Также через окно, выбравшись с телом девушки на улицу, он услышал шепот из тумана подсказавший ему, что делать дальше. Спустившись на несколько уровней ниже по затянутым туманом навесным улицам, он добрался до самой длинной из огромных ветвей дерева-великана. Тем временем пропажу девушки уже обнаружили, город огласила тревожная сирена. В безысходности он сделал, как и предлагали шепчущие из тумана голоса. Огромная ветвь представляла собой что-то вроде здешней аллеи для прогулок. По проложенному тротуару с рядами лавочек и фонарей по бокам аллеи растянувшейся вдоль огромной ветви, он добрался до самого края. Ветвь-аллея выпирала из дерева, останавливаясь на уровне внешней городской стены. Освещенная светом факелов и световых кристаллов в густом тумане хранящая город оборонительная стена находилась почти под краем огромной ветви прямо внизу, отделенная десятками метров головокружительной высоты. С разгона, с огромной высоты, крепко сжав свою жертву в руках, с края огромной ветки он прыгнул в ночную пустоту затянутую туманом. Перелетев через стену, он должен был шлепнуться в паре метров от нее с внешней стороны, учитывая высоту разбившись на смерть. Но помогающий ему густой туман подхватил его и своими потоками тихо приземлил у лесной кромки окружающей город. С жертвой на руках он бросился бежать по ночному затянутому туманом лесу.
Он добежал до того озера где днем сиянием своей артэнсферы его жертва лишила его рассудка. Этот древний ритуал из легенд, сказок и приданий о великих предках из былых времен знали все номаки. Как искусственно созданные существа они не могли утолить свой голод отведенным природой естественным способом. Благодаря силам, действующим в этом мире, номаки сумели сами найти способ насыщения посредствам специального ритуала.
Глухой ночью на берегу затянутого туманом озера задрав ее ночную рубашку, он лезвием меча резанул себе кончик указательного пальца. Водя кровоточащим пальцем, он начертил на ее животе символ из семиугольника внутри с кругом перечеркнутым крестом наподобие буквы 'Х'. Его по-артэонски голубая кровь, сочащаяся из пальца, высыхая на теле жертвы, принимала привычный человеческий красный оттенок. Когда ритуальный символ был начерчен полностью, он снова окрасился в голубой цвет артэонской крови и намертво застыл, будто давно нанесенная краска. Скинув с себя доспех, раздевшись до пояса, посреди своей груди в том месте, где под кожей сияла его зачахшая номосфера, он нанес себе такой же символ. Затем взяв на руки тело девушки, он побрел в воду. Вода в этом ритуале использовалась как связующая материя. В паре метров от берега дно озера ушло из-под ног, на глубине он и ее бессознательное тело зависли в черной воде в паре метров друг от друга. Когда кислород в легких начал заканчиваться из ее тела, через начерченный на животе ярко засверкавший символ начала вытекать сияющая бело-синими переливами энергия ее души. Сияющая переливами расплывающаяся в воде энергия ее души жадно затягивалась номосферой Рэвула через символ на его груди.
Спустя пару минут высасывания жизни из молодой девушки его номосфера насытилась достаточно, голод отпустил его, боль в теле прошла. Сознание снова вернулось к нему. Снова вернувшийся привычный Рэвул оказался в кошмаре наяву. В кромешной ночной темноте озера рядом с телом девушки в белой рубашке без сознания как в невесомости, парившей в черной воде. Ее жизненная энергия все еще продолжала вытекать из тела. Рэвул разрушил свой ритуальный символ, резанув лезвием меча себя по груди в том месте, где он был начерчен. Он прервал этот ужасный ритуал. Задыхаясь, он первым делом вынырнул, отдышался и выкашлял воду из легких. Толком, не понимая, что происходит, Рэвул сразу нырнул за девушкой. Едва не утонув сам, он все же вытащил ее на берег, умудрившись не утопить свой меч в суете в черной воде чудом всунув его в ножны. На туманном берегу сидя возле ее бездыханного тела, он не знал, что делать, как помочь ей. 'Что я натворил! Боги что я натворил!' — в панике твердил он себе. Не зная, что делать, как ей помочь он заметался в истерике. В его памяти всплыли обрывки того как отец откачивал его дядю пьяного провалившегося под лед озера во время охоты. Вспоминая, как отец давил на грудь, пытаясь заставить сердце биться, он начал делать ей подобие искусственного дыхания, но никакого эффекта не наступало. Белая и безжизненная она лежала, не подавая признаков жизни.
Он услышал лай собак и приближающийся топот десятков ног стражников из города, идущих за девушкой. Для него это смерть. Он помнил каждый свой поступок в болезненном бреду, каждое действие, но не понимал, почему делал это. Будто что-то ужасное захватило его тело, сотворило злодеяние и ушло, оставив ему кучу кошмарных воспоминаний, от которых его пробирал самый настоящий ужас. Глядя на мрачный ночной лес дарующий возможность спасения он понимал, что его там ждет. Боясь своей совести, он решил остаться у ее тела и принять заслуженную кару за содеянное преступление. Но в последний момент какой-то импульс пронзивший мозг желанием жить, страхом перед темной пустотой смерти заставил его броситься прочь. В следующую секунду вылетевшие из-за деревьев стражники Карнерола позабыв о нем, бросились к телу девушки. Вдогонку за Рэвулом стражники спустили с привязи собак. Несколько огромных псов яростно преследовали обидчика своих друзей. Нагнав в туманном лесу собаки, начали рвать его на куски. После дороги через Мерзлый лес к своей деревне, имея опыт схватки с огромными представителями семейства псовых, мечом он убил двух собак, другие лохматые преследователи, испугавшись, разбежались в стороны. Он, не останавливаясь, бежал по лесу до самого рассвета пока не рухнул без сил.
После сна, вернее 'отключки' в несколько часов, погружение в реальность для него оказалось сродни падению с огромной высоты. Заглушающий разумную составляющую номакский голод и вызываемая им боль утихли. С возвращением к своему обычному 'я' приходило тяжелое разумное осознание всего содеянного. Он сидел на берегу огромной Андары. Могучая река тихо несла свои воды на юг. По дневному небу ползли дождевые тучи. Разом хлынул поток воспоминаний и эмоций, пережитых ночью. Глухая ночь, туман, черная вода и тело девушки, в белом одеянии парящее точно в невесомости. Первой эмоцией было раскаяние. 'Что я наделал?! Идиот... теперь я... убийца!' — с ужасом признался он сам себе вслух. Превратившаяся в ад жизнь окончательно его сломала. Измотанный непрекращающимся стрессом, полностью деморализованный он потерялся во времени и пространстве, просто безжизненно замер, сидя на земле. Ничего кроме раскаяния, отчаяния и воспоминаний прошлой ночи своими сценами, ввергавшими в ужас, внутри него будто не осталось. Утративший адекватность в виду последних событий, забытый всеми, от недостатка простого общения он начал разговаривать сам с собой озвучивая мысли вслух. — Как ты посмел?! Ты должен был умереть, но не совершать подобного. Как такое случилось? Я бы такого никогда не сделал! Точно! Это был не я, вернее я не контролировал себя! — Не я а тогда кто же? — Так может, она все-таки жива? Я вытащил ее из воды! — всплывшие в сознании воспоминания ее по мертвому бледного лица в последний момент, когда он оставил ее на том берегу разубедили его. — Она мертва. Это я. Я убил ее, — признался он себе. Несмотря на тяжесть душевных терзаний слез как обычно не было. Из-за чего в какой-то его внутренней части возникали сомнения в реальности своих переживаний. Отсутствие слез как бы говорило об отсутствии реального раскаяния. Он снова ощущал себя бездушным ублюдком. Желая вправить себе мозги, он ударил себя по щеке, еще и еще. — Нет! Мне жалко ее! Очень жалко! Никого никогда нельзя убивать! Я не понимаю, как я это сделал, но я очень раскаиваюсь! — криком доказывал он сам себе. В это время преферийская погода будто вторила его истинным переживаниям. Накрапывающий с небес дождь словно заменял ему слезы.
— Я должен был умереть вместе со своим народом. Куда я придурок поперся?! Умер бы тогда, не загубил бы невинную жизнь... Это если не считать иссушенных растений, — прорывалась его несерьезная составляющая, он улыбнулся. За эту улыбку он снова возненавидел себя и опять провалился в душевные терзания. На улице вечерело, он насквозь продрог под холодным дождем, тарабанящим по листьям окружающих деревьев. С приближением ночи из темных лесных углов снова послышался шепот. Вновь заговорили сопровождающие его тени. — Да в действительности! — согласился он с жутким шепотом. — Если так рассудить, то ведь это... они — армидейцы во всем виноваты. Это они пришли к нам и принесли с собой ужасные перемены. Из-за них мой народ погиб, а я оказался здесь. Я это просто... — не мог он сказать то, что так хотел услышать, — жертва обстоятельств, — выдавил он из себя, и его омраченной душе сразу стало легче. — Да если бы не армидейцы ничего бы этого не было! — после этих слов пустоту на его сердце начала заполнять лютая ненависть. Кулаки сжались от злости. — Это все эти ублюдки. Это все они! ... Постой, — оборвал он себя. — Кого я конкретно ненавижу? Что такое армидейцы? Это же целый народ, включающий в себя множество людей. 'Добрых и злых, рассудительных и резких, умных и не очень', — всплыли в нем слова Этхи. Ничто не дает права за грехи нескольких ненавидеть целый народ. Ему резко вспомнилось то мерзкое чувство, что возникало, когда он смотрел на Страну Ворона с высокой горы и когда Этха говорил о неприязненном к нему отношению со стороны Людей Ворона. Ему было непонятно и отвратительно думать, что его могут казнить только за то, что он один из Людей Волка. Да грехи его народа перед Людьми Ворона ужасны. Но его самого всегда пугали увенчанные головами колья стоящие вокруг их деревни. Ведь он ни разу не приходил к ним в обличии охотника за головами, на нем лично нет их крови. Он сам ненавидел этот ужасный ритуал охоты за головами. В чем он перед ними виноват? В начале своего путешествия он и вправду подумывал о том, чтобы отправиться в Страну Ворона и спросить: 'Почему? За что?'. В чем лично он виноват перед этим народом? Рискнув жизнью получить ответ на этот непонятный вопрос, и быть казненным или попросить прощения за грехи своего народа.
Вроде успокоившись, но, все еще тяжело дыша, он сидел один в сгущающейся темноте на берегу реки. Хоть он и успокоился, но все равно что-то темное давило на него сверху, болезненно терзало душу, не давало спокойно дышать. Также что-то существующее в реальности, жуткое и темное что смотрело на него из темноты опускающейся ночи, не могло оставить его в покое так просто. Тьма из реальности пыталась расшевелить темноту в его душе.
— То есть, если армидейцы в этом не виноваты, — под давлением темноты как физической, так и душевной снова поползли мысли в его голове. — Тогда кто виноват в убийстве несчастной девушки? Получается... я?! — он пришел в неописуемый ужас. После секундного облегчения, благодаря шепоту из темноты осознав, что может переложить свою вину на кого-то другого, всей этой ситуацией измученный, сведенный с ума он слепо зацепился за единственную возможность спасения от душевных мук. — Нет! Это они! Они уничтожили мой народ, и по их вине я оказался в этом кошмаре, — до ужаса боясь признать вину, спешно он начал убеждать себя. — Если бы не их вторжение я бы сейчас был дома. Это их вина. Армидея погубила мой народ! — крикнул он что есть мочи. Убедив себя в том, что какая-то сторонняя сила виновата во всем, он почувствовал облегчение. Такая версия правды погружала его в какой-то собственный жуткий мирок далекий от реальности, но ему в этом мирке было комфортно. Он успокоился. Боясь признать вину, пытаясь хоть как-то спастись от душевных терзаний он заставил себя поверить в лож просто произнеся ее вслух, его уставшему сознанию этого хватило.
Под холодным дождем в сгущающихся сумерках он, сжавшись, трясся от холода, пока в его омраченное сознание закрадывалась Тьма. Боясь признать свою вину, в своем помутившемся уставшем сознании убедив себя в том, что это лютые ненавистные артэоны виноваты во всем, таким образом, спася свою душу от терзаний, вполне естественно его стали наполнять гнев и ненависть, лютая злость по отношению к Армидее этих жутких артэонов олицетворяющей. Ему было комфортно и уютно в такой версии реальности, где он просто жертва, и в нынешней ситуации он не мог думать по-другому, просто не мог взглянуть на себя со стороны и понять, что ведет себя как полный идиот. Уж слишком измоталось и перегрелось его измученное сознание. Даже нарастающий бессмысленный гнев его не смущал. — Не забывай, ты должен отомстить. Отомстить! Отомстить! — слышался голос из напирающей ночной темноты, подливающий масла в огонь. Он остался один в темноте, всеми забытый, никому в этом мире ненужный, продрогший и уставший, злость и ненависть ко всему наполняла его душу. Окружающая Тьма давала ему почувствовать свободу от морали, открывшуюся ему сейчас свободу от всего, ведь у него ничего не осталось в этом мире, ему ни к чему больше быть Рэвулом, он может спокойно дать себе обратиться монстром. Ему больше нечего в этом мире стесняться, для него все кончено. Как следствие вся подавленная обида на своих соплеменников за все унижения, что он терпел всю жизнь, спасаясь лишь насмешками и несерьезностью. Все зло, что дремало в нем, вылезло наружу. Весь гнев и обида что он таил всю жизнь, наконец, выбравшись наружу, сконцентрировались на Армидее. В своей душе в действительности он ненавидел весь мир, это была обида на всю свою жизнь в целом, но перед его глазами стоял ненавистный золотой город. Теперь в его больном сознании Армидея была виновата во всем. Золотой город стал отдушиной для накопившихся в нем ненависти и гнева. Тьма из окружающего ночного мрака, пробудив зло в его душе, свела его с ума.
От злости у него заскрипели зубы. В воспаленном продрогшем измотанном сознании всплыла цепочка ложных безумных рассуждений, в конце которой он неизбежно пришел к выводу, что месть его единственный выход. — Я должен отомстить Армидее. Кровь за кровь, — сказал он вслух. Его сознание снова отошло куда-то далеко на задний план, душу насквозь пронзили ненависть и гнев, зато дышать было легко. На его лице даже появилась злорадная ухмылка. Убедить себя в виновности других в содеянном тобой преступлении — было единственным выходом для его измученного сознания. Меч все еще был в ножнах маска волка на голове, его путь еще продолжается. Наполненный гневом и ненавистью, в нынешнем состоянии во всем осознанно запутавшись, жаждущий мести, он был готов двигаться дальше. Поднявшись с земли, он спустился к берегу, чтобы ополоснуть лицо в холодной воде тихой реки. Едва он зачерпнул воды, взглянув в воду реки, в которой на него смотрело отражение, слабо различимое в сумерках, как его посетило страшное видение. Отражающееся в реке небо окрасилось в красно-кровавый цвет. Деревья в отражении горели или стояли скрюченными обугленными остатками. Вода в реке стала как кровь. Вне реки все вокруг заволок лютый мрак. А вместо своего отражения в зеркале кровавой воды он видел черного получеловека полу волка, пристально смотрящего на него волчьими глазами. Такое явление называли темной меткой — последствие провала между мирами, когда стирается тонкая грань. Видеть потусторонний темный мир могли только те, кто несут в себе жуткую злобу и настоящий гнев, те, кто на полпути, чтобы стать приспешниками зла. Подобные видения в этом мире были проявлением Третьей Силы мира живых именуемой — Тьма.
