Интервенция

Мало того. То ли Речел по жизни была слаба на передок, то ли решила сделать карьеру, прыгая по постелям ребят из музыкальной и околомузыкальной тусовки... В общем, жизнь она начала вести веселую.

Да только в том мире такое воспринимают без радости — музыканты относятся крутящимся вокруг ним девицам, жаждущих попасть к ним в постель, без всякой симпатии, хотя, конечно, при случае и пользуются их услугами. Оно и понятно. Все эти звезды, звездочки и люди околозвездных скоплений — затраханы в прямом и переносном смысле. Так что журналистка, которая всех и каждого пытается волочь в постель, никакой любви не вызывает. Возможно, была бы она хорошеньким мальчиком... Впрочем, мальчиков там крутится не меньше. В общем, с музыкальной журналистикой у Речел ничего не вышло.

После облома на музыке, журналистку за каким-то чертом понесло в Россию. С тем же успехом она могла отправиться куда угодно — хоть в Африку, хоть в Антарктиду. Ладно то, что она ну совершенно ничего не знала и не понимала, но она решительно не желала чему-то учиться. Конечно, большинство бойких журналистов вполне обходятся без каких-либо знаний — и ничего, работают. За одним исключением — военной журналистики. Когда уж работаешь с военными, армию надо понимать. Если не хочешь довольствоваться жвачкой с пресс-конференций — а ради такого корреспондента посылать незачем, все есть в Интернете. Чтобы добывать эксклюзив, нужно иметь друзей в действующих частях, которые будут подкидывать тебе живую, настоящую информацию.

Как острил один их общий коллега, Речел так и не научилась разбираться в количестве звездочек на погонях — и слабо представляла разницу между лейтенантом и двухзвездочным генералом. Не говоря уж о разнице между танком и самоходкой. Понимать подобные мелочи она полагала излишним, пытаясь выехать на непробиваемом нахальстве и совершенно запредельном апломбе. Известно, как в армии относятся к таким работникам средств массовой информации. То, что у нее все-таки появились информаторы, коллеги склонны были объяснять большими познаниями Речел в искусстве французской любви.

К тому же Речел была помешана на том, чтобы найти сенсацию. Дело, конечно, хорошее. Любой журналист об этом мечтает. В противном случае он не журналист. Но сенсации на дороге не валяются. Для того, чтобы до них добраться, нужно пахать и копать. Речел же все надеялась сорвать ее вот просто так, на халяву. Поэтому большинству офицеров она уже надоела по самое не могу.

К Джекобу эта девица всячески подъезжала. Но не с тем. Это она дарила каждому, кто попросит. Но журналистка хотела выпытать секрет — почему генерал Адамс выделяет из всех журналистов именно его — а потому порой сообщает ему то, что другие не узнают никогда. Она думала, что есть какой-то ключик к сердцу командира.

Ключик-то, конечно, имелся. Когда журналист пять лет помотается по горячим точкам — в глазах военных он становится уже как бы наполовину солдатом. Почти своим. Человеком, которому можно доверять. Информаторы знали — Джекоб их не подставит неосторожным репортажем под гнев начальства или под огонь каких-нибудь правозащитников. Которые, хоть ты тресни, не в состоянии понять простой вещи — война и права человека — понятия, не совместимые по определению. И всякие там конвенции и прочий либеральный бред вылетают из головы сразу же после первого выстрела в твою сторону.

Речел подобных тонкостей не понимала в принципе. Она, впрочем, вообще ничего не понимала. Что давало ей шанс стать в будущем телезвездой. Зрители любят, когда по ту сторону экрана маячит такой же идиот, как и они сами.

Сейчас Речел вызвала его, сообщив, что происходит нечто интересное. Делать было особо нечего — а потому Джекоб решил прокатиться.

Джип свернул с Садовой в одну из типичных питерских длинных и узких улиц — и Джекоб еще издали увидел мечущеюся рыжеволосую девицу, за которой едва поспевал оператор. Завидев выходящего из машины журналиста, девица кинулась к нему. Она сияла, точно получила приглашение на должность ведущего новостей MTV.

— Привет! Ну, вот, наши войска снова несут потери! — Радостно сообщила она.

— Что, неужели появились боевики?

— Нет, — с некоторым сожалением протянула Речел и показала на груду строительного мусора, над которой клубилась красноватая пыль. — Видишь, вон под этим завалом лежат пятеро солдат. Сейчас прибудут инженерные части, и будут разгребать.

Она простерла руку в сторону огромного темно-красного дома, фасад которого был обильно украшен массивными балконами, разными лепными финтифлюшками и прочей тяжеловесной декорацией. На уровне второго этажа на стене зияла огромная плешь, обнажающая кирпичгую кладку. В середине этой проплешины виднелась ободранная балконная дверь, возле которой торчали причудливо изогнутые ржавые куски арматуры. Обломки кирпичей завалили половину узкой улицы, а на стене второго этажа красовалась надпись, выполненная ядовито-желтой краской: "Vasya forever".

— А что случилось-то? — Поинтересовался Джекоб, вдоволь наглядевшись на картинку.

— Точно не знаю. Но, как я поняла, на группу наших солдат балкон обрушился. И вместе с ним — часть стены. Солдаты там, под завалом. Я, впрочем, не очень поняла. Вот стоит свидетель, я его держу, пока ты не приехал.

В стороне стоял, слегка покачиваясь, усатый светловолосый мужчина лет пятидесяти, довольно приятной наружности, одетый в донельзя заношенное черное драповое пальто. Поняв, что говорят о нем, человек вынул из кармана пластиковый стакан и протянул Речел.

Та деловито извлекла бутылку "Джонни Уокера" с черной этикеткой и наполнила емкость. Судя по уровню жидкости в сосуде, удерживать свидетеля было делом, требующим изрядных спиртовых вливаний.

— Ваше здоровье, ребята! — Мужик приподнял стакан и одним движением выплеснул в глотку содержимое. Оба-на! Джекоб, хоть и являлся вроде бы русским, так бы не смог. Все-таки черная этикетка — это шестьдесят градусов. А этот тип сглотнул за милую душу и не поморщился.

— Ты что ли все видел? — Спросил журналист усатого свидетеля.

Тот помолчал, осознавая, что с ними говорят на родном языке, и только потом ответил:

— А то! Все видел. От начала и до конца. Значит, так. Дело вот как было. Эти ваши ребята, их было человек десять, перлись по тротуару. Когда они под балконом оказались, один из них возьми да и кашляни. Ну, вот. Эта хренотень, значит, и обрушилась и на головы. И все. Никто и крякнуть не успел, сразу оказались под обломками. — Мужик снова протянул стакан.

Журналистка снова налила.

— Господи, упокой их души. — Свидетель столь же легко выплеснул в глотку еще одну порцию виски.

— Что же, от кашля балкон рухнул? — Уточнил журналист.

— А хоть и от кашля! Да от чего угодно! Он ведь и просто так мог упасть. Сам по себе. Ты пойми, браток — это ж питерский балкон! Он пока хочет, висит, а когда ему надоест — он падает. Так уж у нас заведено. А ваши ребята сами виноваты. Где ж это видано — под балконами ходить! Ты по центру улицы иди — здоровее будешь. А балконы — они у нас и при коммунистах падали, и при демократах падали... Вот погодите — придет зима, тогда еще и сосульки с снег с крыш будут падать. У нас поосторожнее надо.

Джекоб перевел слова мужика Речел.

— Так... Значит, все это знают, а командование не считает нужным должным образом инструктировать солдат. Не заботится об их безопасности. Интересно...

Джекоб вздохнул. Речел, была не просто дурой, а дурой, активно ищущей приключений на свою задницу. Такие вот деятели и деятельницы на Востоке бегали в обозе армии и мечтали взять интервью у какого-нибудь главаря сопротивления. Кончались обычно такие игры печально. Деятелей в лучшем случае приходилось выкупать, а в худшем — американцы получали в подарок их головы.

Ну, а тут раз нет сопротивления, она будет портить нервы командованию — а потом удивляться, что ее не приглашают на разные интересные дела. Нет, конечно, в журналисте, который со старательностью идиота лишь переписывает материалы, предоставляемые пресс-службой, тоже нет ничего хорошего. С такой работой может справиться и говорящий попугай. Но нельзя ведь писать исключительно про дерьмо! Особенно, если ты даже не понимаешь, о чем пишешь. Вот выйдет репортаж, что генерал Адамс не заботится о безопасности солдат. А в Штатах и так уже, кажется, забыли о том, что солдат — это весьма опасная профессия. Джекоб сталкивался с ребятами, которые, угодив в горячую точку, искренне удивлялись: оказывается, с войны порой и не возвращаются...

Пока не прибыли инженерные части, Джекоб решил пообщаться с представителем местного населения. Он отобрал у Речел бутылку. Мужик, догадавшись, в чем дело, достал из кармана второй стакан. О его чистоте Джекоб решил не думать. Впрочем, на Востоке приходилось сталкиваться и не с такой антисантарией. В конце концов, виски — это еще и дезинфектор.

— Ну, будем, — мужик опорожнил емкость, Джекоб лишь пригубил.

— Ты что, тоже типа журналист? — Спросил его собеседник.

— Ну, да.

— Слушай, а что, правда, говорят, ваши будут на площадях ставить большие телевизоры?

— Будут. В нашу задачу входит снабдить вас всем жизненно необходимым.

Такой план и в самом деле существовал. Дело тут было, конечно, не в альтруизме. Но кто ж не знает, что лучшее орудие пропаганды — это именно телевизор. Тем более, что иные способы пока что работали как-то не очень. Идти работать к новой власти люди все так же не рвались. На том же Востоке — там все проще. Надо лишь договориться с каким-нибудь местным шейхом или каким-нибудь иным вождем — а уж он объяснит своим, что от них требуется. А в Петербурге так и не поняли, с кем надо договариваться. Азиатские методы в этом городе не действовали. Решили попробовать европейские. Конечно, это было делом будущего. Чтобы наладить телевидение, нужно было множество специалистов, которых опять-таки не было.

— Телевидение... То же мне, нашли жизненную необходимость. Вот что нам жизненно необходимо, — мужик кивнул на бутылку. — А без этого дурацкого ящика я как раньше жил, так и дальше проживу. А вот с бухлом — тут у нас и в самом деле большие трудности. Самогон выменивать — дорого. А как эти придурки с Сенной, грибочки жрать... Не привык я к ним.

— Ты вот сказал про самогон. Слушай, а ты на что его вымениваешь?

— Как на что? Город вокруг видишь? Дома видишь? — Мужик обвел рукой окрестности. — В домах есть квартиры. И знаешь, сколько всего осталось в этих квартирах? Книги старинные, картины, антиквариат. Все брошено. Наберешь сколько надо — и на Сенную. Там все берут — только в путь.

— А кому это здесь нужно? — Решил Джекоб проверить имеющиеся у него сведения.

— Кому-то, значит, нужно. Раз покупают. У нас и в блокаду покупали. А тогда было куда повеселее. Тем более, курево-то у нас и до вашего прихода было. Ну, табак россыпью, это с табачных фабрик таскают, с Пулково. А сигареты? Кто-то, значит, привозит. А раз привозит — значит, что-то и увозит. Правильно.

Джекоб толком не понял, что имел в виду собеседник под словом "блокада". Смутно помнилось, что мамаша иногда упоминала это слово — как синоним какого-то запредельного ужаса. Но расспрашивать не стал. Потом в Интернете посмотрит.

Выпив еще по одной, собеседники, как это обычно бывает, почувствовали взаимное расположение.

— Толян, — представился мужик.

— Джекоб.

— Это как по нашему-то?

— Яков.

— Ну, будь здоров, Яшка. У меня друг был, тоже Яшка. Душевный парень. Тоже из ваших. Он-то сдернул за бугор. В самую последний момент успел... А вообще я так тебе скажу. Некоторые ваших не любят, а я так очень уважаю. Хоть русских, хоть американских. Потому как вы умные и устраиваться умеете.

Джекоб не сразу сообразил о каких "ваших" идет речь, и лишь секунду спустя просек. И не стал говорить, что в далеком детстве фамилия у него была не Абрамс, а Абрамзон. Кто знает, как они тут относятся к эмигрантам... Вместо этого он спросил:

— Слушай, а как тебе новая власть? Только честно. Можешь говорить, что думаешь, мы ведь за свободу слова...

Мужик засмеялся.

— А у меня всегда была свобода слова! И при коммунистах, и при демократах. Вон видишь — там за углом была пивная. Так в этой пивной всегда что хотели, то и говорили. И плевать на всех при этом хотели. А если про твоих американцев разговор зашел... Я так скажу. Мне по барабану. Жратву и одежду стали раздавать — спасибо, дело хорошее. Я вот уже три комплекта на Сенную сволок. Там за куртку две поллитры самогона дают. А за ботинки — и вовсе три. Такой подход мне очень даже нравится. А то, что над Смольным теперь флаг с полосками и звездочками — так мне-то что! Был красный, потом трехцветный, кому какое дело! А то, что говорят — мы хорошо теперь жить будем, я в такую байду не шибко верю... Ерунда все это. Никогда мы не жили хорошо, никогда и не будем. Не рождены русские для того, чтобы хорошо жить. Вон сколько лет нам втюхивали по ящику всякие хренососы: погодите, наступил, блин, экономический подъем. Инвестиции, хрениции, скоро жизнь наладится. Ну, да, наладилась по самое не могу. Все снова рухнуло, все снова в заднице. Как всегда. Вот вам и демократия, вот нам и реформы. Ну их всех! Но с другой-то стороны, если вдуматься — а на фиг это "хорошо" нам нужно? И вообще. Если где и хорошо — так это на Петроградской. Там, говорят, стоят французы, так они каждый день вместе со жратвой каждый день раздают по два литра вина. Вот это называется — понимающие люди. Правда, вино это — кисляк слабенький. Но если стакан самогонки влить — очень даже ничего выходит.

В глубине улицы показались инженерная и санитарная машины. Джекоб отдал остатки виски Толяну, а сам взялся за выполнение своих прямых обязанностей.

...Завал разбирали долго. Когда, наконец, сумел добраться до солдат, под обломками оказались только мертвые.

— Эх, не повезло парням, — покачал головой доктор.

— Да уж, в этом городе не стоит гулять вдоль стен, — согласился Джекоб, вспонимв слова своего недавнего собеседника.

— Да не в этом дело, вдоль стен они ходили, или поперек, — усмехнулся доктор, очкастый мужик лет под сорок, в котором с первого взгляда читался профессиональный цинизм. — Вон глядите — обломки-то небольшие. А тут — одного в висок, другому череп раскроило аж напополам. Третьему вшивенькая железка рассекла артерию. И так далее, и тому подобное.

— Редкое невезение, — согласился Джекоб.

— Не такое уж... — Доктор оглянулся. — Ладно, вам я могу кое-что сказать. Я читал ваши репортажи из Узбекистана и Ирана, вы нормальный парень. Пока этой рыжей стервы рядом нет, слушайте... Все равно журналисты пронюхают, так лучше пусть вы первый. Вы человек понимающий. Так вот. Дело в том, , что как-то не везет нашим солдатам в Петербурге. Вчера там, за рекой этой... как ее... Фонтанка, такой случай был. Проверяли дом, обрушилась лестница. Семь человек насмерть. А высота — только ноги поломать. А на тебе. Грузовик с солдатами столкнулся с другим на мосту — оба упали в воду. Не в Неву, в одну из этих речек. Глубина там — не больше двух метров. Из двадцати человек в кузове никого не спасли. Как они могли захлебнуться? В люки патрульные падают... Вот один недавно — на какую-то железку напоролся как на кол...