| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Когда Калачев спрыгнул с крыла, Владимир решился. Он подошёл к военкому и приложил руку к козырьку будёновки:
— Разрешите обратиться, товарищ старший политрук!
Калачев снял лётный шлем, достал из кабины фуражку, и надел её, автоматически проверив ребром ладони, правильно ли она сидит:
— Обращайтесь!
— Младший летчик Пономарев!.. Только какой я лётчик. Мне и летать-то не дают...
— Что значит — не дают? — нахмурился Калачев.
— Да, вот... Назначен 'вечным' дежурным, товарищ старший политрук, — потупился Владимир.
— Смирно! — подбежал к самолету комзвена Пьянков, и лихо откозырял. — Товарищ военный комиссар полка, первая эскадрилья выполняет плановые полеты на отработку пилотажа в зоне! Происшествий нет! Командир звена лейтенант Пьянков!
Калачев поднес руку к фуражке, отдавая честь, и скомандовал:
— Вольно!
— Вольно! — отрепетовал Пьянков.
— Здравствуйте, товарищ лейтенант. — Калачев снял краги, и протянул ему руку.
— Здравствуйте, товарищ старший политрук! — пожал крепкую ладонь Пьянков.
— Подмените-ка дежурного по старту, лейтенант. Он мне нужен, — сказал Калачев.
— Есть!
— За мной! — военком махнул Владимиру рукой, и направился в штаб эскадрильи.
Иванищева он знал хорошо. Ещё по прежним временам, когда оба были замкомэска в этом же полку.
Григорию Аникиевичу Иванищеву было уже тридцать пять, но он всё ещё ходил в капитанах. И это, когда кругом люди росли в званиях, как грибы после дождя.
А дело было в том, что грамотность у Иванищева хромала на все четыре копыта.
Родился и вырос он в глухой сибирской деревушке. Сначала батрачил на односельчан, а потом работал чернорабочим в Омском железнодорожном депо. Пару зим проучился в церковноприходской школе. Она, да ещё полковая школа младших командиров в кавалерийском полку — вот и все его университеты. Впрочем, в партию большевиков отделкому Иванищеву это вступить не помешало, а даже наоборот.
В армию его призвали в двадцать пятом году, когда был принят Закон о военной службе. Однако в конце двадцатых демобилизовали из-за полной безтолковости.
Он вернулся в Омск, и устроился работать конюхом. Лошадей Иванищев понимал и любил с детства. Он и по сей день работал бы на конюшне, если бы не случайная встреча с земляком, которая повернула его жизнь в другую сторону.
Всем своим положением Иванищев был целиком обязан одному человеку — Федору Тимофеевичу Куцепалову.
Когда они однажды нос к носу столкнулись на привокзальной площади, то сразу узнали друг друга, хотя давным-давно не виделись. Были они одногодками и когда-то вместе гоняли лошадей в ночное. Но Иванищев до сих пор лошадям хвосты крутил, а Куцепалов был уже командиром отдельного авиаотряда и носил четыре квадрата на петлицах.
После очередной поллитры, распитой за встречу старых друзей, он неожиданно предложил Иванищеву вернуться в кадры Рабоче-Крестьянской Красной Армии. Причём, не просто вернуться в армию, а поступить в Военно-воздушные силы!
Куцепалов призывался одновременно с Иванищевым. И служили они тоже вместе. В тридцать девятом Мелекесско-Пугачевском кавалерийском полку второй бригады седьмой Самарской кавалерийской дивизии имени Английского пролетариата. Вместе учились они и в полковой школе. А затем командовали кавалерийскими взводами в одном эскадроне.
Потом, правда, их пути разошлись. В двадцать девятом году одного демобилизовали, а другого перевели в авиацию. Весной тридцатого Куцепалов окончил первую военную школу летчиков имени товарища Мясникова в Каче. А уже через полгода его назначили командиром звена.
Аргументы в пользу своей идеи Куцепалов приводил очень убедительные.
И действительно, биография у Григория Иванищева была самая, что ни на есть подходящая. Происхождение — пролетарское. Опять же — партбилет в кармане. Десять лет партийного стажа — это вам не хухры-мухры! И, вообще, всё как по заказу! Бывший красный командир! Кавалерист! Полковую школу окончил? Окончил! Эскадроном командовал? Командовал! Осталось только летать выучиться. Всё остальное Куцепалов брал на себя.
Иванищев ещё с детских лет привык, что тот во всём верховодит. Поэтому, когда была допита следующая бутылка, махнул рукой и согласился.
На другой день он пошёл в райком партии и выпросил путёвку в аэроклуб. С горем пополам его окончив, Иванищев получил пилотское свидетельство, сел в поезд и направился прямиком к Куцепалову, который принял друга дорогого с распростёртыми объятиями, оформил необходимые бумаги и со всеми обо всём договорился.
Через месяц новоиспеченный командир звена Иванищев вступил в должность, а через год, после введения в Красной Армии персональных званий получил воинское звание старший лейтенант...
То, что военкомом назначили не его, а Калачева, у которого партийный стаж был почти вдвое короче, Иванищев воспринял болезненно. Майор Куцепалов, временно исполнявший обязанности командира бригады, но пока ещё не утвержденный в новой должности, ничем не мог помочь старому другу. Но клятвенно обещал при первой же возможности замолвить наверху за него словечко.
Калачев посмотрел на молодого летчика, идущего на полшага позади, и подумал, что, Иванищев явно парня за что-то невзлюбил. На него это было похоже. Невзлюбил человека, и затирает теперь. Дурит, пользуясь отдаленностью от полка.
Военком вспомнил, как совсем недавно этот младший лейтенант представлялся ему по прибытии, и, между прочим, произвёл неплохое впечатление. Сибиряк. Из рабочих. Слесарь. И начальник авиашколы дал ему хорошую характеристику. Сто прыжков с парашютом — это тоже что-то значит! Надо во всём, как следует, разобраться, решил он и снова посетовал, что до сих пор в эскадрилье нет комиссара. Парторг, старшина Николаев, в общем, справлялся с делами, но, понятное дело, комэска, будучи его прямым начальником, не очень-то с ним считался.
'Вовремя товарищ Сталин предложил восстановить институт комиссаров. Ох, как вовремя! — подумал Калачев. — Именно, для того, чтобы таких самодуров, как Иванищев, в руках держать!'...
Комэска уже успели доложить о прибытии военкома полка, и он встретил его на крылечке штаба с рапортом.
Калачев хмуро слушал с ладонью, застывшей у козырька фуражки.
Иванищев закончил доклад и все трое зашли внутрь. При этом комэска довольно выразительно посмотрел на Пономарева, но тот сделал вид, что не заметил этого прозрачного намёка.
В штабе за столом с необычно деловым выражением на своём холеном лице сидел старший лейтенант Ледневич. При виде военкома он вскочил по стойке 'смирно' и замер, поедая начальство глазами.
Ледневича Калачев знал хуже, чем Иванищева, но информация о том, что комэска и адъютант в первой эскадрилье сошлись характерами на почве бытового пьянства, к военкому поступала уже несколько раз.
'Пора, пора, наводить порядок в эскадрилье...' — снова подумал он.
— Вольно! — Калачев поморщился и повернулся к Иванищеву. — Что это у вас тут за 'вечные' дежурные появились?
— У нас 'вечных' дежурных не бывает, Владимир Николаевич. Только 'вечные' двигатели. Давно менять пора, а мы все летаем и летаем, — попытался отшутиться тот.
Но Калачев не принял игру, и молча смотрел на комэска.
Пауза явно затягивалась.
— А... Вы, наверное, о Пономареве спрашиваете, — попробовал догадаться Иванищев.
Калачев слегка прищурился.
— Да... Он у нас как-то задержался в дежурных. Зелёный еще совсем. Учится. С азов начинает. Со старта, — Иванищев еще надеялся перевести все в шутку.
— Товарищ капитан, — холодно сказал Калачев. — Доложите, почему этот лётчик у вас не летает.
Иванищев понял, что дело идёт к разносу, и резко сменил тон:
— Младший лётчик Пономарев отстранён мной от полётов за грубое нарушение дисциплины, товарищ старший политрук!
Он протянул ладонь за спину, и Ледневич услужливо сунул в неё свой давешний рапорт. Иванищев, не глядя, взял его и протянул Калачеву.
По мере чтения брови военкома хмурились всё сильнее:
'Командиру 1 эскадрильи 22 ИАП
К-ну ИВАНИЩЕВУ
От адъютанта эскадрильи
Ст. л-та ЛЕДНЕВИЧА
РАПОРТ
1 марта 1939 года в 10-00 мной было сделано строгое замечание мл. л-ку ПОНОМАРЕВУ за грубое нарушение Дисциплинарного устава РККА, разгильдяйство и расхлябанность, выразившиеся в демонстративном отказе выполнить требования означенного Дисциплинарного устава РККА в части приветствия командира и старшего начальника.
Вместо этого мл. л-к ПОНОМАРЕВ в грубой форме вступил в пререкания со старшим по званию, всячески нарушал дисциплину, тыкал и не подчинялся.
За нарушение Дисциплинарного устава РККА в соответствии с правами по занимаемой должности адъютанта эскадрильи мною был объявлен выговор мл. л-ку ПОНОМАРЕВУ, а также отстранение от полётов. Однако мл. л-к ПОНОМАРЕВ не осознал глубины своего проступка и упорствовал в пререкании.
Прошу примерно наказать мл. л-ка ПОНОМАРЕВА за грубое нарушение Дисциплинарного устава РККА и недисциплинированность'.
В левом углу рапорта красным карандашом крупными буквами была наложена резолюция командира эскадрильи:
'Объявить мл. л-ку ПОНОМАРЕВУ строгий выговор за недисциплинированность. Отстранить от полётов. Назначить дежурным по старту. Комэска-1 ИВАНИЩЕВ'.
Пока Калачев читал рапорт, в комнате стояла звенящая тишина. Только за окном слышался далекий гул авиационных двигателей в высоком небе над лётным полем.
'Вот, крысы канцелярские, — неприязненно думал военком. — Приноровились рапорта строчить! Стакнулись тут, и хотят загубить пилота! А кто будет с японцами воевать, когда они снова сунутся?'
В дверь постучали. Она приоткрылась с протяжным скрипом, и в образовавшуюся щель просунулось раскрасневшееся лицо старшины Николаева, парторга эскадрильи:
— Разрешите?
— Входи, Иван Иванович! — коротко взглянул на него Калачев. Дочитав бумагу, он аккуратно свернул её, положил в нагрудный карман и повернулся к Владимиру:
— Товарищ младший лейтенант, вы сдали зачёты по матчасти и технике пилотирования?
— По матчасти сдал, товарищ старший политрук. На 'хорошо'. А по технике пилотирования не успел.
Калачев посмотрел на Иванищева, и комэска от этого взгляда стало очень неуютно. Ледневич деловито перебирал какие-то бумаги на своём столе, старательно не глядя на военкома.
— Значит так. Приказываю. Младшего летчика Пономарева допустить к полетам. Комэска Иванищеву сегодня же лично принять у Пономарева зачёт по технике пилотирования. Адъютанту эскадрильи Ледневичу во внеслужебное время организовать для младшего лётчика Пономарева дополнительные занятия по Уставам РККА, и принять зачёт. Об исполнении доложить! Вопросы есть?
— Нет вопросов, товарищ старший политрук, — вяло протянул Иванищев.
— Парторг, — Калачев повернулся к Николаеву.
— Да, Владимир Николаевич! — вытянулся тот.
— У нас сегодня среда, — комиссар помолчал секунду, что-то прикидывая про себя. — На воскресенье назначай партийное собрание. Повестка: 'Подготовка эскадрильи к итоговой проверке за зимний период боевой, политической и технической подготовки'. А в субботу мы по этому вопросу заслушаем коммунистов Иванищева, Ледневича и Николаева на партбюро.
Лицо у Иванищева заметно вытянулось, но он промолчал. Ледневич уткнулся взглядом в стол.
— Слушаюсь, товарищ военком полка! — Николаев вынул из командирской сумки общую тетрадь, и стал торопливо в ней что-то записывать.
— Связь с комполка! — повернулся Калачев к комэска.
Иванищев подошел к столу и начал крутить ручку телефона, вызывая полк.
— Пономарев, — Калачев взглянул на Владимира. — Вы же недавно окончили авиашколу. Когда это вы успели уставы позабыть?
— Да я... — замялся тот. — Виноват, товарищ военком полка.
— Это вы не мне будете говорить, а своим товарищам! На собрании. И поверьте, они с вас спросят гораздо строже, чем комэска или адъютант эскадрильи!
Владимир молчал.
— Уставы — это основной закон Красной Армии! Это наша красноармейская Сталинская конституция! Настольная книга красного командира! Надеюсь, что дополнительные занятия пойдут вам на пользу, товарищ лётчик... И вам, товарищ старший лейтенант тоже! — Калачев прищурился на Ледневича, который во время этой тирады, наконец, оторвал глаза от своих бумаг.
— Комполка на связи! — Иванищев протянул военкому трубку телефона.
— Да, Николай Георгиевич, я в первой!.. Да, посмотрел. Жалею, что сразу Шнуркова с собой не взял. Но оно и к лучшему. Пускай он с собой Калинина привезет... Да, нет, не настолько плохо. Но, уж коли проверять, так проверять!
Капитан Шнурков был начальником воздушно-стрелковой службы, а военинженер третьего ранга Калинин — инженером полка.
Иванищев незаметно повернулся к Ледневичу, и повёл глазами в сторону двери. Адъютант попытался бочком-бочком проскользнуть к выходу. Но Калачев краем глаза заметил его движение, и остановил резким движением ладони.
— Да, Николай Георгиевич, я тут пока сам справлюсь. А они, оба, пускай немедленно вылетают!.. Всё проверим, как следует! Не сомневайся!.. Да, я думаю, двух дней хватит! А потом проведём разбор полётов! Вернусь, доложу подробно!.. Есть!.. Конец связи! — Калачев положил трубку, и повернулся к Иванищеву. — Боевой сбор!
— Есть, боевой сбор! — четко ответил тот, и гаркнул, что есть силы. — Дневальный!
За дверью раздался громкий топот и в кабинет комэска заскочил красноармеец с вытаращенными глазами.
— Боевой сбор! — приказал комэска и дневальный убежал.
— Даю вводную! — Калачев посмотрел прямо в глаза Иванищеву. — Аэродром внезапно атакован бомбардировщиками противника. Командир эскадрильи убит осколком бомбы.
Иванищев открыл, было, рот, но, если и хотел что-то сказать, то передумал.
— Пойдём, Иван Иванович, поглядим, как эскадрилья собирается по тревоге, — сказал Калачев Николаеву, и снова посмотрел на Иванищева. — А вы, товарищ капитан, раз уж вас убило, можете пока принять зачёт по технике пилотирования у младшего летчика Пономарева.
— Та-ак... — протянул Иванищев, когда за военкомом и парторгом закрылась дверь. Он отчётливо скрипнул зубами. — Пономарев!
— Я, товарищ капитан! — вытянулся Владимир, всё это время стоявший ни жив, ни мертв.
— Бегом, на стоянку! И чтобы через двадцать минут спарка была на старте. Попробуй только у меня не сдать этот зачёт!
Владимир козырнул, и метнулся прочь из канцелярии. Уже закрывая дверь, он услышал громкие непечатные слова комэска обращенные к Ледневичу:
— А ты, какого [хрена] тут расселся, адъютант! Марш в эскадрилью!
4. Сумеем кровь пролить за СССР...
Халхин-Гол, конец мая 1939 г.
...Весна в Забайкалье была совсем не такой, как в Одессе. Снег сошёл очень рано, а Солнца было столько, что Владимир с непривычки ходил прищурившись.
Понимая, что для летчика-истребителя умение видеть врага, атакующего со стороны Солнца, является условием не то что победы, а элементарного выживания, Владимир постоянно тренировался. Сначала, наловившись солнечных зайчиков, он ходил и спотыкался. Но спустя какое-то время научился смотреть на Солнце сквозь ресницы и не слепнуть.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
