— И если хотите, то мама с вами, я думаю, поделится семенами и клубнями. Участок у нас небольшой, папе пришлось строить изгородь, чтобы олени не съедали весь урожай.

— Мы будем очень благодарны.

— А если хотите, покажу вам завтра весь остров. Только приходите пораньше, он большой, и у нас тут много интересного. И ягоды здесь вкусные растут, и грибы есть, и источники есть побольше, и очень много всякой живности — олени, кролики, да и такие, которых папа не ест, опоссумы, например.

— А какие здесь есть ещё съедобные растения?

— Кроме ягод, не знаю, вам надо у мамы спросить. Она всё знает.

Тут мы услышали крик Джона:

— Мы готовы!

Мы с Сарой вернулись к избе, где нас уже ждали Джон и Мэри, одетые в что-то, что, судя по всему, хранилось в сундуках как раз для такого случая. И мы вернулись на "Форт-Росс".

Потом я показывал им корабль. Им было интересно всё — лодочный мотор, отсутствие парусов на корабле, тот факт, что всё из металла, количество окон, электрический свет...

Потом их одарили. Для Джона, Мэри и Сары нашли одежду, которая была примерно их размера. Им подарили ножи, кастрюли, вилки, где-то нашли открытки с видами Петербурга... Мэри и Саре кто-то из женщин подарил бусы и колечки. После чего начался ужин.

Мне, понятно, пришлось переводить для Володи и особенно для отца Николая — тот почти полностью забыл свой английский. Володя им сначала рассказал про планы основать русскую колонию, на что Джон только спросил:

— А вы не примете в свои ряды одного старого англичанина с семьёй?

На чём и порешили, и скрепили это рукопожатием.

После чего с ними заговорил отец Николай.

Самой большой проблемой был тот факт, что Джон уже был женат — в Англии. Отец Николай долго думал, и сказал, что, насколько он помнил английские законы, abandonment (оставление супруга) считался достаточной причиной для расторжения брака после определённого количества лет. А прошло уже восемнадцать. Тем более, что свадьба прошла по англиканскому обряду, а англиканская церковь, как и любая протестантская, была неканоничной, потому что была обособлена в отдельную конфессию решением монарха. А так как рядом нет ни епископа, ни другого духовного авторитета, то он считает, что он вправе сам признать тот брак недействительным и обвенчать раба Божия Иоанна и рабу Божию Марию после того, как примет сего Иоанна в лоно православной церкви путём миропомазания (ибо тот был крещён в церкви католической), а Мэри придётся всё-таки крестить, равно как и Сару. Что и было назначено на субботу, сиречь через два дня.

Джон после этого тут же, при всех, обнял и поцеловал Мэри, после чего смутился — у англичан так на людях обычно не поступали, хотя, конечно, столько лет, проведённых в Новом Свете со своей новой семьёй, пусть и гражданским браком, много что изменили.

А я вдруг спросил: он же прибыл сюда только в 1582 году. Сколько же Саре лет?

— Шестнадцать недавно исполнилось, — с гордостью сказал Джон. — Девка на выданье, красивая, умная, хозяйственная. И замуж давно пора. Чай, у индейцев в четырнадцать лет замуж выходят, да и у нас в шестнадцать лет девушка — почти уже старая дева.

Да, подумал я, а у нас за связь с шестнадцатилетней можно и в кутузку загреметь...

10. Вечiр надворi.

Вечером мне довелось проводить Джона, Мэри и Сару до их дома, но, к счастью, мне не пришлось оставаться с Сарой наедине.

Когда я вернулся, меня тронули за руку. Я обернулся. Лиза, одетая в чьё-то платье, которое ей было явно велико, обняла меня, взяла за руку и сказала:

— Пойдём, познакомлю тебя с Зинаидой Михайловной. А то она тоже хотела поблагодарить человека, который спас её и детей.

Мы спустились на первую палубу и пошли по коридору, туда, где, как я помнил, были семейные каюты — две каюты, соединённые дверью. Подходя, я услышал голос девочки:

— Ешь, Алёша, если хочешь, чтобы у тебя пиписька выросла, как у дяди, который нас спас.

И тут гневный голос её мамы:

— Нинель, я же тебе говорила тогда, не смотри на голого дядю. Он тебе жизнь спас, а ты...

Я покраснел, подумав, что в Америке меня за меньшее причислили бы к сексуальным маньякам. Но тут Лиза постучалась, и мы услышали:

— Да-да, войдите.

И мы вошли. Зинаида Михайловна, увидев меня, зарыдала и бросилась ко мне на шею.

— Сынок, спасибо тебе, ты нас всех спас...

— Да не надо, я сделал лишь то, чему меня в детстве учили.

Через какое-то время, она немного успокоилась, и мы сели к столу, который полагался в семейных каютах. Похоже, Зинаиде Михайловне и детям еду принесли прямо в каюту — в отличие от Лизы, она была всё ещё в шоке, и наши врачи решили, что лучше ей пока не выходить на публику.

Я впервые смог её рассмотреть. Стройная женщина, красивое, хоть и заплаканное лицо, даже без косметики. Светлые волосы, заплетённые в косу, неплохая фигура, хоть и чуть округлый животик. Она налила нам чаю из чайника и сказала:

— Угощайтесь.

— Да нет, спасибо, Зинаида Михайловна, мы только что очень хорошо поели. А вот за чай спасибо.

— Никак не могу привыкнуть, что всё здесь — не наше, даже еда, что у нас больше нет своего дома.

— Не бойтесь, Зинаида Михайловна, всё будет хорошо.

— Мы из Севастополя. Муж был морским офицером, а я в порту бухгалтером работала. Стёпа мой погиб в первые же дни войны при бомбёжке. Мы с детьми остались одни. Потом наш дом разбомбили, мы жили у родственников. А потом нас эвакуировали. И при эвакуации наш теплоход разбомбили немцы, хорошо, я взяла детей за руки и прыгнула с ними в воду. А потом мы с Лизой ухватились за какую-то шлюпку, а она и перевернулась. А потом — тьма, и вдруг мы оказались здесь. И вы нас спасли.

И она опять обняла меня и заплакала.

— Зинаида Михайловна, всё хорошо. Вы с нами. Вам и вашим детям ничего не угрожает.

Тут я, конечно, подумал, что в данной ситуации "не всё так однозначно", ведь мы сами не знаем, что будет с нами если не завтра, то послезавтра. Но ничего ей, понятно, говорить не стал, и продолжил.

— И не надо меня на "вы" называть — зовите меня просто Лёшей.

— А я Зина. Я ненамного старше вас — тебя. Мне всего лишь тридцать лет. Нинели восемь, а маленькому Лёше четыре. И скоро, если Бог даст — ох, простите, я машинально, ведь мы, коммунисты, знаем, что Бога нет...

— Зина, а я верю в Бога. И, думаю, почти все здесь верят. Именно Господь спас вас и ваших детей.

— А где мы?

Я подумал, стоит ли ей говорить, потом всё-таки сказал:

— Теплоход наш — из тысяча девятьсот девяносто второго года.

— То есть как это — из тысяча девятьсот девяносто второго?

— Зиночка, а мы все оказались в далёком прошлом, в тысяча пятьсот девяносто девятом, у берегов Калифорнии. И мы, и вы.

Зина побелела, потом сказала:

— На всё воля Божья. Значит, мой третий ребёночек родится в Америке. А Нинель и Лёшу хорошо бы тоже крестить, мы с мужем хотели, но так и не рискнули.

— Поговори с отцом Николаем. Я ему скажу, чтобы он к вам зашёл. У него тоже трое детей, так что у Нинели и Лёши будет, с кем поиграть.

— Лёша, а чем кончилась война?

— Мы победили. Трудно было и долго, и очень много людей погибло. Но в тысяча девятьсот сорок пятом Красная Армия взяла наконец Берлин, и война кончилась.

Зина заплакала, потом вытерла слёзы и сказала:

— Значит, мой Стёпа погиб не напрасно.

Мы с Лизой допили чай, распрощались с Зиной и детьми, и вышли в коридор.

— Проводи меня до каюты. Или, знаешь что, сходим прогуляемся на палубу.

Уже стемнело. Обычно в районе Сан-Франциско погода неважная, но сегодня небо было всё в звёздах — крупных, южных, всё-таки мы были здесь примерно на широте Афин, даже чуточку южнее. В лунном свете мы уселись на одну из скамеечек, и вдруг Лиза обняла меня и зашептала.

— Лёшенька, если есть Бог, то, похоже, он послал тебя мне. Я тебя знаю всего лишь несколько часов, но хочу быть твоей и только твоей.

Я обнял её за плечи, она прижалась ко мне, и мы смотрели вместе на звёзды. И вдруг одна звезда упала и покатилась вниз по небосклону.

— Лёша, ты загадал желание?

— Загадал, а ты?

— Тоже, но нельзя говорить, какое, а то не сбудется...

И тут я поцеловал её, и мы долго сидели, касаясь губами друг друга. А пожелал я вот что: чтобы мы с Лизой жили долго и счастливо на этой земле, куда привёл нас Господь.

И вдруг я заметил, что она начала ёжиться. И действительно, становилось прохладно. Я спросил её:

— Замёрзла?

— Лёша, проводи меня до моей каюты.

И мы пошли. Всё во мне ликовало, но где-то закралась мысль: а что мне делать с Сарой?

Лизина каюта оказалась напротив моей. Она открыла дверь, прижалась ко мне, поцеловала меня, и вдруг, похоже, повинуясь какому-то импульсу, схватила меня за руку и затащила к себе.

А вот что было дальше, не скажу.

Глава 2. Здесь будет город заложён.

1. О, сколько нам открытий чудных...

Я проснулся ни свет, ни заря. Хотел убежать в свою каюту, пока никто не заметил, но Лиза обхватила меня ещё сильнее и прошептала:

— Побудь ещё со мной.

Собственно говоря, я ничего не имел против, но не хотелось, чтобы народ увидел, как я крадусь из её каюты в мою.

В половину девятого я всё-таки пошёл к себе, и никто меня не заметил. Я побрился, помылся и переоделся, и зашёл за Лизой уже официально. Она тоже уже была готова; косметикой она не пользовалась, но ей это и не было нужно, настолько она была красива.

У меня с собой был флакончик духов Dune, которые я купил в своё время из расчёта подарить их какой-нибудь новой знакомой. Лена, впрочем, меня высмеяла — флакончик, она сказала, хороший, а вдруг они не подойдут той даме, которая их получит? Поэтому те дамы, с которыми она меня знакомила, получали другие подарки, привезённые мною на всякий случай, а оставались у меня лишь женские часы Гуччи и этот флакон.

— Лиза, это тебе, — сказал я.

— А откуда ты узнал, что у меня день рождения? — удивилась она и поцеловала меня в губы. Потом открыла коробочку с часами и расстрогано прошептала:

— Лёшенька, это мне?

— Да, милая.

Она их надела, и они выглядели на ней весьма и весьма красиво. Потом она, не без моей помощи, распаковала духи и спрыснулась ими руку, потом понюхала и дала мне понюхать.

Запах был восхитительный, и я ей про это сказал.

— Лёша, а у меня ничего нет, что бы я могла тебе подарить.

Я подумал, что в скором времени буду просить её руки и сердца, но сначала мне нужно всеми правдами и неправдами достать кольцо, а лучше два — ведь в православной церемонии обручения нужно именно два кольца.

И мы пошли на завтрак, где мы сели рядом с Зиной и её детьми. Во время завтрака подбежала Лена и сказала:

— Лизочка, ты же врач? Подойди, пожалуйста, к матушке Ольге, она у нас главная по этому делу. Нинель, Лёша, а вы познакомьтесь с Мишей, Женей и Викой.

И Лиза пересела во "врачебный угол", а дети присоединились к отпрыскам отца Николая.

Лена же посмотрела на меня и сказала:

— Лёш, а я пока поговорю с Зиной, думаю, у меня найдётся дело и для неё. А ты пока посиди с Володей, у него есть к тебе просьба.

Володя, посмотрев на меня, сказал:

— Ну что ж, герой-любовник...

Я покраснел.

— Да ладно, это я любя. Значит так. Если ты не против, завтра мы с тобой пойдём на материк, к "Выдре", заодно посмотрим, есть там кто в индейской деревне или нет пока никого.

— Хорошо, мне эта идея тоже нравится. А что сегодня?

— А сегодня тебя же вроде пригласили на тур по Русскому Острову? Вот и сходи, расскажешь потом, что увидел.

— Володя, а может, кто-нибудь другой? А то на меня Сара вроде глаз положила. А я уже без пяти минут женатый человек.

— Ну и веди себя соответственно. Руссо туристо там, облико морале, в общем, сообразишь. Просто Сара тебе всё покажет, а кому-нибудь из наших вряд ли. Да ты не бойся, с тобой Аля поедет, она с Мэри о сельском хозяйстве поговорит, пока вы с Сарой гуляете по острову.

Он мне успел показать кассету с "Бриллиантовой рукой", так что я понял, о чём он говорил, но где теория, а где практика...

Через час, мы уже были на острове. Аля, которая, как оказалось, сносно говорила по английски, уединилась с Мэри в кладовке. Джон, до сих пор под влиянием вчерашнего визита, обнял меня и сказал:

— Алекс, Сара сейчас придёт, она пошла за грибами, а потом она тебя вроде хотела поводить по острову. Я б с вами пошёл, да стар я уже, спину ломит, знаешь ли. А я тут рыбку половлю, чтобы потом вас угостить.

Я ему выдал очередной подарок — оцинкованное ведро, набор рыболовецких снастей, спиннинг и запасную леску. После того, как я ему показал, как ими пользоваться, он пришёл в полный восторг. Впрочем, уже через десять минут он ими пользовался лучше, чем я, и ведро быстро наполнялось местной морской рыбой.

Тут я вдруг услышал мелодичный голос Сары:

— Алекс! Молодец, что приехал, как обещал. Ну что ж, пошли?

Она потянула меня за руку и повела по острову. То и дело, мы видели оленей — крупных, мелких. Они нас почти не боялись, ведь за ними почти не охотились, разве что время от времени Джон ставил на них самодельные ловушки, или вырывал ямы и накрывал их веточками и дёрном.

— Ведь вся наша одежда и обувь — из их кожи. Мама шьёт...

— А чем?

— Иголки ещё остались, а вместо ниток она нарезает тоненькие полоски их шкуры.

Было довольно много и кроликов, и потом Сара мне показала опоссума — я слышал, что их в лесах много по всей Америке, но ни разу их не видел, даже не знал, как они выглядят. Сумчатый американский абориген был больше похож на мышку, висящую на ветке. Впрочем, сумки у него не было — детки висят, цепляясь за мамин мех.

Потом она показала мне дикую индейку — их тут было много, но без её помощи я б её не разглядел, так хорошо они умеют прятаться. А вот куропаток было много. И птиц — в том числе и экзотических для русских, но привычных мне по Нью-Йорку ярко-синих блю-джейс (придётся придумать для них русское название, подумал я) и красных кардиналов.

То и дело, она мне показывала родники, мелкие и крупные, откуда текли ручейки; поляны, поросшие прекраснейшими цветами; цветущие же кустарники, вокруг которых то и дело вились маленькие колибри, по размерам похожие на шмелей, только ярко-зелёные, некоторые с малиновой грудкой.

— Мы так и назвали гору посреди нашего острова — "гора колибри", — сказала она.

И вот мы подходим к вершине горы. Конечно, она была не более чем холмом — высотой не более трехсот метров — но я всё-таки запыхался, а Сара всё так же неутомимо вела меня к цели. Впрочем, увидев, что я устал, она меня подвела к камню, вокруг которого со всех сторон, кроме одной, росли заросли ежевики, и сказала:

— Алекс, посидите и отдохните. Поешьте ежевики, она здесь очень вкусная. А я сейчас воды принесу.