20 на 80

— Б! — и вы хотите мне сказать, что это — взрослый мужчина? — Катя, я попросил тебя рассказать, что вас связывает с Тимофеем.

И что? Что делать? Соврать? Как же надоело... Скажу правду.

— Спор.

— Что? Какой спор? — мне откровенно не верили. Да, правда, она такая. В нее всегда тяжело поверить. И не важно, хорошая она или плохая.

— Ну, э-э-э... сын ваш напился и поспорил с кем-то, что сможет меня соблазнить за месяц, но, в итоге, сам подошел ко мне и предложил сделку — я разыгрываю любовь неземную, а он мне 80% выигрыша.

— 80?! Тимофей теряет хватку... В смысле, — он растеряно посмотрел на меня, а я так же растеряно смотрела на него. Капец это, а не отец, — как вы могли? Это недостойное поведение! — почти смеялся Александр Витальевич, глядя на мою вытянувшуюся физиономию. Мои родители, наверняка, попадали в продолжительный обморок, услышав нечто подобное от единственной дочери. Но тут наш увлекательный разговор прервал врач.

— Операция закончилась, все прошло успешно. Тимофей Александрович сейчас без сознания в своей палате.

— Можно его увидеть? — я встала с железного больничного стула, чувствуя, что попа у меня в пупырышках из-за дырочек, что в этом стуле проделаны были неизвестным мне идиотом. Зачем они вообще нужны? Не идиоты и не стулья, а дырочки эти...

— Да, но сейчас, как я говорил уже, он без сознания и, в лучшем случае, вы завтра сможете с ним пообщаться.

— Я просто хочу посмотреть на него, — предупреждающе покосилась на отца Тима, чтобы он не вздумал что-нибудь ляпнуть (сомнений в том, что он это может, у меня не возникало). Для врачей, медсестер и даже уборщиц я была невестой этого 'молодого человека', как, с придыханием, обозвала его какая-то девушка в белом халате, который едва-едва прикрывал стратегически важные места. И как она вообще могла польститься на столь побитое тело моего товарища?

— Хорошо. Вы тоже пойдете? — теперь врач вопросительно смотрел на Александра Витальевича.

— Конечно.

— Отлично, — мужчина кивнул сам себе. — Только не больше пяти минут. Тем более что пациент все равно еще под наркозом, — мы синхронно кивнули.

— Тогда поднимитесь сейчас на третий этаж. Палата 314. С правилами безопасности вы ознакомились?

— Конечно, — пока сидела и ждала, чтобы успокоиться хоть немного и отвлечься перечитала все, что висело на стенах и лежало возле регистратуры, в том числе и свод правил поведения. Теперь, после многочасового сидения в больнице, я с уверенностью могла рассказать любому, кто пожелает выслушать, какие прививки и в каком возрасте ставятся детям до восемнадцати лет, как не подхватить вирусное заболевание, какие упражнения нужно делать во время беременности и...

— Вот и хорошо. А теперь, извините, мне надо идти, — прервал мои размышления на тему: 'Какая я теперь умная' врач и смылся.

— Пойдемте?.. — вопросительно посмотрела на Александра Витальевича.

— Пойдем. Где здесь лестница, ты знаешь?

— Знаю, — план пожарной эвакуации я тоже тщательно изучила.

— Ну, веди.

Через пять минут мы стояли перед палатой 314. Черт, как же страшно! Почему? Боюсь увидеть, что стало с человеком из-за меня. Хотя, даже если бы и не из-за меня, все равно бы боялась.

Сквозь стекла в двери смутно виднелась кровать в углу небольшой, продолговатой комнаты. Рядом с изголовьем тумбочка, пол кафельный...

Я еще долго могла бы вот так разглядывать палату, не касаясь взглядом Тима, но на сегодня с меня достаточно трусости и неуверенности. И не только на сегодня. Вообще пора прекращать быть таким серым, глупым, эгоистичным ничтожеством!

Решительно, но не сильно толкнула дверь и подошла к парню. Рука в гипсе, из под одеяла видны бинты, которыми обмотана грудь. Кажется, действительно сломал ребра. Лицо не белое, а какое-то даже серое. Глаза, естественно, закрыты. Захотелось погладить его по голове, запуская пальцы в спутанные волосы, но я вовремя вспомнила о наличии в палате еще и Тимошкиного отца и отдернула руку.

Тут раздалось какое-то подозрительное жужжание со стороны Александра Витальевича. Я обернулась как раз вовремя, чтобы заметить, как он беззвучно что-то произнес. И произнес явно что-то непотребное.

— Да, Михал Сергеич, слушаю. Что, совсем никак? Знал бы ты, как не вовремя звонишь! Что, что... сын у меня в больнице. Нет. Еще не хватало, чтоб он при смерти был! Ну, да, да, я понял, скоро буду, — Тимошкин папа зло посмотрел на мобильник у себя в руках и чертыхнулся.

— Опять эта работа...

Он подошел к загипсованному и перебинтованному парню, присел на корточки возле кровати и погладил его осторожно по голове.

— Ты, сынок, давай, выздоравливай. Не надо больше меня так пугать, хорошо? — потом Александр Витальевич повернулся ко мне. — Катенька, тебя, может, подвезти куда? Уже поздно.

— Да нет, спасибо, не надо. Меня, если что, брат заберет, а семью я уже давно предупредила, — это была правда. Маме я позвонила, как только началась операция, и вкратце описала все произошедшее, поэтому домашние мои были в курсе, что я могу сильно задержаться в больнице.

— Ну, смотри. Пока, — он еще раз провел рукой по голове сына и направился к выходу из палаты, но у самой двери обернулся. — Если что случится, то обязательно мне звони, поняла? У тебя же есть мой номер?

— Э-э-э, нет. Я же вам с Тимкиного звонила...

— Записывай. 8 — 960 —

* * *

—

* * *

— Все. Спасибо, — улыбнулась.

— Звучит так, будто ты меня выгоняешь, — я смутилась, потому что он оказался прав. Ну, вот зачем надо было это вслух говорить, даже если догадался?

— Ладно, пока. Присмотри за сыном, — Александр Витальевич аккуратно прикрыл дверь, и со стороны коридора послышались шаги.

Я тихонько подошла к кровати. Лучше б не подходила, честное слово!.. На глаза опять навернулись слезы. Осторожно погладила по голове.

— Не бойся, Тимофейка. Даже если я не могу вернуть все, как было, я, во всяком случае, постараюсь исправить.

Заснуть в кресле около окна в палате получилось далеко не сразу, потому что каждые несколько минут меня тянуло проверить — спит он или нет и все ли с ним в порядке. Под утро я ненадолго задремала только для того, чтобы проснуться от какого-то грохота. Подскочив на добрых два метра, я тут же повернулась в сторону Тима, который... с виноватой физиономией лежал в кровати и явно пытался дотянуться левой рукой до тумбочки, на которой был стакан с водой. Ключевое слово 'был'. Теперь он валялся на полу, сверкая множеством осколков. Вздохнула, понимая, это все мне лучше убрать самой потому как медсестра, что приходила всего один раз, сильно напоминала смесь кондуктора, продавщицы и уборщицы и, как следствие, в ней были качества, которые присущи женщинам этих профессий (читай: задиристость, стервозность, крикливость, агрессивность и лень). Вздох мой, видимо, вышел уж очень тяжким, потому что процент виноватости на Тимином поцарапанном лице резко повысился.

— Ну, кхе-кхе, — он попытался что-то сказать, но лично я услышала только хрип. — Черт! У меня горло сухое абсолютно, а я не хотел тебя будить. Извини.

Вот же ж!.. Герой, блин! Джентльмен!

— Если бы ты меня разбудил, то мне не пришлось бы все это убирать, — ну, да, да, я была немного зла, но мне прощается. В конце концов, я ничего не ела уже сутки, не спала пол ночи и дико переживала все это время.

— Я уже извинился, — Тим попытался улыбнуться, но тут же зашипел сквозь зубы. Видимо, ему и это теперь делать больно. А виновата в этом я...

Забыв про злость, подошла, присела рядом с кроватью.

— Сильно болит?

— Есть немного, — и нечего так удивленно смотреть. Проторчала же я с тобой всю ночь, в самом деле...

— Пить что будешь?

— Сок, — чуть-чуть подумав, он добавил. — Апельсиновый.

— Тогда придется подождать. Здесь есть только вода. Про сок узнаю у медсестры, но до этого надо убраться, а то она такая 'добрая'...

— И зачем было спрашивать?

— Чтобы знать, — пожала плечами. Какая разница, что сейчас он этого сока не получит? Зато он получит его потом.

* * *

Один раз в своей жизни я попробовала заниматься спортом. Честно говоря, это был очень печальный опыт. В четыре года я еще была хиленькой и тощей, и потому нагрузка оказалась для меня непомерной. Тогда нас под конец занятия заставили бегать на скорость, и совершено естественно, что бежала я медленно, после чего получила гневную отповедь от раздражительного тренера в стиле: 'Ты бегаешь, как дохлая курица!', но не об сейчас речь. Просто, после первого (и за что мне это?!) дня ухаживаний за больным Тимом я действительно чувствовала себя 'дохлой курицей'. Начались мои мучения с этого несчастного разбитого стакана. Конечно, я все убрала к приходу медсестры, но это вовсе не помешало ей заметить отсутствие стакана, разораться на меня (!) и потребовать компенсацию тоже у меня, потому как этот мерзкий больной прикинулся спящим. Ну, как можно спать, когда у тебя над ухом такая сирена вопит? Правильно, никак. Но вредная тетка почему-то совершенно не обратила внимания на сей странный факт, продолжая кричать на меня. Когда она, наконец, ушла, а я подумывала над тем, а не вздремнуть ли мне еще часок-другой, Тим в ультимативной форме послал меня за соком. Пришлось идти. Потом ему захотелось покушать, но все, что могло предложить больничное меню, парня не устроило, и мне пришлось бешеной кенгуру скакать в пекарню за тем, что пожелал вкусить Его Высочество... И что вы думаете? Как оказалось, этот эстет предпочитает мароккино, а не мокаччино, который я принесла. А еще обнаружилось, что каждый продукт он предпочитает определенной марки, при этом не помня даже упаковки, не говоря о названии. В итоге, чувствуя себя спринтером, я забегала в больницу уже в третий раз с пакетом продуктов, взмыленная, как скаковая лошадь. Тихонько пронеся еду мимо персонала (на всякий случай — а вдруг остановят?), я зашла в палату и увидела... как эта сволочь преспокойно употребляет больничный завтрак, сидя в кровати, а две сумки, что я принесла до этого стоят возле тумбочки.

— Ты!

— Я, — и ни капли угрызений совести. Только легкое ехидство. Так нравится меня мучить, да?

— Ты!!! — заорала еще громче, понимая, что если не спущу сейчас пар посредством крика, то покалечу и так больного Тимофея.

— Ну, что я? Так долго ходила, что мне уже грозила голодная смерть.

— Долго, значит? — я обиделась. Помочь хочу, а он издевается. Убивать совсем расхотелось. Появилось желание развернуться и уйти, что, собственно, я и проделала, предварительно оставив еду у кровати. — Не хочешь — не надо.

Обратно, полным раскаяния голосом, меня никто не позвал, и потому я осталась сидеть в коридоре, все еще не решаясь уйти. Через минут где-то сорок моего сидения мимо прошла компания из четырех парней. Насколько я знала, это были институтские друзья Тима. Естественно, никто меня не заметил. И хорошо. А то начнутся еще всякие приколы-подколы на счет наших 'отношений'... Интересно, а откуда они тут взялись? Тимошка им что-ли позвонил? А зачем? Скучно?.. Мне вот тоже скучно. Может, послушать, как ребята будут эту 'принцессу на горошине' развлекать? А что, идея.

На цыпочках (глупо, конечно — пол кафельный, какой уж тут скрип) подойдя к палате Тимофея, из которой слышался смех, чуть приоткрыла дверь.

— Тим, а где твой котенок? — видимо, кто-то из парней. Странно. Неужели они думают, что я ТАК сильно влюблена в Тимошку, что буду тут с ним сидеть? Ну, да, я действительно сижу, и, да, кажется, влюблена (себе лучше не врать), но они ведь не знают всей ситуации...

— Да откуда мне знать? — безразличный голос этого покалеченного.

— Оттуда. Ты же сам писал, что она здесь, — это уже кто-то другой.

— Сейчас ушла.

— А что? У тебя с ней так все хорошо получалось. Вот как ты это делаешь? — мне показалось, или в интонации говорившего явно проскальзывала зависть?

— Что делаю? Я просто сказал ей, вот и все.

— Ну, да! Предложи я девушке встречаться только потому, что я на нее поспорил... Да представлять даже страшно. Глаза б точно повыцарапала! А тебе ничего. Я уже начинаю думать, что спор ты выиграешь. Она согласилась и точно скоро влюбится в тебя. В тебя все влюбляются!

Какая я дурра. Какая я непроходимая идиотка. Он поспорил. Он поспорил, что я соглашусь на его предложение сыграть девушку, а потом влюблюсь. Ну, что ж. Надо помочь получить Тимофею его законные 100 процентов выигрыша.

Без грохота, тихонько приоткрываю дверь, но все равно привлекаю внимание собравшихся здесь козлов.

— Знаете, ребят, — обращаюсь к парням, которые полукругом стоят возле койки, на которой лежит Тим, обходя при этом взглядом его самого. — Он ведь выиграл.

Небольшая пауза, а потом смотрю прямо в глаза тому, кто не заслужил того, что я ему так хотела подарить.

— Но с этого момента, Тимофей Зарецкий, я тебя больше не люблю.

Дальше смотреть в глаза парню просто не хотелось, как не хотелось знать, что он чувствует. Уже на выходе из палаты услышала то, что никак не ожидала.

— А как же 80 процентов? — как же прав был тот человек, произнесший фразу : от любви до ненависти один шаг. Сейчас я ненавидела. Всей душой.

— Поверь, ты заработал все сто, — сказала не оборачиваясь. Я уже приняла решение. В конце концов, у меня никогда не находилось достаточного количества храбрости, чтобы смело встречать неприятности и трудности. Вот и теперь я собиралась уехать. Скорее всего, в Красноярск. Очень уж понравился город, когда я была там еще с родителями.

* * *

Отпроситься оказалось даже как-то слишком легко. Наверное, у меня вид просто был 'говорящий'. Еще лет десять родители взяли с меня слово, что, что бы не случилось, я не должна во-первых, кончать жизнь самоубийством, во-вторых, спиваться или употреблять наркотики. Тогда показалось смешным, но сейчас мама с папой были уверены во мне, хоть и беспокоились. Конечно, Сенька был против, одновременно доказывая, что здесь мне будет лучше и пытаясь выведать имя 'этого п

* * *

* * *

а'. Я же не слушая назойливого брата, отправилась собирать вещи.

Сутки спустя, лежа на узкой полке в плацкарте, думала, что даже если бы он не соврал, то все равно ничего бы не вышло. Со мной слишком скучно находиться долгое время, а я бы успела привязаться... Да, действительно, хорошо, что ничего не вышло. Сейчас я успокоюсь, приду в себя, и жизнь тоже придет в норму.

* * *

Активная тетя вот уже целых две недели пыталась меня растормошить, но это был дохлый номер. Все четырнадцать дней я пребывала в абсолютно аморфном состоянии. Не хотелось ничего. Из-за того, что практически не ела, я сильно похудела, под глазами залегли круги, потому спала я от силы по три-четыре часа. Он все время снился, даже если я принимала снотворное, которым в последнее время стала несколько злоупотреблять... Жизнь потихоньку превратилась в существование.

В понедельник, в пять тридцать тишину квартиры разрезал резкий звук — звонили в дверь. Я пошла открывать. Не глядя в глазок, распахнула толстую и тяжелую, обитую железом дверь и... кажется, я впервые упала в обморок.