Серебро и Золото

— Мы едем, — засмеялась Елизавета и посмотрела на Людо. — Ведь так?

— Совершенно с вами согласен, дорогая, — ответно улыбнулся Людо и, нагнувшись, поцеловал Елизавету в щеку. А у Томаса брови полезли на лоб: он не понял, что это было, но догадался, что "эти слова" и "эти жесты" что-то значат.

* * *

Утро двадцать четвертого декабря выдалось хмурым. Ночью шел снег, прекратившийся только перед "рассветом", который на самом деле так и не наступил. Небо обложили тяжелые и темные тучи, и улицы города в начале восьмого утра освещались лишь электрическими фонарями и светом фар проезжающих автомобилей. Обыватели — во всяком случае, в этой части города — еще спали. Большинство окон в высоких строгой архитектуры домах оставались темными, а лавки, рестораны и кофейни — закрыты. Упала и температура воздуха, так что изо ртов редких прохожих при дыхании вырывались облачка пара.

— Как бы нам не попасть в бурю! — озабоченно сказала Елизавета, все время поглядывавшая на мелькающие за окнами автомобиля улицы и площади. — Я помню зимнюю грозу, случившуюся, когда мне было десять лет. Ужас!

Она говорила в меру сдержанно, хотя, находясь на вакации, в неформальной обстановке, могла, разумеется, позволить себе большую свободу в выражении мыслей и чувств, чем в иной, кодифицированной ситуации. Однако в огромном вездеходе генерала они были не одни. По-видимому, дед Томаса пользовался определенными привилегиями: во всяком случае, для поездки в горы он воспользовался чем-то вроде передвижного командного пункта. Роскошно оборудованный и предназначенный, по всей видимости, для офицеров высшего командного звена — это, тем не менее, был типичный армейский автомобиль. Шесть колес — Дамаль сказал: "две пары ведущих " — просторный салон, где со всем мыслимым в машине комфортом разместились не только водитель и четверо друзей, но и генерал фон Байер вместе со своим адъютантом и секретарем. Были здесь еще и консоли с приемо-передающей радиоаппаратурой и какие-то весьма интересного дизайна оптические приборы, но к поездке в горы это отношения не имело.

— Как бы нам не попасть в бурю! — сказала Елизавета, озабоченная драматическими имениями, приключившимися с погодой всего за одну только ночь. — Я помню зимнюю грозу, случившуюся, когда мне было десять лет. Ужас!

— В самом деле? — переспросил генерал, вздергивая седую кустистую бровь, отчего чуть не уронил монокль. — Зимняя гроза, а?! Глупости!

Он был невысокого — "не генеральского" — роста, темнолиц и носат. Однако, несмотря на желтоватую старческую седину, — седой была не только голова, но и брови с усами, — выглядел по-юношески подтянутым, и, по первому впечатлению, был крепок и скор в движениях. Его серые, как и у Дамаля, глаза то светились интересом, то застывали холодной сталью.

— В одиннадцатом году, — сказал он после паузы, как раз тогда, когда глаза его в очередной раз превратились в жерла нащупывающих противника стволов. — В Иерусалиме... Я был тогда прикомандирован в качестве офицера связи к третьей Галилейской бригаде. Это была тяжелая бригада... девять батальонов, два артиллерийских полка... Впрочем, вам это, верно, неинтересно. Так, вот гроза. Базилевс Никанор сам тогда возглавил армию... Томас, вы изучали уже Сирийскую компанию одиннадцатого года?

— Да, дедушка, — сразу же откликнулся Дамаль. Лицо его оставалось бесстрастным, но и только.

— Это хорошо, — кивнул генерал. — Армия Никанора высадилась в Латакии... Флот прошляпил, разумеется, и Стратилат Маврикий двинулся ускоренными маршами через Триполи и Хомс — двумя колоннами — на Дамаск. Увы, у царя Иеремии не было и вполовину столько сил, поэтому алуф — это они так называют своих генералов — Бин Нун отступил из Дамаска, удержать который не представлялось возможным, и, оседлав перевалы и горные тропы, приказал держать их до подхода главных сил. Главные же силы царя находились на тот момент в горах Эритреи, и ожидать их скорого прибытия было бы верхом самонадеянности...

— У-гху! — как бы случайно кашлянул Томас.

— Я увлекся? — как ни в чем не бывало, скосил на него серый глаз генерал фон Байер вом унд цум Вёгл.

— Вы хотели рассказать о зимней грозе, ваше превосходительство, — подала реплику ротмистр Тракаль ("Зовите меня просто Беа, ведь вы же не служите в армии!").

Беата Тракаль являлась личным адъютантом генерала, носила очень шедшую ей, ушитую по фигуре голубоватую кавалерийскую форму, и вообще отличалась броской и запоминающейся внешностью: васильковые глаза, льняные коротко остриженные волосы, полные губы и высокая грудь, украшенная, впрочем, двумя крестами за личную храбрость.

— О зимней грозе, — словно бы и не случилось паузы, кивнул генерал.

По-видимому, он был из тех людей, смутить которых просто невозможно.

— Ротмистр, вы меня крайне обяжете, если сварите порцию хорошего черного кофе, — выражался он несколько витиевато, но предельно ясно. По существу. — Грета, если вас не затруднит...

Личный секретарь генерала — Грета д'Эвола — улыбнулась и, не дожидаясь продолжения, обернулась к встроенному в перегородку салона бару.

— Коньяк? — спросила она, как о чем-то само собой разумеющемся.

— Да, благодарю вас, доктор.

Черноволосая и кареглазая, Грета защитила докторскую диссертацию в Гейдельберге. Об этом Елизавете с неподдельной гордостью рассказывал Томас, для которого Беата и Грета являлись едва ли не членами семьи.

— Итак, гроза... — Сбить с мысли старого генерала лучше было и не пробовать. — В Иерусалиме, представьте себе, снег зимой отнюдь не редкость. Правда, лежит он недолго, но снежная буря с грозой, молниями и громом, хотел бы я подчеркнуть, так вот гроза, что захватила наш маленький отряд в районе Латруна, была явлением из ряда вон выходящим. Подъем там, судари мои и сударыни, — улыбка, полупоклон. — Крутой, а дорога узкая и неровная... — кивок в сторону окна, за которым все еще мелькали унылые урбанистические пейзажи. — Лошади понесли, с горных склонов в ущелье покатились камни...

Рассказ продолжался добрых полчаса, но длинным никому не показался. Генерал, как выяснилось, умел увлечь аудиторию сочными подробностями воинской службы и перипетиями головокружительных приключений, да и рассказчиком он оказался умелым. В салоне вырвавшегося наконец из городских узостей вездехода было тепло и уютно, вкусно пахло свежесваренным кофе — его пили вместе с генералом Елизавета, Грета и Беата — и благородным коньяком. Все расслабились, и настроение стремительно пошло вверх, даже у насупленной с непривычки к "большому тесному обществу" Тилли ван дер Шенк.

— Да, кстати... — неожиданно сказал генерал, завершив рассказ. — Прогноз погоды благоприятный: снегопад в горах будет, но не сегодня, а завтра — в Рождество...

* * *

Энтберг оказался классическим позднесредневековым замком. Продолговатый скалистый холм, глубоко вдающийся в воды озера, квадратная башня, стена, "стекающая" к обрезу берега там, где скала отступает от воды, и, собственно, замок — весьма причудливая постройка, состоящая из перестроенного средневекового донжона и всевозможных приделов и надстроек, которыми наградили его эпоха Возрождения и Новое время. Впрочем, рассмотреть родовое гнездо Байеров удалось только на следующий день, в Рождество. А вечером, когда кортеж из двух вездеходов достиг Энтберга, было уже слишком темно, чтобы по достоинству оценить и сам замок, и окружающую его местность: горы, заснеженный лес и холодная серо-стальная гладь озера.

Дорога в очередной раз повернула, лес — темные стены деревьев по обе стороны шоссе — расступился, и в сгущающейся ночной мгле где-то справа от дороги засветились призывно многообещающие огни. Свет в окнах, фонари над каменной аркой, давным-давно лишившейся створок ворот, освещенный электричеством указатель на "частное владение Энтберг"... Машины съехали с автострады и по подъездной аллее — кажется, она была обсажена огромными древними липами — поехали к замку, неожиданно вставшему впереди и выше на высокой скале. Еще немного, еще один плавный поворот, и, въехав в гостеприимно распахнутые ворота, машины остановились во внутреннем дворе как раз напротив главного входа. Если не считать немногочисленных архитектурных деталей, возникших в ходе более поздних перестроек, место это показалось Елизавете на редкость хорошо сохранившимся образчиком лаконичного и функционально оправданного средневекового фортификационного строительства. Здесь даже деревянная галерея, опоясывавшая двор на уровне второго-третьего этажей, смотрелась аутентичной, и припорошенные снегом сухие плети вездесущего плюща спускались от крутых черепичных крыш по потемневшим от времени камням стен.

— Здесь водятся привидения? — спросила Тильда, задрав голову и, как зачарованная, поворачиваясь вокруг себя.

— Ну, что ты... — начал было успокоительным тоном Томас, но дед не позволил ему завершить фразу.

— Непременно! — весело ответил на вопрос девушки старый генерал. — Один мой предок... Яго Тригерид... за добрый нрав друзья прозвали его Правой Рукой Тьмы... Существует предание, моя дорогая фройлен Шенк, что однажды в гневе Тригерид убил свою жену, буквально нашинковав нечастную, словно капустный кочан, своим огромным мечом. Говорят даже, что у него имелся для этого серьезный повод, но неупокоенный дух фру Тригерид имеет привычку появляться временами в пиршественном зале и моей собственной спальне...

Трудно сказать, насколько серьезен был в этот момент генерал: смутная улыбка блуждала по губам рассказывающего эту "леденящую кровь" историю, Густава-Эмануэля барона фон Байер, и клубы пара и табачного дыма — он только что раскурил сигару — выплывали в морозный воздух вместе с медленными неторопливыми словами.

— Так это случилось в Энтберге?! — Елизавета определенно слышала уже эту историю, но полагала отчего-то, что преступление свершилось в Зальцбургской цитадели.

— Именно, именно, — покивал генерал и выпустил изо рта сизоватое в желтом электрическом свете облачко табачного дыма.

Дым пах горящими буковыми дровами, изюмом и горячим шоколадом, и скорее понравился Елизавете — "Будет ли Людо курить, когда войдет в возраст?" — чем наоборот.

— Именно здесь, фройлен Кейн. Именно в этом замке, и более того... — генерал обвел взглядом заинтересованные лица слушателей и победно улыбнулся. — Когда герцог Тригерид погиб... Вы ведь знаете, мои юные друзья, что, в конце концов, Аспид Каген убил герцога? Да? Тем лучше, мне не придется рассказывать сейчас еще и эту темную историю, но главное... Главное, что тень Тригерида, мятежная душа его вернулась сюда, в этот самый замок, и навечно поселилась здесь, чтобы еженощно просить прощения у духа своей жены... Звучит романтично. — Сказал генерал после короткой паузы уже совсем другим, "скучным" голосом. — Но когда эта сволочь гремит цепями на лестницах... — он снова пыхнул ароматным облачком табачного дыма и расстроено покачал головой в фуражке с узкой тульей. — Тогда становится не до романтики. Пойдемте в дом, дамы и господа, нас ждут плотный ужин и теплые постели. Вперед!

И, поставив такую странную точку в своем экспромте, генерал пошел в дом.

— Не беспокойтесь, — усмехнулась доктор д'Эвола, перед тем как направиться вслед за генералом. — По-правде сказать, за все время, что я провела в замке, "цепи Тригерида" я слышала всего один раз, да и то не уверена, не приснилось ли мне это вообще...

* * *

Ужинали поздно, но обильно и долго, компенсировав неслучившийся обед. Да к тому же — Рождество все-таки, каникулы, праздник. За узкими стрельчатыми окнами гостиной — сводчатого темноватого зала, декорированного дубовыми панелями и старинными шерстяными гобеленами — завывал ветер. Дело шло к снегопаду и вьюге, и в просторном помещении — несмотря даже на многочасовую протопку — все еще было прохладно. Так что горячий айнтопф "Пихельштайм" — густой и острый суп с говядиной, копченой свининой, мозгами и картошкой — пришелся по вкусу всем собравшимся за длинным основательным столом, сервированным майсенским фарфором, цветным хрусталем и столовым серебром с эмалями и позолотой и освещенным свечами, горящими в тяжелых канделябрах и жирандолях восемнадцатого века. А еще на стол подали традиционный картофельный салат, и лесные грибы, запеченные в сливках под золотисто-коричневой сырной корочкой, и пышный пирог с олениной и луком, и, разумеется, рождественские творожные кнодели с грушами. И в довершение чудес этой ночи, генерал фон Байер разрешил молодежи пить мозельское игристое "без ограничений", вернее, попросту не обозначил границ дозволенного. Ну, а все, что не запрещено, все равно, что разрешено. Во всяком случае, именно так понимались издавна в королевстве писаные законы. Впрочем, неписаные понимались точно так же.

— А вы, Ловис? — получив благосклонный кивок генерала, Беата Тракаль расстегнула верхнюю пуговицу мундира и закурила тонкую черную сигару. — Вы фехтуете?

— Немного, — улыбнулся Людо, и Елизавета почувствовала, как забилось сердце.

Разумеется, она никому не позволила увидеть охватившего ее возбуждения, но и то сказать: спросить Людо, владеет ли он искусством фехтования, то же самое, что заподозрить птицу в том, что она не умеет летать.

— На рапирах? — продолжила задавать вопросы ротмистр.

— На шпагах, эспадронах, и кинжалах... — продолжил ее мысль Людо.

— Вот как! — подняла прозрачную бровь Беата. — Попробуем?

Он взяла со стола нож и крутанула его в тонких, но крепких пальцах, одновременно производя скручивающее движение узкой кистью.

— Всегда к вашим услугам, — Людо легко поднялся из-за стола и, шагнув в сторону, остановился, поворачиваясь лицом к Беате. Между тем, в левой руке у него неожиданно оказался столовый нож. Когда юноша успел подхватить его со столешницы, никто не заметил, зато сейчас все увидели, как вращается — словно бы сам собой — "предполагаемый кинжал". Происходило это только за счет перебора пальцами, без малейшего изменения в положение кисти руки, притом вращение стремительно ускорялось, а еще через мгновение перешло в череду замысловато сложных и невероятно быстрых перехватов.

— Дага, — с одобрением пыхнул трубкой генерал. — В правой руке, молодой человек, у вас шпага, не так ли?

— А в левой — кинжал, — еще шире улыбнулась ротмистр Тракаль. — Классическая "Эспада-и-дага". Вас учил настоящий эскримеро, ведь так?

— Фехтование есть искусство наносить удары, не получая их в ответ, — чуть поклонился Людо, процитировав Вольтера.

— Завтра, — сказал тогда генерал фон Байер и сделал недвусмысленный жест слуге, указывая на свой бокал. — Завтра пофехтуете. Томас тоже иногда бывает неплох... и Грета, когда у нее появляется настроение, ведь так доктор?

— Не так, — пожала покатыми плечами секретарь генерала. — Но что это меняет?

— В северном крыле у барона оборудован великолепный зал для фехтования, — пояснила Беата, возвращая серебряный нож на место. — Там и защитные костюмы имеются, и оружие на любой вкус...

— Буду рад составить вам компанию, госпожа ротмистр, — вернувшись за стол, Людо тоже отложил нож и улыбнулся Елизавете, поднимая за тонкую ножку бокал рубинового стекла.