Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
И чуть не поперхнулся. Запах Другого оказался неожиданным. Вернее, Другой.
Мавка. Натурально, мавка. Третья, встреченная за всю его длиннющую жизнь в этой стране. Высокая, стройная, в пальто по точеной фигурке, с роскошным черным взрывом волос, огромными глазищами и живыми губами. Что больше привлекало, сказать сложно. Половина мужиков на фуд-корте, разинув рты, пялились на ее идеальную задницу, совершенно забыв... или забив на жен. Вторая половина таращилась как раз на лицо. Это да, красота у Другой чудовищно страшная. Звучит глупо, но так и есть. Красота дикая, яркая, влекущая.
Сколько мужиков, парней и мальчишек поддались на нее? Много. Он не любил мавок. Не из-за безумной красоты, нет. Просто знал и видел куда больше обычных людей, смотрящих невозможный тут, посреди запахов фаст-фуда, фильм с голливудской звездой. Невозможно любить чертовы карие глаза, если видел, как они становятся дикими и страшными, меняя форму, становясь больше и заостряясь по краям. Нельзя любоваться полными длинными губами, хотя бы раз увидев превращение в резиново-жабью пасть, скрещенную с капканом на волка. Не получится наслаждаться длинными тонкими пальцами со свежим маникюром, зная, как легко ногти становятся острыми крючками, беспощадно и с наслаждением выпускающими кишки и потрошащих жертву заживо.
Но поднос пришлось подвинуть. Манеры — визитная карточка мужчины. Если, конечно, он настоящий мужчина. Мавка села напротив, мило улыбнувшись малолетнему любителю вредных харчей и потрепала его за щеку. Совершенно мило, еще милее проворковав что-то встрепенувшейся мамашке. Та улыбнулась, закивала, вернулась к крайне важному занятию: снова занырнула в какую-то соцсеть.
А мавка показала себя пацану. Лицо мгновенно потекло, обострилось на скулах, на нижней челюсти, вокруг носа. Натянулась бледная прозрачная кожа, испрещенная черной паутиной сосудов. Губы почернели, растягиваясь и выпуская длинные тонкие и очень острые зубы. Акулья улыбка, что и говорить.
Проследив взглядом за мамашкой, дуром орущей и никак не догоняющей паренька, мавка усмехнулась.
— Зачем? — поинтересовался он.
— Не люблю ненужных соседей.
Он кивнул.
Мавка придвинула к себе свой поднос. Вооружилась вилкой и ножом, начиная представление. Как можно есть булку 'синнабон' так, чтобы все обладатели яиц вокруг видели фильм для взрослых? Ну, как... возьмите уроки у мавки. Он подумал, прикидывая, и остановился на мысли о немалых заработках, захоти та открыть модную школу секса.
Тонкий длинный язык слизывал каждую капельку сливочно-белого густого соуса перед тем, как снять кусочек плотного теста, еле коснувшись его зубами, ставшими красивыми и фарфоровыми. А уж как она двигала губами, медленно-медленно пережевывая каждую порцию. Как блестели ее глаза, наслаждаясь каждым мгновением пряного вкуса, касавшегося ее нёба. И это неуловимо-растянутое во времени движение, когда, чуть приоткрыв пухлые темные губы, кончик языка подхватывал последнюю сладко-густую каплю в самом краешке рта.
Он вздохнул, откусив за раз половину бургера. Чертовы фокусы древней нечисти всегда казались похожими на похмелье. Вот, только, глотнул и так хорошо... И, тут же, остается только одно желание. Зато сильное. И реализовать просто. Руку назад, под куртку и одним ударом — снести к чертовой матери эту красивую головку с ее водопадом кудрей и лукаво поблескивающими глазами.
Мавка поняла. Легкое сладкое и незамеченное им облако вокруг рассыпалось и пропало. Умница девочка.
— Что тебе надо?
Мавка повела чуть дрогнувшим кончиком тонкого носа.
— Не мне. Глаза бы мои тебя не видели.
Не врала. Ее глаза совершенно не хотели его видеть. Потому что мавка боялась. До глубокой внутренней дрожи, сдерживаемой из-за глупой гордости. Гордости Другой, древней, не ровне ему, обычной обезьяне. Обезьяне, которую боятся все Другие. Потому что знают, как он решает вопрос с не-мертвыми. И с любым из них, если потребуется. Наша слава опережает нас, говорил то ли Шарль де Голль, то ли какой-то киногерой. Все равно, смысл остается один и тот же. Если мысль умная.
— Кому?
— Старшим.
Старшим... Хм.
Врать себе не стоит. Никогда. Других мало. Так было всегда. Но и когда их мало, меньше опасностей не становится. Другие стараются не лезть без причины. Им всегда хватит отвоеванной доли в мире людей. Но не стоит не обращать внимание на желания тех, кого Другие выбирали Старшими.
Последними виденными Старшими оказались обережник и росомаха в Ебурге. Седая неповоротливая глыба с густой бородой, одетая в кожу и молчавшая всю встречу. И тонкая огненноволосая гибкая женщина лет тридцати. С глазами старухи, жившей много-много веков. Разговор вышел неприятным. Вмешались два воняющих пробивающейся шерстью здоровяка. Они жаждали поквитаться за убитую им стаю в тайге у Камня. Но ему не пришлось ничего делать.
Старшие пригласили его на разговор. Стая нарушила договоренности, подрала охотников. Насмерть. И забрала с собой единственного выжившего. Молодого парнишку, нужного стае то ли как консервы на дальнейшее кочевье, то ли как новый член самой стаи. Он не разбирался. Шел по следу несколько суток, нашел и убил всех. Включая парнишку.
Родственники погибших рвались поквитаться. Запахло пробивавшейся шерстью и проблемами. Обережник только шелохнулся, почти незаметно. Оба качателя прав пришли в себя только после ухода ненавистного человека.
Так что он не хотел бы ссориться с местными Старшими.
— Тебя приглашают сегодня вечером на встречу.
Мавка нервничала, все же выдав свои чувства. Экий он мужчина, да? В его присутствии даже такая красавица чувствует себя неуверенно. Осталось только гордиться своими успехами, что и говорить.
— Где?
Она наклонилась и прошептала на ухо. Старательно не касалась его даже кончиком одной пряди. Как тут отказать себе в мелочи? Мавка удержалась только безумным усилием. Лишь глаза вытянулись, превращаясь в черные звериные, побежали волнами к краешкам. Но... мавка удержалась.
— Не бойся, — он усмехнулся, так и не выпустив длинную гладкую прядь, — ты же послушная и порядочная девушка, да? Не хулиганишь?
Мавка оскалилась, блеснув жемчугом ровным красивых зубов. Сколько глаз сейчас смотрели на него с завистью и зарождавшейся злостью? Хрен знает. Как же, какой-то то ли бомж, то ли что-то такое лапает такую красавицу за просто так, а та и не против! Кто бы отказался быть на его месте? Да-да, соседи, так и есть. И лучше лопайте свои бокс-мастеры и наггетсы, даже не пытаясь уединиться с чернокудрой смертью на точеных красивых ножках.
— Не бойся, — повторил он, уже немного жалея о поступке, — не трогаю вас без причины. Мое дело не вы.
— А кто? — пшикнула мавка злобой и недоверием, — кто?
— Те, кто восстают. Те, кому не лежится в гробах.
Мавка скрипнула зубами.
— Расскажи это кому-то еще. Или роду, чей клан ты вырезал у Камня... Охотник. Мы знаем про тебя. Мы знаем про тебя все.
Прямо напугала...
Он откусил половину оставшегося чизбургера, прожевал. Внимательно посмотрел в блестящие дикие глаза.
Бургер штука странная. Чего в нем такого, в так себе булке, котлете из не-пойми-чего, куска типа сыра, маринованного вялого огурца и явно несвежего лука? И ничего, естся, да еще просится. Временами. Иногда даже полезно. Как сейчас.
Лук тут попался... ядреный. И вонючий. Им-то он и дохнул на мавку. Не смог отказать себе в удовольствии. Не любил Других, особенно как вот эта красивая тварь. Ничего, пусть думает про него как о очередной мерзкой обезьяне. Нормально.
Хорошо, не зашипела. Дернулась, на крохотный миг блеснув чем-то таким... таким странным в глазах. Незаданным вопросом, несказанным вовремя словом. Кто их, Других, поймет?
До нормально попрощаться самообладания мавки не хватило. Зато и ушла красиво. Как и пришла. Отвисшие челюсти, слюни, взгляды и чуть не свихнувшиеся челюсти. И вполне много-много разозленных жен, любовниц и пока еще просто подруг. Красота страшная сила.
Он усмехнулся. Люди никогда не изменятся. А уж мужики точно.
Часы показывали почти одиннадцать. Самое время связаться с кем нужно.
Сеть не любил. Штука, придуманная для удобства, превратилась во что-то большее. Слуга обратился монстром. Невидимым, неощутимым демоном, медленно и неотвратимо разъедающим души. Даже здесь... или особенно здесь, плоские тонкие коммуникаторы виднелись повсюду. Светились экранчиками, изредка попискивали оставленными старомодными звуками на сенсорных кнопках. Вспышки камер, глупая выкладка дешевой стремной еды в Сеть. Утро дарит нам радость. Радость выражается в рисовых колобках, удоне, блинчиках, наггетсах, бургере или еще какой булке.
Телефон нужен для звонка. Сеть нужна для коммуникаций. Или для работы. ВК подходила как нельзя лучше. Раствориться в миллионах разных лиц, выдуманных и настоящих, тысяче тысяч имен, вымышленных и истинных, легко. То, что надо.
Старенький смарт засветился, приняв сообщение.
'Говорящее дерево'. Конспираторы, чего уж. В этом волжском городе говорящее дерево есть только одно. Хотя и металлическое. И совсем даже не дерево.
Путь в голове выстроился сам собой. Не стоит рисковать и включать GPS. Куда неудобнее, но вернее, изучить карту и номера общественного транспорта с маршрутами. Сложно по первости, потом привыкаешь. Если тренироваться, каждый город отложится в памяти и не заблудишься, будешь знать все пути-отходы.
От 'Меги' в город шел совершенно цивилизованный бесплатный автобус. Как раз до нужного автовокзала. Кофе, на всякий случай, купил еще один. Как-то очень подозрительно хотелось зевать.
Куда смотреть, оказавшись в первый раз где-то, чтобы понять хотя бы что-то? Просто вокруг. Желательно не слушая ничего в наушниках, а внимая людям. Многое узнаешь, если уметь отсеивать шелуху. Только сейчас ему совершенно не хотелось ничего такого. В городе есть свои, расскажу. Рассматривать оказалось интереснее. Хотя музыку он так и не включил. Мало ли?
Снег сюда не добрался. И даже тучи, ворочавшиеся серой живой массой, проглядывали светлым. Стоило порадоваться, зима не лучшее время для работы. Если, конечно, не считать порой полезного мороза. Не-мертвым с ним справляться тяжелее. Черная стылая кровь не греет, только дает возможность двигаться.
Рядом, чуть задев сумкой с вышивкой-аппликацией, шлепнулась женщина... девушка. Приглядевшись, стало ясно: ошибся. Девчонка. Просто сразу не разобрался, слишком много краски на лице. Дева, обозрев его, хмыкнула, поправила огромные беспроводные наушники и откинулась на спинку. Гордо и независимо. И то и другое явно имели происхождение из комплексов. Если судить по самой деве.
Та дисгармонировала со всем вокруг как самая натуральная белая ворона. Совершенно не вязалась ни с городом, ни с людьми, ни со всем остальным. Если правильно помнил, таким место в Столице. Там никто внимания не обратит. А здесь... а здесь все же пялились. Больше, чем на двух негров, одетых как в стужу и не снимавших капюшонов. Не, а чего? С ними-то все ясно. Местный аэрокосмический кого только не принимал под своими гостеприимными сводами и кровлями. Приехали откуда-то, видать учатся на водителей личного вертолета Н-Коно Бананмбе из Зимбабве. Не иначе.
Стало стыдно до желания подойти и извиниться перед пареньками. Побороть в себе расиста получалось с трудом, временами и далеко не всегда. Но то-то ладно. Дева, вот это да.
Рыже-кукольные волосы, казавшиеся жесткой проволокой. Леггинсы, с дырками и видневшейся сеткой колготок-чулок. Парка-хаки с нашивками каких-то колюче-панковских групп. Перчатки-митенки, выпустившие красные замерзшие пальцы с черным лаком на ногтях. И проколы-проколы-проколы. Тоннели в ушах, два скромных гвоздика в крыльях носа, по три кольца на бровь и два для нижней губы. Ну и штанга, мельтешившая между губ, мешая надувать пузыри жвачки. Одно слово: среднестатистическая студентка в провинции.
На нее многие вокруг смотрели не скрывая совершенно колхозного нездорового интереса. И, вполне возможно, троица парней, сидящих позади, вдобавок проявляли еще более нездоровый. Почему-то показалось, что интерес выразится явно не в попытке познакомиться и пригласить в кино.
Что поделать, современные нравы, торжество восторженно побеждающего феминизма. Если женщины хотят быть как мужчины, то и к побоям стоит относится философски. Вот только, беда, его воспитание все же было немного другим. Равно как отношение к гендерным вопросам и феминизму.
Автобус спокойно пер вперед, не сворачивая. Московское шоссе, серо-новое, готовое к Чемпионату мира, убаюкивало. Он привык. Спать ему хотелось постоянно, последние... много лет. Или даже не так. Просто хотелось отдохнуть. Как-то совершенно по-людски, с морем, солнцем и все такое. Не складывалось. В последний раз, когда выпало поваляться у соленой теплой воды, выпало и другое. Упокоить небольшую гостиничку. Все бы ничего, но работать в той жаре больше не хотелось. Пусть местные занимаются.
Жара, солнце, горячее и раскаленное. Протыкающее насквозь пылающими тонкими иглами, лезущими повсюду. Закипающее красное, вытекающее через край медного таза, плюющее плавящимися липкими пузырями. Ветер, раскидывающий алые капли в стороны, брызгающий сладко-металлическим вкусом и мешающий тягучие пурпурные нити с песком, превращая в бурый кисель. Белый алебастр сложенных в безумном порядке твердых блестящих изгибов, прямых, полушарий с черными дырами симметричных провалов. Отражающаяся от сияющей белизны золотая монета на голубом старательно хватала крючьями глаза даже через стекла очков. Черные перья и хриплое карканье преследовали бурлящим ритмом хард-рока, вгрызаясь прямо в начинавший закипать мозг...
Он выдохнул, глядя на спинку сиденья перед собой. Чертова усталость. Хочется домой. Где только его дом? То-то и оно...
Перед глазами возник его картонный стаканчик с кофе. Дева, переставшая быть гордой и прочее, смотрела с пониманием. Ни с хреновой жалостью, состраданием или какими-то другими, приписываемыми женщинами эмоциями. Фига. С самым обычным пониманием.
— С работы?
Хм... хороший вопрос.
— Типа того. Спасибо.
— Не за что. Не видела тебя. Ты на погрузке?
Что? А, ясно. Врать не хотелось.
— Не работаю в 'Икее'. Еду просто издалека.
— Не местный?
Он помотал головой. Вроде как точно не местный. От слова 'совсем'.
— Вписка есть?
— Что?
Порой казалось: живет в какой-то чужой стране. Порой не выходило понимать таких же, как он, родившихся здесь и говоривших на одном языке. Дошло, правда, быстро. Вспомнил.
— Есть. Квартиру должны снять. Командировка у меня.
— А-а-а, ясно...
Что ясно, интересно? Кофе успел совсем остыть, но пить хотелось сильнее, чем оставить стакан для мусорки.
Ребятишки, вроде как желающие сделать что-то не особо приятное рыжей, так и не вышли. Да и ладно, хуже для них же. На добро надо отвечать тем же. Мог остаться без кофе, разлить его на себя. А девчонка помогла, хотя никто не просил. Может, все-таки обойдется?
Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |