Серебро и Золото

Макс Мах (Марк Лейкин)

Серебро и Золото

(Роман-фантасмагория)

Главные действующие лица:

Графиня Елизавета (Лиза, Лиса) Скулнскорх

Князь Людвиг (Людо) Каген.

Баронесса Жозефина Икьхгорн — опекунша Елизаветы Скулнскорх

Баронесса Зои Икьхгорн — подруга и наперсница Лисы Скулнскорх.

Клотильда (Тильда, Тили) ван дер Шенк — подруга Елизаветы Скулнскорх и Людвига Кагена

Томас (Дамаль, Дама) фон дер Тиц — друг Елизаветы Скулнскорх и Людвига Кагена

Генерал барон Густав-Эмануэль Карл Томас фон Байер вом унд цум Вёгл — дедушка Томаса фон дер Тица

Ротмистр Беата Тракаль — адъютант генерала фон Байер вом унд цум Вёгл

Грета д'Эвола — личный секретарь генерала фон Байер вом унд цум Вёгл

Княгиня Клодда Галицкая

Граф Томас фон дер Марк

Принцесса Джевана

Графиня Мара Корвин

Император Хальдеберд

Кардинал Ратцингер.

Герцог Тригерид по прозвищу Правая Рука Тьмы

Второстепенные герои: Гейр (Копье), Гондукк (Волчица) и Рота (Сеющая смятение) — Лена Менк, Вера де Йон и Ирина Большая — валькирии Лисы Скулнскорх, вайзграф Сава цу Хёгл — отец баронессы Зои Икьхгорн, принц Датский Гамлет, его дворяне Гильденстерн и Розенкранц, скандинавские и кельтские боги и богини, генералы, солдаты и рыцари, лучники и ландскнехты, корабельщики и купцы, следопыты, хазарские мурсы и князья славян и мери, европейские аристократы, дворяне и военные, а так же шлюхи, священники и простой народ, который, как обычно, безмолствует.

Содержание:

Часть I. Аметисты в золоте

Часть II. Темное серебро

Часть III. Красное золото

Эпилог. Золото и Серебро

Часть I. Аметисты в золоте

1.

Около пяти часов вечера или, вернее, в начале шестого — Елизавета как раз выпила чашку чая с молоком — к дому на улице графа Розенштерна подъехал длинный черный автомобиль с тонированными стеклами. Посетители в замке — а именно так, замком, предпочитала называть свой особняк старая баронесса — бывали не часто. Другими словами, редко или даже очень редко. Поэтому, едва услышав звук мотора, Елизавета прилипла к ближайшему подходящему для удовлетворения ее любопытства окну. Улица, по неизвестным причинам носившая имя одного из самых одиозных персонажей новейшей истории, отличалась тем, что была тиха большую часть года. Автомобили появлялись здесь нечасто, а чужие — и того реже. Тем интереснее оказалось разыгравшаяся на глазах Елизаветы сцена. То есть, интересным было не то, разумеется, как вышколенный шофер в темно-лиловой ливрее, степенно покинув свое место за рулем, открывает перед пассажирами дверь, а то, кто вышел из машины и зачем. Их оказалось двое, этих пассажиров: высокий сутулый старик в длинном черном пальто и черном цилиндре и мальчик — по первому впечатлению, одних с Елизаветой лет. Ее удивило, что мальчик одет отнюдь не в школьную форму, как следовало бы в будний день, или в какое-нибудь парадное платье, если уж эти господа прибыли с визитом. На нем были серые бриджи, заправленные в толстые шерстяные гетры, грубые тупоносые башмаки на толстой подошве и шотландский плед. Но голова мальчика оставалась непокрытой, и девочка с интересом "изучила" как правильные черты строгого лица, так и длинные черные волосы, разделенные пробором посередине и двумя вороньими крыльями ниспадавшие на неожиданно широкие плечи. Ну, что ж, Елизавета увидела много — можно сказать, очень много, если иметь в виду, что смотрела она под неудобным углом из окна третьего этажа — и мальчик ей скорее понравился, чем наоборот. Однако ее любопытство никоим образом не было удовлетворено, поскольку она не знала пока ни того, кто этот мальчик, ни того, зачем он пожаловал в "замок" баронессы Икьхгорн.

"Любопытно", — призналась она себе и, сев в кресло, попыталась придумать историю. Но вот какое дело: история не желала выстраиваться, а обрывки смыслов, блуждавшие в хорошенькой головке Елизаветы, были лишены семантической глубины и маловразумительны. Впрочем, будущее настроение уловить все-таки удалось. Опасность, приключения и удовольствие — вот что почувствовала девочка в ближайшем будущем, но и в отдаленной — удаленной на годы и годы вперед — перспективе она ощущала в опасной близости от себя все тот же запах, обозначавший в ее смутных грезах "мальчика в шотландском пледе". Кора дуба, крепкий табак и острый, дразнящий обоняние запах какого-то неизвестного ей спиртного напитка.

— Ваше сиятельство, — ливрейный лакей тетушки нечасто позволял себе пересекать границу "графской половины", вернее сама баронесса Икьхгорн всегда принимала в расчет неравенство их социального статуса: Елизавета, разумеется, девочка и внучатая племянница баронессы, но в тоже время, она еще и помазанница божья — графиня Скулнскорх.

— Ваше сиятельство, — поклонился старый лакей. — Ее сиятельство госпожа баронесса просит вас спуститься к ней, если таково будет ваше желание.

Вот это последнее, "если таково будет ваше желание", не столько раздражало Елизавету, сколько забавляло. До прошлого года ее и секли, исключительно присовокупив эту формулу вежливости, так что получалось, будто она сама истребовала наказание, без которого — на самом деле — вполне могла обойтись. Однако до совершеннолетия оставалось еще три года, и посему приходилось терпеть "несправедливости" и мечтать о мести.

"Ну, ничего, — думала она иногда. — Вот наступит время, а оно не за горами, и я всем покажу, каково на самом деле мое желание".

— Разумеется, — кивнула девочка. — Идите, Иван, и доложите баронессе, что я буду буквально через минуту.

Хотелось бежать, но спешить не следовало. Елизавета не могла себе позволить потерять и самой малой доли из тщательно выпестованного, взращенного и лелеемого чувства собственного достоинства. И дело отнюдь не в старой баронессе, а в посетителях, ради которых ее, Елизавету, наверняка, и пригласили вниз. Однако в глазах этих совершенно незнакомых ей, людей никакой особой репутации у графини Скулнскорх и в помине не было. Отсюда и проистекала необходимость соблюдать дистанцию. А этикет для того и придуман, чтобы всех расставить по росту, ведь так?

Нарочито медленно она прогулялась по анфиладе комнат третьего — "графского" — этажа и, великолепно зная лабиринт, в котором обитала всю свою сознательную жизнь, уже через пять минут вышла к парадной лестнице. Лестница ниспадала в просторный приемный зал изящным мраморным каскадом, но здесь было темновато сейчас, а потому поднявшие глаза навстречу шелесту ее платья гости не могли, к сожалению, оценить по достоинству то замечательное зрелище, что она им — так и быть — подарила. Разве можно рассмотреть в этой унылой будничной полумгле, какими оттенками — от орудийной бронзы до меда с гранатовым соком — переливаются ее волосы, или как играют в ушах огромные, подобранные в цвет глаз, топазы? Нельзя. А жаль, потому что даже ее "простенькое" домашнее платье многое могло бы сказать опытному взгляду.

— Ваше сиятельство, — поклонился старик и, обернувшись к баронессе, попросил:

— Представьте нас, Жозефина.

"Жозефина?!" — не без удивления отметила девочка.

— Графиня, — сдержано улыбнулась старая баронесса. — Позвольте представить вам господина Вольдемара...

"Что значит, Вольдемара? А титул?"

— Примите мое нижайшее почтение, ваше сиятельство! — проскрипел старик, сгибаясь в поясном поклоне.

— ... и господина Людо.

Мальчик, внимательно рассматривавший Елизавету с самого момента ее появления, неожиданно улыбнулся и несколько резковато, но при этом весьма впечатляюще склонил голову в полупоклоне, коротко и недвусмысленно, показав девочке, кто здесь кто. И хотя имя, названное баронессой, вполне подошло бы и паршивой собачонке, Елизавета не сомневалась, если когда-нибудь ей доверят тайну, подразумевавшуюся всем ходом событий, ей, графине Скулнскорх, придется называть этого Людо на вы и не иначе как "вашей светлостью".

"Принц крови?" — но она никак не могла угадать, к какой из трех дюжин известных династий мог относиться этот мальчик.

"Что за черт!" — иногда Елизавета позволяла себе весьма крепкие выражения, правда только мысленно.

— Разрешите откланяться! — сказал между тем чопорный старик и, ничего более не добавив, пошел прочь. Однако мальчика это, по всей видимости, никак не касалось. Он проводил черную сутулую фигуру равнодушным взглядом и повернулся к баронессе.

— Ваше сиятельство, — сказал он, чуть обозначив поклон. — Я хотел бы принять с дороги ванну и перекусить. Мы с господином Вольдемаром ничего не ели со вчерашнего дня.

Голос у него был красивый, интонация сдержанная, и за каждым словом угадывалось некая опасная глубина, куда очень хотелось заглянуть.

— Разумеется, господин Людо, — баронесса кивнула одному из лакеев, терпеливо изображающих бессловесные статуи на границе собравшегося вдоль стен сумрака. — Проводите нашего гостя на третий этаж, приготовьте ванну и распорядитесь, чтобы обед был сервирован на три персоны.

"Гость? На третий этаж?!"

— Будет исполнено, — бесстрастно поклонился слуга. — Господин! — но то, как он поклонился мальчику, и с какой интонацией произнес самое простое из возможных титулований, сказало девочке больше, чем все остальные озвученные или нет намеки. Ведь слуги не ошибаются, не так ли?

"Наследник престола? Какого? И что за обстоятельства привели его в наш дом?"

Строго говоря, называть "замок" баронессы Икьхгорн "своим домом" было неправильно. Даже мысленно. Но поскольку никакого другого дома у Елизаветы пока не случилось, приходилось условно считать его своим.

— Ваше сиятельство! — кому из двух женщин — старой или юной — предназначался полупоклон, сказать было сложно.

"Любопытно... — отметила Елизавета, провожая взглядом идущего вслед за лакеем мальчика Людо. — Он что, влюбился в меня что ли? С первого взгляда?"

О чем-то таком она как раз недавно читала в "книге для взрослых", ведь до того, чтобы контролировать библиотеку, баронесса еще не додумалась. Или, может быть, ей было попросту все равно, что читает или не читает Елизавета?

— Ваше сиятельство! — баронесса смотрела на Елизавету, и, значит, обращалась тоже к ней. — Две вещи, прежде чем мы расстанемся до обеда. Вернее, три.

— Я слушаю вас, ваше сиятельство, — ровным голосом ответила девочка.

— Первое. Господин Людо останется жить в нашем доме. Я распорядилась приготовить для него "Кедровые покои".

— Вы распорядились? — вопрос был задан без ажитации, но баронесса, естественно, все поняла.

— Да, — кивнула она. — Позвольте мне закончить, и вы все поймете.

— Продолжайте, — согласилась Елизавета.

— Для посторонних... Например, в школе, куда вы, вероятно, пойдете вместе, он ваш кузен. Его титул и имя я сообщу вам несколько позже.

— Так я пойду в школу? — Елизавета была удивлена, но виду не показала. Тем не менее, это была хорошая новость. От домашнего образования ее начинало уже подташнивать, как героиню одного из романов — от беременности.

— Скорее всего, — без тени улыбки сообщила старая баронесса. — Но у нас еще будет время обсудить все детали.

— Я понимаю.

— Тогда, второе. — Баронесса никаких эмоций не выказывала, но думала, наверняка, совсем не о том, о чем говорила. — По своему статусу господин Людо стоит выше вас.

— Насколько выше? — Подняла бровь Елизавета.

— Значительно.

— Мне следует обращаться к нему, говоря, "ваша светлость"? — Прямо спросила Елизавета.

— Нет, — коротко ответила баронесса. — И это третье, что я вам должна сообщить. Собственного супруга "его светлостью" не называют. Это скорее мне следовало бы изменить ваше титулование, графиня, но я не буду этого делать из соображений безопасности.

— Супруг... — повторила за баронессой Елизавета, впервые за время разговора, дав слабину. — Что вы имеете в виду, ваше сиятельство?

— То, что вы были обручены при вашем рождении и обвенчаны полугодом позже. Разумеется, вы этого не помните, но факт совершения над вами брачного таинства бесспорен.

— Тогда, мы должны спать в одной кровати! — надменно вскинула подбородок девочка.

— Как вам будет угодно, графиня, — кивнула баронесса. — Вам уже тринадцать, и по старому праву вы совершеннолетняя.

— Я кто? — опешила от неожиданности Елизавета.

— Вы совершеннолетняя, — повторила баронесса. — Если не в глазах властей, то в моих собственных глазах наверняка.

— И что это значит? — все-таки есть новости, которые следует переживать не только в определенном порядке, но и не слишком торопясь. Медленно, со вкусом, смакуя некоторые наиболее "сочные" их следствия.

— С этого момента, ваше сиятельство, я перестаю быть вашей воспитательницей, и мое опекунство приобретает максимально формальный характер: власти все равно еще три года не позволят вам совершать самостоятельно банковские операции или сделки по купле-продаже недвижимости.

* * *

Своего таинственного мужа Елизавета нашла в биллиардной. Он стоял около бара, рассматривая выставленные в ряд бутылки, и девочка вдруг вспомнила запахи, сопровождавшие этого мальчика в ее "грезах". Но, судя по всему, интерес "гостя" к коньякам и водкам оставался пока исключительно академическим.

— Обед подадут ровно в семь, — сказала она, пронаблюдав несколько секунд за Людо. Сейчас он снял, наконец, свой странный шотландский плед и остался в простой белой рубашке — не самого лучшего качества — и сером шерстяном жилете деревенской вязки.

— Благодарю вас. — Ответил он, обернувшись к Елизавете. — Сейчас уже почти шесть, значит, ждать осталось недолго. — Он улыбнулся, и девочка неожиданно подумала, что у него хорошая улыбка, но ее беспокоило, что реакции "ее супруга и господина" совершенно не просчитывались. Никаких предвестников улыбки, скажем, не было и в помине. Вернее, их не "увидела" она.

— Если вы голодны, я могла бы распорядиться...

На самом деле она еще никогда в жизни ничем и никем не распоряжалась. Но если уж она самым неожиданным образом в один день стала и совершеннолетней, и замужней дамой, не грех было и попробовать.

— Не стоит, — теперь он повернулся к ней лицом и откровенно рассматривал. Елизавете даже показалось, что он видит и то, что скрывает ее длинное глухое платье. От такого предположения она чуть было не смутилась и не начала краснеть, но вовремя взяла себя в руки и ответила Людо не менее "пристальным" взглядом. В конце концов, она достаточно изучила анатомию и физиологию человека, чтобы точно знать, что спрятано у него в штанах.

— Это правда? — спросила она.

— Да, — серьезно кивнул мальчик и, уловив тень смятения, промелькнувшую на лице Елизаветы, добавил:

— Вы ведь спросили о том, действительно ли мы являемся мужем и женой?

— Да. — Не стала спорить Елизавета.

— Это правда, — подтвердил он, и, хотя остался, все так же спокойно стоять перед ней, девочке показалось, что сначала Людо предполагал развести руками. Предполагал, но не сделал, и если она не ошиблась, приписав ему не имевшее места намерение, то это была первая удачная "догадка" на счет ее собственного супруга.