я знаю, что ты меня не оставишь, потому прошу — потерпи немного. Я все расскажу тебе, просто сейчас нам нужно торопиться, пока Ординария не натворила дел.

Фабиан нахмурился и прикусил губу, а потом вдруг склонился на плечо графа.

— Я не хочу возвращаться. Они никогда не дадут нам покоя... Никогда!

— Это скоро кончится, — с непонятной горечью вздохнул Рамон. — Я обещаю.

Здесь всегда было тихо и очень спокойно. Мягкий полумрак, тонкий аромат курений, бархатистые на вид темные панели, похожие на цветные леденцы витражные стеклышки в окнах, светлая статуэтка богини Феронии, чем-то неуловимо похожая на саму кардиналессу, сиреневый шелк рясы...

Она сидела в кресле над пюпитром с массивным фолиантом; с ее тонкой руки свешивались винно мерцающие четки. Рамон бесшумно приближался, опасаясь спугнуть тишину, но скрипнула под ногой половица, и женщина настороженно вскинула голову. Вздрогнула, ахнула, приподнялась... Граф шагнул к кардиналессе, плавно опустился на колено и поднес к губам край ее рясы. Сава обхватила руками голову эмпата и поцеловала его в лоб.

Минута тишины...

— Мне нужна помощь, — прошептал Рамон. Ее преосвященство выпрямилась, взглянула на притаившуюся в углу стройную голубоглазую тень и кротко вздохнула.

... — И все это из-за тебя, бесстыдник!

— Не преувеличивайте, не все. Жадность вообще до добра не доводит.

— Жадность — грех, — задумчиво сказала кардиналесса, покачивая херес в рюмке. — И прелюбодеяние грех, а про совращение мальчиков я вообще молчу...

Фабиан, сидевший на подушках у ног Рамона, поднял голову и блеснул яркими глазами.

— Ну, насколько это зависело от меня, — протянул граф, — Я сделал все, чтобы...

— И ложь — тоже грех, — вздохнула ее преосвященство.

— Просто плюнуть некуда, — пробурчал полукровка. Сава усмехнулась и поднесла к губам рюмочку.

— Итак, раз мы разобрались с твоими пороками, сын мой, ответь: что ты намерен делать?

— Выступить в роли камешка в шестеренках. Явлюсь на заседание Суда и разражусь страшными откровениями. Они их надолго запомнят...

— О боги, неужели тюрьма так влияет на умственные способности? — скорбно пробормотала Сава. — Неужели ты не понимаешь?

Рамон поднял бровь. Рука графа ласкала шею и лицо полу-оборотня.

— Да отчего же? Понимаю. Они вытащат на свет все. Абсолютно все: от замыслов Аскелони до последствий связи ключ-замок.

Юноша у ног эмпата опустил ресницы.

— Тебе его не жалко? — спросила Сава, кивая на "ключ".

— Жалко, — жестко сказал Рамон. — Именно затем я туда и иду. Чтобы раз и навсегда внести в головы судейских чиновников и всех прочих одну простую мысль — кто тронет его, тот пожалеет. При чем быстро.

— Рамон, ты не можешь им не позволить говорить о нем, о тебе, о вашей связи...

— Могу, — отрезал граф. — И не позволю.

Сава вздохнула.

— Не хотела тебе говорить... Феоне им все рассказала. Привела доказательства. Месть оскорбленной женщины, а я тебе говорила, что они тебя погубят!

— Женщины?

— Ты никогда в них не разбирался.

— Значит, тем более приду.

Кардиналесса помолчала. Последняя капля хереса перекатывалась в ее рюмке, ловя отсветы огня в камине.

— Им нужна жертва, Рамон. Нам нужна жертва. Ты так хочешь ею стать?

Граф пожал плечами:

— А почему нет? Я заварил эту кашу, мне и расхлебывать. По-моему, это справедливо. И я ни за что не упущу шанс прижать Ординарию к ногтю. Им стоит преподать такой урок, который они запомнят на ближайшую пару веков.

— Думаешь, это возможно? — усомнилась Сава.

— Если обставить мое появление достаточно эффектно, то да. Не волнуйся, я не имею в виду гром и молнию.

— А что имеешь? — вздохнула кардиналесса. Эмпат загадочно улыбнулся.

— Мне еще надо подумать. Думаю, что к утру скажу определенней.

— Хорошо, отдыхайте, — Сава поднялась и остро взглянула на Фабиана. — В разных комнатах!

Рамон улыбнулся еще шире, встал и склонился в глубоком поклоне:

— О ваше преосвященство, мы никогда не запятнаем простыни в вашем доме...

— Прокляну, охальник! — ласково пообещала Сава.

Кардиналесса ушла, Рамон вернулся в кресло. Фабиан с наслаждением разогнулся и вытянулся на медвежьей шкуре перед камином. Эмпат волевым усилием переместил вино из бутылки в бокал.

— Вот так всегда и будет, — неожиданно сказал полукровка, поднимая глаза на Рамона. — Они никогда не оставят нас в покое. Всегда спать в разных комнатах, прятаться, обжиматься по углам украдкой.

— Это все равно ненадолго, — меланхолично отозвался граф.

— Почему? Думаете, рано или поздно все равно всплывет?

Опекун покачал головой.

— Я не об этом... ты же не думаешь, что башня вернула мне память абсолютно бескорыстно?

— Нет, — вздохнул юноша. — Чего уж там, выкладывайте...

— При нашей последней встрече она попыталась отделить меня от магии, но у нее не вышло. Мы — я и сила Айна Граца — слишком крепко срослись, так что она заберет все целиком.

— Она... заберет?

Фабиан подался вперед, к Рамону, потом вдруг отпрянул, вскочил и заметался по комнате. Граф молча впитывал чувства идальго; даже не шелохнулся, когда тот круто повернулся к нему, и не уклонился от пощечины.

— Ну спасибо, — отрывисто прошипел маг, — хоть сказал!

— Хочешь пойти со мной?

Полукровка отшатнулся; ядовитая зеленоватая горечь сменилась острой вспышкой недоверия. Рамон закрыл глаза. Он мог чувствовать его, даже не видя и не прикасаясь. След от пощечины горел, боль Фабиана холодила.

— Разве можно?.. — глухо спросил идальго.

— Ты ключ, а потому — часть меня. И не преувеличивай степень моего благородства.

— В каком это смысле?

— В таком. Я не собираюсь закатывать тут сцен из дурной комедии. Я хочу, чтобы ты был со мной. И не собираюсь сначала молчать, а потом уйти в башню один, гордясь тем, какой я возвышенный тип. Красиво жертвовать собой — это не по мне.

В холодной синеве недоверия внезапно расцвел яркий горячий фейерверк — и кабальеро расхохотался.

— Ах вот как! То есть вы ставите меня в известность, дабы я сделал сознательный выбор?

— Да. Хотя ты понимаешь, какой выбор я предпочту, — эмпат открыл глаза и улыбнулся, и зря: юноша мигом оказался у него на коленях. Жар чувств успешно перешел в жар поцелуев, и Рамон даже успел запустить руку под сорочку Фабиана, когда от двери раздался кашель, напоминающий хрип умирающего. Развратники оторвались друг от друга и обратили внимание на стоящую в дверях монахиню.

— Графа Вальдано ожидает его супруга, — сказала служительница Феронии; судя по тону, монашка боролась с тошнотой. Полу-оборотень по-кошачьи потерся щекой о лицо эмпата и ловко соскочил с колен возлюбленного.

— Ладно уж, топайте. Я подожду.

— Бьяно... — оправдывающимся голосом начал Рамон.

— Да ладно, — отмахнулся кабальеро, направился к двери в свою комнату, но на пороге обернулся и обжег графа прохладным светом глаз. — В конце концов, теперь уже скоро...

Анжела стояла спиной к графу и смотрела в окно. Вдовья вуаль черным облачком окутывала стройную фигурку. Рамон хмыкнул: видимо, Сава была неуверенна в его способности удержаться от развратных действий, а потому нашла самый простой и действенный способ отвлечь от воспитанника — привести Анжелу. Граф же прятался за приоткрытой дверью и пока что входить не собирался — ему не хотелось сцен в драматическом духе, но... Эмпат вздохнул. Остатки порядочности не позволяли ему просто так развернуться и уйти, тем более что в следующий раз девушка увидит его только на Суде. Рамон прислушался к чувствам аргасски. Преобладало раздражение (еще бы, кому приятно подняться с постели среди ночи и помчаться неизвестно зачем?!), а так же тревога (не случилось ли что с безвестно запропавшем мужем?) и любопытство — а если и случилось, то что именно? И где-то в самой глубине слабо трепетала надежда, которую Анжела старательно в себе душила. Эмпат решительно вошел и кашлянул. Девушка повернулась. Рамон попытался изобразить на лице улыбку, но у него чуть сердце не остановилось, когда в лицо ударил слепящий солнечный свет ее чувств. Она не закричала, не кинулась ему на шею, не зарыдала, только мягко улыбнулась в ответ и одним движением отстегнула заколку с вуалью. Граф проследил взглядом за соскользнувшей тряпочкой, чтобы не смотреть в лицо супруге. Девушка подошла к нему, встала на цыпочки и обняла, прижалась щекой к щеке. Рамон со вздохом сомкнул руки на тонкой талии; Анжела виделась ему сплошным сгустком золотистого сияния, оно омывало его бархатистыми волнами, и удержаться от соблазна, когда он так близко, было невозможно. Эмпат приник к пьянящему источнику и стал жадно пить. Оно все никак не иссякало, звенело, искрилось... и вдруг девушка коротко выдохнула и стала оседать на пол. Рамон очнулся. Длинно и свирепо выругавшись, граф подхватил жену на руки, отнес на диван и уложил, подсунув подушечку под голову. Сунул пальцы в вазу, смочил водой и провел по шее дворянки. Не помогло. Эмпат принялся распутывать шнуровку на черном лифе Анжелы, но, добравшись почти до конца, поймал на себе заинтересованный взгляд из-под ресниц.

— Продолжайте, продолжайте, — подбодрила девушка супруга. — Мне даже интересно...

— Что вам интересно?

— Как далеко вас занесет. Давно не раздевали дам?

— С чего вы взяли?

— Утратили сноровку, — хмыкнула Анжела. — Тяжело было в тюрьме?

— Несладко, — признал Рамон и присел рядом, дворянка потеснилась.

— Могли бы сбежать.

— Не мог бы. Из тюрьмы — может, и вышло бы, а из лабораторий Месмера — увы.

Анжела нежно погладила его по щеке.

— Бедный вы, бедный, — с грустной насмешкой прошептала она. — Тяжело быть нечеловеком... непонятно кем. Ловят, мучают, опыты ставят... Интересно, почему так вышло?

— Как — так?

— Вы же мужчина, почему ваш ключ — тоже? Разве с женщиной... — она закусила губу. — ... это было бы не проще?

— Может, и проще, — хмыкнул Рамон. — Только дело в том, что я не натуральный эмпат, а искусственно созданный. Вот и ключ мне достался не такой, как всем нормальным эмпатам.

— А два ключа может быть?

Граф склонился к аргасске и мягко коснулся губами темно-рыжей макушки.

— Анжела, если бы ты была моим ключом, я бы не стал это от тебя скрывать.

— Почем вы знаете, — невесело усмехнулась девушка, — может, я...

— Я — знаю. Поверь мне, не знать о таком невозможно.

— О каком — таком?

Рамон отмолчался. То слияние с Фабианом, которое случилось под Айна Граца, — от воспоминания о нем у эмпата до сих пор подгибались колени. Он даже не пытался представить, что может сравниться с этим по силе упоения.

— Думаете, у меня бы не получилось?

Рамон покачал головой.

— Получилось бы, нет ли... дело не в этом.

— А в чем?

— Не могу объяснить. Я и сам не знаю.

Анжела до конца распустила шнуровку и села, по-детски обхватив колени руками.

— Ну, допустим, этого не знаете. А зачем решили сойти с ума — догадываетесь?

— Не язви. У Веро лучше получается.

— Не увиливайте, не то я начну биться в истерике. На кого ж ты меня покинул и все такое.

Граф вздрогнул.

— Не надо! Но это долго объяснять.

— Ничего, вряд ли я заскучаю, слушая вас, — ехидно отозвалась девушка.

— Все дело в жадности, — подумав, сообщил жене Рамон. — Луи Месмер хотел всего и сразу, ну и в ближайшей перспективе — сделать много-много таких, как я. Сами понимаете, какие сверкающие дали открывает возможность создавать магов искусственно, подбирать им нужные способности, а главное — оставлять за собой рычаги управления. А уж делать из обычных детей магов! Словом, господин Месмер изо всех сил стремился к познаниям, а я... я струсил. Он намеревался выколотить из меня научные открытия любой ценой, а мне было ясно, что давать в чьи-то руки такие знания нельзя, — Рамон закусил губу, потом засмеялся. — Я решил, что в безумии уж точно не выдам ему то, что другим знать не положено. Я не был уверен, что выдержу его... расспросы. Впрочем, пока он сводил меня с ума, я успел не раз пожалеть о своем решении. Кроме того, довести сумасшедшего до бесконтрольного всплеска силы нетрудно, а если бы я в припадке безумия стер всю эту шайку с лица земли, то и претензий практически не было бы.

— Отчего ж не стерли?

— Я хотел, но мне помешали. Не заявись туда Феоне с Фабианом...

— Значит, Фабиан... всегда и везде Фабиан... — протянула Анжела. Рамон вздохнул и вдруг поцеловал жену в лоб, ближе к виску. Около темно-рыжих волос остался беловатый след. Девушка вскрикнула: кожу покалывало.

— Это на удачу, — улыбнулся Рамон. — И на память обо мне.

С лица Октавио Лемуэ, комиссара Ординарии по внешним делам, не сходила обворожительная улыбка. Отец Эмиль вздул пышные усы. Эта вечная улыбка даже в терпимом к людским порокам священнике вызывала смутное желание двинуть чем потяжелее. Покосившись на массивную чернильницу, клирик тяжело вздохнул, поборол искушение и перевел взгляд на представителей рокуэльской стороны. Его сиятельство Рамиро Ибаньес был спокоен до изумления, словно дохлая рыба на леднике; маленькая герцогиня беспечно улыбалась. Священник хмыкнул. Юная чета явно что-то скрывала от общественности: наверняка припрятала в рукаве пару козырей в ответ на камни за пазухой Ординарии.

А общественность бурлила. Рясы, мундиры и камзолы тасовались, как пестрые рубашки в карточной колоде, и в зале суда стоял неумолчный комариный зуд. Еще бы — Рокуэлла публично сцепилась с Ординарией, такой повод для разговора...