Пламя на воде

Решение Алины было простым, но, на ее взгляд, сработать должно было непременно. Она вооружилась книгой — одной из своих любимых — и стала прогуливаться по коридору, кольцом окружавшему Большой Зал, всякий раз проходя мимо гвардейского поста. На ходу она не отрывала глаз от книги, выражение лица сохраняла, как уже было сказано, одухотворенно-задумчивое, порой поднимала глаза к потолку или начинала покусывать губки. Алина полагала, что зрелище столь увлеченно читающей принцессы неизбежно возбудит любопытство гвардейца и он, как минимум, обязательно спросит, что же она читает; развивать же литературную тему Алина могла почти до бесконечности.

Однако первые два прохода успеха не принесли. На третьем Алина оторвала глаза от книги и бросила на офицера задумчивый, как бы случайный взгляд. Он действительно смотрел на нее с интересом, но заговаривать не торопился. А уже на следующем проходе произошло нечто, Алиной не предусмотренное — она действительно зачиталась. Открытая наугад на середине любимая книга сыграла с принцессой плохую шутку, завладев ее вниманием. Для сегодняшней `'прогулки'' Алина специально надела бальные туфли, имевшие непривычную для нее высоту каблука, и в самый неподходящий момент — как раз в поле зрения гвардейцев — ее каблук зацепился за складку, образовавшуюся на ковровой дорожке. То, что произошло дальше, было настоящей катастрофой. Еще когда Алина обдумывала вариант `'обморока'', она представляла себе, как, изящно покачнувшись, падает спиной прямо на подставленные с готовностью руки офицера, как откидывает голову, открывая длинную тонкую шею, как расслабленно обвисают ее руки. Теперь же она просто рухнула лицом вперед, пропахав и сбив ковровую дорожку; книга со звонким хлопком отлетела к стене, с ноги свалилась туфля. Старательно сооруженная прическа рассыпалась, локоны упали на лоб, закрывая глаза; принцесса пребольно ударилась локтями и коленями, и в довершение всего, как последний аккорд свершившейся катастрофы, ее юбки задрались, обнажая не самую приличную часть тела. В книгах, которые любила читать Алина, такого с героинями никогда не происходило.

Подобного позора Алина еще не переживала. От горькой обиды лицо ее скривилось, на глаза навернулись и уже потекли по щекам слезы. Сидя на полу, она шмыгала носом и со злостью одергивала юбки, когда со всех сторон к ней потянулись услужливые руки, предлагающие помощь и поддержку. И подумать только, что среди них были и руки того, чье внимание она так стремилась привлечь! Алина огляделась, увидела участливые лица, губы, произносящие какие-то бессмысленные вопросы и слова сочувствия, и вдруг, неожиданно для себя самой, закричала тонким, отвратительно истеричным голосом:

— Уйдите от меня все! Не трогайте меня! Убирайтесь все, убирайтесь, видеть вас не могу!

Вечером Алина долго и безутешно рыдала у себя в спальне, повалившись ничком на широкую кровать под роскошным балдахином. Она, всю жизнь так гордившаяся тем, что никогда не плачет, вытирала рукавом ночной сорочки покрасневшие, как у кролика, глаза, хлюпала носом, глотала слезы и снова и снова заходилась в судорожных рыданиях. А на следующий день, когда она смогла наконец-то привести свое лицо в относительный порядок и выйти прогуляться в зимнюю оранжерею, к ней подошел высокий золотоволосый гвардеец.

— Лейтенант Клавдий Мор, Королевский гвардейский полк, — представился офицер. — Добрый день, Ваше высочество. Как Вы чувствуете себя сегодня?

Лицо Алины стало пунцовым.

— Хорошо, спасибо, — ответила она и попыталась обойти гвардейца, направляясь к выходу из оранжереи. Однако офицер пошел рядом.

— Вы позволите немного рассказать Вам об орхидеях, Ваше высочество? — спросил он. — Мой отец весьма серьезно увлекается этими удивительными цветами, и я научился разбираться в них с детства. Зимний сад в нашем поместье, конечно, не чета Вашему, тем не менее некоторые интересные сорта есть и у нас. Позвольте обратить Ваше внимание на этот вот цветок. Не правда ли, он свеж, как раннее летнее утро? А посмотрите, какая изящная форма лепестков. Что Вы о нем думаете, Ваше высочество?

— 3 —

Барс растянулся прямо в одежде на покрытом галькой дне крошечной речушки, почти ручейка, выставив из ледяной, весело журчащей воды только лицо. Рыцарь наслаждался. От пронзительного холода зубы уже выбивали мелкую дробь, ломило все тело, и все равно это было невыразимо приятно. Прошло три дня с тех пор, как его засунули в ящик-гроб, и чуть менее часа с тех пор, как он оттуда выбрался.

Вышло так, что похитители перехитрили самих себя. Понадеявшись на ящик, они не проверяли состояние веревок, и Барсу в конце концов удалось-таки их ослабить. Положительную роль сыграло даже то дополнительное унижение, которое вначале более всего выводило Барса из себя: за три дня его не выпустили из ящика ни разу, в том числе и по нужде. Отмокшие со временем веревки стало легче растягивать; правда, рыцарь чуть не задохнулся в спертом и провонявшем мочой пространстве ящика. Наверное, он смог бы освободиться и раньше, если бы не проводил почти половину времени в забытьи. Иногда Барс всерьез задумывался, в самом ли деле его хотят довезти до цели живым или просто изобрели такой особенно изощренный способ убийства. Он не знал, сколько времени должна была занять дорога, но отчетливо сознавал, что на третий день его силы были уже совершенно на исходе. И уж во всяком случае рук, по крайней мере кистей, он лишился бы точно. Он и так их едва не лишился: даже сейчас, столько времени спустя, кисти были совершенно черными.

И все же еще в ящике Барсу удалось восстановить чувствительность пальцев в степени, достаточной для некоторых простейших заклинаний. Помогли, очевидно, те упражнения, которые он сам считал бесполезными и, тем не менее, делал постоянно, все время, которое находился в сознании. Скорчившись в три погибели, Барс сполз в нижнюю часть ящика, оказавшись вне поля зрения из окошка, и стал ждать. Момент, когда окошко наконец открылось, он едва не пропустил, снова впав в забытье; к счастью, дуновение свежего воздуха привело его в чувство.

Барс не надеялся поразить похитителя вслепую, через отверстие, однако был шанс ошеломить его, возможно, ослепить, если тот будет достаточно неосторожен и приблизит к окошку лицо. Все, чего рыцарь добивался — это чтобы отверстие некоторое время оставалось открытым; он мог попробовать разбить ящик, но для этого ему жизненно необходим был приток свежего воздуха. Однако все оказалось еще проще.

— Ох, елки, — ошарашенно пробормотал похититель, не обнаружив рыцаря в ящике. Он засунул в отверстие руку, пошарил там, снова повторил:

— Ох, елки!

И Барс услышал звук открывающихся засовов.

Послышался топот копыт, раздался голос второго похитителя:

— Ну, что у тебя там еще?

— Его здесь нет! — совершенно обалдевшим голосом сообщил первый.

— Не открывай, придурок! — заорал второй. — Что ты делаешь!

Но было поздно. Как только крышка с легким щелчком отошла, Барс распрямился, как пружина, выталкивая свое тело из ящика. Ему удалось всего лишь неуклюже перевалиться через край, но одновременно он сделал простое движение пальцами, выпуская подряд несколько огненных шаров.

Огненный шар, против большинства видов нечисти совершенно неэффективный, против человека сработал безотказно. Первый похититель повалился навзничь с прожженной, дымящейся дырой в груди. Второй имел шанс сбежать, если бы сразу развернул лошадь. Вместо этого он двинулся на Барса, занося для удара меч; один сгусток пламени ударил его в бедро, заставив потерять равновесие, второй попал прямо в лицо.

Ящик, в котором везли рыцаря, стоял на телеге, со всех сторон окруженный плетеными клетками с живыми курами. Плотная, грубая дерюга была сейчас откинута в сторону; вероятно, ею в дороге накрывали ящик. Пузатая флегматичная лошаденка неодобрительно косила на Барса глазом, но стояла спокойно. Лошадь второго похитителя, к сожалению, ускакала.

В телеге Барс обнаружил завернутыми в холстину некоторые свои вещи. Сапоги были очень кстати, но более всего он обрадовался кинжалам. Рыцарь немного сожалел, что пришлось убить обоих похитителей: сейчас он охотно задал бы им несколько вопросов. Ни их одежда, ни оружие ничего определенного Барсу не сказали. Скорее всего, это были обычные наемники, за деньги выполнявшие чей-то заказ. Впрочем, расспросить можно было еще судебного пристава в Сантии.

Телега находилась посреди леса на какой-то проселочной дороге, не дороге даже, а так, слегка намеченной колее. Барс открыл клетки, выпустив всех кур — к клеткам у него в последнее время образовался солидный счет, — выпряг лошаденку, с трудом вскарабкался на нее и, усевшись без седла, тронулся в путь, придерживаясь направления, откуда приехала телега. Толька мимо крошечной, поросшей по берегам ракитником речушки он проехать не смог, привязал лошадь к дереву и с наслаждением залез в ледяную воду.

Отмокал Барс долго, и на берег выбрался сотрясаемый частой и неудержимой дрожью. Несколько энергичных упражнений помогли слегка согреться, размяли мышцы, одеревеневшие от долгого лежания в ящике и все еще не вернувшие прежнюю подвижность. Уже почти чувствуя себя человеком, Барс снова сел на лошадь — на этот раз сия немудреная процедура далась ему легче — и ударил ее пятками. Кобыла поднялась в мелкую, тряскую рысь; большего ожидать от нее, очевидно, не приходилось.

— 4 —

Адепт Ордена в Сантии был веселым, жизнерадостным человеком. Он содержал книжную лавку и делом своим был весьма увлечен, тратил массу времени на каждого покупателя или даже просто любопытствующего, завернувшего в лавку, и о книгах мог говорить часами. Еще он имел большую семью — жену и четверых детей, троих сыновей и дочку — и массу связанных с этим хлопот и проблем. Звали его Пурим. Источником постоянных трений Пурима с Орденом было то, что его младший сын имел магическую искру, но отец категорически отказывался отдавать мальчика в Замок.

— Кого я вижу! — радостно взревел Пурим, когда Барс появился на пороге лавки. — Как дела? Где пропадал столько лет, бродяга? Ну, проходи же, рассказывай!

В маленьком магазинчике царил полумрак, посетители сегодня не баловали Пурима вниманием, и он подремывал за прилавком, подняв голову только на звук хлопнувшей двери. Увидев Барса, Пурим вскочил, полез из-за прилавка навстречу.

— Сейчас я Елену позову, обед организуем, — радостно басил Пурим и вдруг осекся на полуслове, пригляделся к Барсу, разом посерьезнел.

— Что с тобой случилось?

— Мерзейшая вещь, — сказал Барс, присаживаясь на табурет. — Потом расскажу. У тебя переодеться не найдется? И еще хорошо бы меч какой-нибудь. У меня еще дела есть.

— Могу себе представить. Мечей не держу, а одежду сейчас подберем. М-да, попахивает от тебя. Может, воды нагреть? Помоешься. И поесть наверняка не мешало бы. Что я тебе скажу, дружище — отложи-ка ты свои дела ненадолго. Ты же сам на себя не похож.

Барс поразмыслил.

— Ладно, воды нагрей, — согласился он. — И поесть. Только если быстро.

— Вот и ладушки. А я пока старшего пошлю к оружейнику. Он у меня на оружие смышлен, сорванец, выберет — не пожалеешь.

— Там еще кобыла стоит возле крыльца, день ее куда-нибудь с глаз долой.

— Кобыла? У тебя? А Шторм где же?

— Несколько дней назад был в конюшне при здании суда.

— Суда? М-да, похоже, у тебя найдется много чего интересного мне рассказать.

— Найдется. Ты меня только не торопи.

Жилые комнаты в доме Пурима располагались наверху, над лавкой. Пока Барс отмокал в лохани с мыльной горячей водой, старший сын книготорговца принес от оружейника меч — вполне, надо признать, приличный. Пурим притащил наскоро собранный женой поднос с горой снеди. Сама Елена заглянула в комнату с ворохом разнообразной одежды, мило засмущалась, свалила вещи на ближайший стул и, улыбнувшись, вышла. Адепт не мучал рыцаря вопросами — принял к сведению краткое изложение событий, втиснутое Барсом в одну емкую фразу, помолчал задумчиво, похмыкал и решил, видно, отложить выяснение подробностей до лучших времен. Только когда рыцарь, одевшись, стал пристегивать к поясу меч, Пурим спросил осторожно:

— Ты уверен, что тут есть такая срочность?

— Есть.

— А я бы не стал торопиться, — мягко возразил адепт. — Я бы сказал, что сейчас тебе нужно отдохнуть и отоспаться. Завтра пойдем разбираться, Барс; послушай меня, никуда они от нас не денутся.

— Что значит `'пойдем`'? — удивился Барс.

— А ты полагал, я тебя одного отпущу? После того, как тебя чуть не ухайдокали? Ты на себя в зеркало посмотри, герой.

— Не стоит тебе вместе со мной светиться.

— Плевать. Пусть думают, что хотят.

— О семье вспомни. И потом, ты когда в последний раз оружие в руках держал, Пурим?

— Да лет уж скоро двадцать тому, и что? Оно мне надо? Тут оружием потрясать — больше вреда выйдет, чем пользы. Нет, одного я тебя не пущу, и не мечтай. Хоть на стреме постою, понаблюдаю, чтоб тебя опять в ящик не засунули.

— Ладно, на стреме постоишь, — сдался Барс. — Но только наблюдай, договорились? И давай собирайся, не то один уйду.

— Все-таки хочешь сейчас идти?

— Надо, Пурим. Если узнают, что я сбежал — мигом свернутся, никаких концов не найдешь. А мне, знаешь ли, любопытно.

— Только горячку-то не пори, — недовольно пробурчал адепт.

Спешка оказалась напрасной. В суде очень удивились, увидев Барса: серьезный пожилой клерк внушительно объяснил рыцарю, что его дело было полностью разъяснено и закрыто уже (позвольте, сверюсь с бумагами) пять дней назад, все подозрения сняты, задержания личности не проводилось. По нелепому совпадению пристав, допрашивавший Барса, ночью того же числа скоропостижно скончался в своей постели, предположительно — от сердечного приступа. Гвардейский лейтенант, карауливший Барса, был убежден, что пристав сам вывел рыцаря из здания суда. В общем, никто ничего не знал. Зато конюх в казенной конюшне встретил Барса с искренней радостью.

— А я-то гадаю, что ж вы своего жеребчика никак не забираете, — тараторил он, ведя рыцаря по проходу между стойлами. — И стоит ведь, бедняга, оседланный уж сколько времени. Я уж к нему и так, и сяк подойти пытался, так он чуть дверь в стойле не вышиб. Я ему корма на лопате подбрасывал. Хорошо еще хоть поилка у нас общая, желобом, можно снаружи воды налить, а то б сгубился жеребец. И то сказать, корм ведь у нас казенный, а на вашего жеребца разнарядка не вышла, а жрет он — просто прорва, ей-богу. Я уж собрался бумагу начальству сочинять, жалко ведь животинку, да только не мастак я бумаги писать.

— Спасибо, приятель, — Барс сунул в широкую ладонь конюха несколько монеток. — Ты все сделал правильно. А скажи, разве за жеребцом не приходили?

— Приходили, а как же, — с готовностью согласился конюх. — Да только с чем пришли, с тем и ушли.

— Двое? Один коренастый такой, рыжеватый, а второй высокий и чернявый? — Описал Барс своих ныне покойных похитителей.

— Верно, эти ваши приятели и были. Только конь их не признал.

— А раньше ты их не встречал?