| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Город медленно тает, сменяясь ночью и лесом, Даллен и еще двое сидят у костра возле уютной хижины и вместе чему-то смеются.
И вновь город — но уже другой. Какой-то дворец, роскошный и аляповатый, словно жирный купец в расшитой алмазами одежде...
А встречают посольство разодетые придворные — такие же разубранные и очень соответствующие своему дворцу. Какие лица! Тут нужен художник... невероятная смесь страха, ненависти, восхищения и подобострастия... И Даллен с товарищами — праздничные, гордые и строгие черные плащи и длинные одежды, текущие, простые и необыкновенно изящные, похожие чем-то на эгинские туники... и такие же, как складки одежд, плывущие движения...
Взгляды найгерис, отчужденные и полные скрытого презрения... И ненависть во взгляде самого Даллена — ненависть на спокойном и вежливо улыбающемся лице.
Видение вдруг заколебалось, словно горячий воздух над костром
Орландо скорее ощутил, чем услышал странное напряжение в сильном, чистом, невероятного диапазона голосе Поющего, и вдруг вспомнил... Вспомнил, заново переживая давно и хорошо забытую боль, с которой товарищ Пассионарио, обиженный на весь свет и заодно на Кантора с Амарго, не ставящих его ни во что, сбегал на любимую скалу и сидел там, глотая слезы и вспоминая давние-давние годы, когда от него ничего не требовали и ничего не ждали...
Нет, это было что-то другое... но так похоже... Полуэльф почувствовал отчетливый комок в горле.
Привычная дежурная улыбка — всё хорошо, вы слышите! — и обреченное знание, что опять увидишь во сне то, что так хочется... и так не хочется видеть.
Хорошо запрятанное сочувствие, от которого ещё паршивее на душе...
Но это же не его мысли! Такого с ним не было!
Безвкусный дворец и встречающая посольство толпа окончательно потеряли четкость, а потом сгинули, как сдернутая занавесь, и Орландо увидел...
Сторожевую башню с тяжело колышущимся знаменем, веселую солнечную площадь, разноцветные булыжнички мостовой, башенки и витражи таких уютных и родных улиц...
Узенькие переулочки и умывающуюся на крыльце милого маленького домика кошку...
А потом всё исчезло. Внезапно. Резко.
Даллен, как будто не понимая, что он делает, перебирал одной рукой струны гитары, и они отзывались — тревожно и недоумевающе.
Мафей и Жак сидели, как пришибленные.
В комнате повисло молчание.
— Боги, как же вы похожи... — Орландо, не стесняясь, стер со щек слезы. — Вам с Кантором всё-таки без амулетов нельзя.
* * *
Наверное, он должен был мерзнуть...
Наверное...
Плащ, лихорадочно сдернутый с крючка в прихожей и наброшенный поверх рубашки, вряд ли мог спорить с ортанским климатом, но Кантор почему-то не ощущал холода. Он вообще почти ничего не ощущал.
Говорят, что любовь — это доверие. Что нельзя любить, не доверяя.
Врут. Можно. Потому что Ольга любит его. Он же чувствовал! Любит!
Любит, но не верит. Так и не поверила, что он вернулся ради нее, а не ради этого трижды неладного проклятья, в землю б Харгана за него вколотить! Не верит, что он пришел к ней по своей воле... Не верит в его любовь! Согласилась на брак — из сострадания? Торо венчал их, а она, отвечая "да", мысленно жертвовала собой, из жалости обрекая себя на ад жизни с любимым — но не любящим?
Как он тогда сказал ей?
"Либо мы просто поверим друг другу, либо нам уже никакие клятвы не помогут".
Тогда, на свадьбе, он думал, что она поверила...
Оказалось — нет...
От этого леденело в груди, и сердце замерзало, сжимаясь от тоски и недоумения. Еще хуже, чем в тот день, когда он понял, что Огонь угас. Промозглый ветер над Риссой ничего не мог добавить к этому убивающему холоду.
Где-то на грани сознания тихо и безутешно плакал внутренний голос.
Боги и демоны, да что ж он слезливый-то такой? Ну прямо товарищ Пассионарио номер два. Не иначе, собрал в себя все, что только было в Эль Драко эльфийского, вот теперь и отрывается, плакса позорная...
"Это я — позорная плакса? На себя посмотри! Что, получил, новоиспеченный законный муж? — горестно вопросил голос, видимо, вдохновленный тем, что на него обратили внимание, — Всё-таки, в двадцать пять лет ты был в чем-то умнее. Когда тебе ещё не надавали по всем местам".
"Отстань", — равнодушно велел Кантор. Разговаривать не хотелось. Ни с кем. Даже с собой. Наверное вот так раненого зверя тянет забиться подальше в нору, чтобы отлежаться, зализать раны, и чтоб никто не трогал и, упаси боги, не спрашивал, что стряслось и как его так угораздило.
Благослови небо Карлоса — маэстро ни о чем не спросил...
"Не надо было жениться... — пробурчал незримый плакальщик, и не подумав послушаться и отстать, — и особенно на девушке, которую любишь. Она-то, кажется, это понимала — не хотела замуж выходить. И говорила тебе об этом не раз, с самого начала. Тебе бы повнимательней прислушаться. Ах, тебе очень захотелось? А она что, и так бы с тобой не осталась? Ах да, проклятие... Ну вот мы и приехали! И в чем была неправа Ольга? Из-за проклятия и женился!"
"Я бы на ней и без всяких проклятий женился!"
"Ну и дурак, — вздохнул голос, — Ты мне объясни — на кой оно тебе было надо? Жениться! Может, еще и отцом семейства заделаться надумал?"
Вот сволочь, умеет же ударить в больное место! У Его Величества что ли научился?
"А с чего ты вообще взял, что она тебя еще любит? — мрачно продолжал голос, — Чем витать в облаках и баллады сочинять, лучше б разок снял амулет и прослушал, что чувствует собственная жена. Мало ли, что ты там от нее раньше ловил! Это когда было. Может, она от тебя устала давно. Может, ты ей со своими заскоками надоел хуже вяленой тарбы, а ты и не знаешь, герой-любовник!"
"Заткнись, шизофрения!" — огрызнулся Кантор в духе героя иномирского романа, когда-то переписанного Ольгой для короля, и облокотился на ограждение мостика, глядя то в небо, то на рябую от ветра серую воду. Потом резким рывком содрал амулет и швырнул вниз.
Царящий в душе хаос медленно переливался в мелодию — дикую, рваную, похожую на странную музыку с Ольгиных кристаллов. Не имеющую ничего общего с той, что приснилась ему на рассвете...
Я торопился закончить пьесу, чтобы поскорее сыграть — для нее...
Сырой ветер вновь дохнул в лицо, и Кантор, наконец-то осознав, что ему холодно, мысленно обматерил себя за то, что не надел куртку, придурок. Только простудиться не хватало! Зарби, конечно, и по сценарию — орк хрипатый, но не надо усугублять, это было бы свинством уже по отношению к Карлосу и товарищам по театру.
Следовало зайти куда-то, где можно согреться... и выпить... А еще была нужна гитара. Нужна отчаянно, до зуда в руках.
* * *
Тедди сидел за столиком в небольшом уютном мистралийском ресторанчике и лакомился экзотическим салатом из курицы с яблоками и апельсинами.
Платили в Департаменте Безопасности весьма неплохо, так что сегодня палач решил изменить привычным комплексным обедам, подаваемым в закусочных Лоскутного квартала. В конце концов, почему бы нет? Сотрудники Департамента — народ не нищий, и могут побаловать себя время от времени.
Здесь было уютно. И напоминало Мистралию...
Заказанное блюдо чем-то было похоже ещё и на хинскую кухню, которую Тедди доводилось пробовать в молодости — наставник, мир его праху, был большим докой не только в своем ремесле, но и в кулинарии, и обожал время от времени сам готовить национальные кушанья. В конце концов, даже палач может иметь невинное хобби.
Тедди подумал, не взять ли вина, но, поскольку предстояло еще возвращаться на службу, не решился: господин Флавиус (умнейший человек, в полной мере способный оценить все преимущества хинской школы!) выпивки в рабочее время категорически не одобрял. Хотя работы у палача в ближайшее время вроде бы не предвиделось. А если и предвиделось, то немного — объекты попадались какие-то хлипкие, кололись за считанные минуты. Никакого сравнения с тем упрямым мистралийцем, которому Тедди и был обязан своим нынешним благополучием.
Словно наяву вдруг вспомнились подвал и кривая, усталая усмешка: "Тедди, а тебе от начальства не попадет?"
Странный парень...
В бытность учеником Тедди как-то, по требованию наставника, попробовал "огненную плеть" на себе. Всего один раз — но шрам на спине сохранился по сей день, да и ощущения остались незабываемые. Так что, нарвавшись на Кантора в кафе, палач с полным основанием предположил, что его сейчас попросту прикончат, и был несколько ошарашен, когда все вышло наоборот.
Память, а может быть — совесть, вновь услужливо подсунула полумрак подвала, перекошенное болью лицо, отчаянный крик и шипение горящей кожи под раскаленной железной полосой...
Признаться честно, Тедди не понимал, как можно с таким веселым беззаботным дружелюбием общаться с человеком, причинившим тебе... такое. Пускай не по злобе, а по службе, но все равно... И ведь не только "плеть", кстати! Надо думать, пальцы у него долго заживали, а что значат руки для снайпера? То же, что для музыканта!
Другой бы на месте Диего не бутылки ставил и не рекомендации добывал, а сунул бы ему нож под ребра... да и всё. И никто бы его не осудил. Даже сам Тедди... Нечего было бы ему возразить.
А тот ещё и расспрашивал участливо, как у мучителя дела, нет ли у него проблем, и не надо ли устроить его на хорошую, высокооплачиваемую работу... чтобы можно было вот так сидеть сейчас в ресторане.
Тедди вздохнул и покосился в тарелку с вкуснейшим салатом, словно немой укор исходил именно из нее.
— Привет, Тедди!
У столика стоял Кантор.
Палач вздрогнул, как нервная школьница. Боги, только что про него вспоминал... бывает же так. Знакомый голос на этот раз звучал не очень-то весело.
— О... ты? Привет...
— У тебя тут не занято? А то народу много.
Улыбка у мистралийца была совсем как тогда, в подвале...
Такая же веселая. И оптимистичная.
Может, зря он поменял класс? Такой был убийца... Не выходит, наверное, с этими бардами... вот уж где народ порой больной на голову. Может, поэтому он такой и грустный?
— Садись, конечно! А я тут пообедать зашел...
Тедди суетливо подвинулся. Кантор опустился на стул — туда, куда сначала приземлился и сам палач. Лицом к входу, спиной к стене... боковым зрением отслеживая черный вход невдалеке... интересно, отдавал ли он сам себе отчет, почему выбрал бы этот столик, даже не будь там знакомого?
— Уже уходишь, или как?
— Ну... Я пожалуй закажу себе еще бифштекс. — отозвался Тедди, отставляя на край стола опустевшую тарелку и листая меню, — Вот этот, с перцем и вельбой. А ты что будешь?
— Водки, — проговорил мистралиец, глядя куда-то... в никуда. — И... нет, улиток не надо, ну их в ...! Орешков соленых взять, что ли... И вельбы квашеной...
Хотя, похоже, ему было решительно всё равно, что есть.
Тедди, получив свой бифштекс, медленно и неторопливо принялся отрезать по маленькому кусочку... Странно, но спокойное и умиротворенное настроение, впрочем как и довольство собой и своей работой, словно отошло куда-то на второй план. Непонятная тоска, совсем не свойственная обычно флегматичному голдианцу, похоже, накатила всерьез. А самое мерзкое — было непонятно, откуда она взялась.
— Выпьешь? — спросил мистралиец, наполняя стопку.
— Нет, спасибо, — с некоторым сожалением отказался палач, — Я б с удовольствием, но господин Флавиус...
— Не одобряет, — кивнул Кантор и криво усмехнулся. В темных глазах странно мешались боль, злость и какое-то сумасшедшее вдохновение, наводившие на мысль, что парень собрался кого-то убить...
Он молча налил себе, выпил залпом, глядя мимо Тедди, словно того здесь и не было. Сейчас он до невозможности напоминал того пленника, пившего и игравшего в карты с палачом в подвале у Багги Дорса.
"— И чего отказываться, если наливают. Тем более, я очень надеялся, что, если выпью, мне полегчает.
— А что, не полегчало?
— Не очень..."
Палачу вдруг захотелось спросить мистралийца, что у него стряслось, но специфическая работа давно отучила задавать праздные вопросы, временами могущие обойтись себе дороже. Демоны его знают, этого Кантора, что с ним случилось, но "легчать" ему явно не собиралось и в этот раз.
Тедди невольно поежился. На душе было удивительно погано...
"Надо было мне ещё раньше уходить от Багги", — подумал он почему-то. Хотя, по насмешке судьбы, именно "объект" от Багги... пожалуй, способствовал и его уходу — и нынешней работе тоже.
— Слушай... налей мне всё-таки тоже, что ли... — неожиданно для себя проговорил Тедди. — Что-то так на душе мерзко, ты не представляешь...
Кантор удивленно взглянул на него, словно только сейчас увидел.
— Извини, — сказал он, немного помолчав. Черные глаза устало и немного насмешливо блеснули из-под длинных рассыпавшихся волос. — Я не хотел...
Секунду или две Тедди соображал, в чем виноват мистралиец, и чего он не хотел. В памяти вновь всплыл подвал... и амулет, который ему тогда очень не советовали снимать с пленника.
Конечно же! Парень — эмпат, как можно было забыть!
Так все это непостижимое душевное безобразие, смесь боли и злости с горькой обидой, на самом деле — его? Поделился, ага. Да уж... если бы он ТОГДА поделился, мало бы никому не показалось, наверное...
Кантор смотрел в пространство, машинально жевал орех и крутил в руке сигару. Нервные, гибкие пальцы барабанили по столу нетерпеливо и ритмично.
Внезапно он поднялся и подошел к барной стойке.
Хозяин заведения, любивший порой сам приготовить фирменный кофе, приветливо вскинулся навстречу клиенту, понимавшему в этом толк. Кантор что-то тихо ему сказал — Тедди со своего места не мог разобрать, что именно, — и вдруг кивнул на висевшую за стойкой гитару. Хозяин улыбнулся и с готовностью вручил ему инструмент.
Бывший убийца своей легкой кошачьей походкой вернулся на место. Старенькая гитара прильнула к его плечу.
Несколько быстрых движений, немного подвернуть колок... привычный, машинальный перебор струн...
Тедди застыл, забыв наколотый на вилку кусочек мяса.
Ожидавший обычной музыки, знакомой по некоторым прослушанным кристаллам, Тедди недоуменно уставился на быстро мелькающие пальцы Кантора. Рваный и ни на что не похожий ритм, тем не менее логичный, стремительный и напористый... Даже привычное для мистралийской музыки гитарное соло под танцующими фламмо пальцами говорило живым голосом его бывшего "объекта"... Мелодия смеялась, зло и отважно, прямо в лицо... и если бы можно было услышать в аккордах цветистые многоэтажные конструкции этого хрипловатого голоса...
Боги небесные!
Так он действительно бард?!
"— Ты? Бард? Лучше б уж ты ко мне в ученики пошел".
Что за день такой! Должно быть, одному голдианскому палачу сегодня суждено все время испытывать неловкость за сделанное и сказанное. Гитарист... Он-то думал — Кантор актер, ну там стишки на сцене читает... Музыкант. С незнакомой доселе досадой на самого себя Тедди украдкой взглянул на правую руку Кантора и вздохнул.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
