Песочные часы с кукушкой

— Пять секунд!

Сунув зашипевшую заготовку в воду, от которой тут же повалил пар, Жак отошел в сторонку и стянул шарф под подбородок.

— Что стряслось? — Он вгляделся в лицо патрона и чуть кривовато улыбнулся, словно проверяя Якова на степень расстройства.

— Адам. — Коротко ответил Шварц.

— Что Адам?

— Да ерунда. Мы у Кромби были, а там эта журналистка.

— Он что, глупость какую-то при ней сморозил? Или... не дай бог... пукнул, что ли? — Чуткий, как всегда, Жак сразу понял, что Яков уже остыл, и бурлит только по инерции, а потому решил пошутить в присущей ему, грубой манере. Впрочем, утверждать, что какое-то определенное поведение ему именно присуще, Шварц бы не стал. Иногда Жак удивлял даже его.

— Да ну тебя. — Яков ухмыльнулся. — Этот идиот... я думаю, он в нее влюбился.

Жак присвистнул.

— В смысле — именно влюбился? Прогулки под луной, поцелуйчики, серенады под окном? Ты шутишь.

— Серенад не было, врать не буду. — Яков сел на старое ведро, перевернув его вверх дном, бесповоротно при этом испачкав брюки. Но они сейчас волновали его в последнюю очередь. — Но они гуляли вместе, пока мы обедали. И он смотрит на нее, как... как баран. Пялится и краснеет.

— Он и на меня пялится, что, тоже влюбился? А краснеет он каждый раз, когда ему дурацкая мысль приходит в голову, а это случается чуть ли не поминутно.

Жак присел на корточки рядом с Яковом, потрепал того по колену. Шварц хмыкнул, и Жак поспешно убрал руку, а затем примирительно сказал:

— Яков, ты преувеличиваешь. Ему до настоящей влюбленности, как до Луны. Этого не может быть, потому что не может быть. Да и к тому же, если б он влюбился в нее, он бы не был тем, кем он является, а поскольку он является тем, кто он есть, он в нее не влюбился.

— Софист ты, Жак. — Смягчился Яков. — Почище Сатаны софист.

— 'София' — она же мудрость, и ты только что сделал мне комплимент, дружище, включая сравнение с Козлоногим. Не переживай, все с Адамом в порядке. И иди-ка ты спать, мне еще ковать, я допоздна.

Яков встал, потянулся.

— Я, может быть, паникер, Жак... но ты знаешь, осечек никаких быть не должно. Тут на карту поставлено...

— Да знаю я, что поставлено. Иди спи.

Визит пятый

Яков Гедеонович Шварц открыл глаза, разбуженный солнечным зайчиком, что щекотал веки. Откинул одеяло, встал перед приоткрытым окном, ноги на ширине плеч. И принялся за гимнастику, новое английское изобретение. Легкий, прохладный ветерок трепал на нем пижаму, но упражнения не давали замерзнуть. Чуть скрипнула дверь и в комнату проскользнул Жак с подносом, на котором дымился чайник и стояла накрытая выпуклой серебряной крышкой тарелка.

— Завтрак, патрон. — Сказал Жак, крутанул поднос и опустил его на одеяло. — Овсяная, черт ее дери, каша. И чай.

— Good, — лаконично отозвался Яков, сберегая дыхание.

— Тебе обязательно каждое утро травиться этой жижицей? — Вздохнул Жак. — Вот в Италии завтракают...

— Знаю я, чем. Так завтракают, что до полудня встать с кровати не могут. — Яков закончил гимнастику и уселся на кровать, скрестив ноги, а поднос разместил на коленях. — Докладывай.

— Все готово для демонстрации. Комиссия прибудет через два часа — как раз успеешь принять ванну и одеться. Будут присутствовать... погоди, имена такие, что язык сломаешь. — Жак порылся в кармане, достал миниатюрную записную книжку в перламутровой обложке, полистал ее. — Месье Жоффре Арно, мистер Ганс Ван Меер, мистер Рихард Краузе, сеньор Джузеппе Мартелли, сэр Пол Картрайт, мистер Роберт Уортон, господин Клим Строганов и... вот, вот... Чаоксианг Хуанг. Фух, выговорил.

— Кто-нибудь требует особого внимания? — Спросил Яков, сняв крышку с тарелки. Горка горячей каши с желтым озерцом масла напоминала вулкан.

— Все требуют. — Жак спрятал книжицу и оперся о столбик кровати. — Поскольку все они, кроме Уортона, входят в Совет Представителей.

Шварц довольно зажмурился, а Жак продолжил, немного рассеянно, будто всего лишь размышлял вслух, но сам следил за выражением лица Якова:

— Я вот думаю, чем таким мог насолить им наш черноусый друг Клюев, что они лично решили явиться проверять его протеже... То есть, оно понятно, кому оставаться на Острове, а кому съезжать, решает Совет. Ну, послали бы помощников, заместителей, в конце концов. Или вот пришла ко мне в голову мысль... — Жак сделал паузу.

— Давай уж, выкладывай, хитрая твоя морда. — Махнул в его сторону ложкой Яков.

— Может, не насолил вовсе наш толстый Карп. А наоборот. Подает определенные надежды. Потому и заявятся они сами, чтобы посмотреть на новое изобретение. А еще вернее, что не Карп подает надежды, а некий изобретатель, удобно устроившийся у него под крылышком. Я так думаю, потому что не стал бы Клюев тут по потолку бегать и в ужасе кудахтать, если б перед этим сам дорожку в Совет топтал. А испугался он не на шутку.

— Я всегда поражался силе твоего мышления, Жак, но сегодня ты превзошел сам себя. — Шварц, расправившись с завтраком, отодвинул тарелку и уже серьезно посмотрел на помощника. — Подготовь мой лучший костюм.

— Будет сделано, — вздохнул Жак, забирая поднос. — Мне присутствовать?

— Если хочешь. — Оценив высоту поднятых бровей Жака, Яков хмыкнул. — Чего удивляешься? Ты почти наравне со мной работал, заслужил.

Жак, качая недоверчиво головой, удалился, а Шварц набросил халат и вышел из спальни. Проходя по коридору третьего этажа, где располагались жилые комнаты, постучал в соседнюю дверь.

— Адам? Проснулся?

— Да, проходите.

Яков зашел в спальню секретаря. Тот с сосредоточенным лицом поднимал и опускал большую гирю, стоя у открытого окна.

— А, молодец. В здоровом теле здоровый дух. — Одобрительно цокнул языком Яков. — Я намедни у Кромби зонт забыл. Съезди сегодня, забери. Прогуляйся заодно. Никаких важных дел ведь у тебя нет?

— Нет... — Шея Адама покраснела, он с усилием выдохнул воздух и поставил гирю на пол. — Съезжу, мистер Шварц.

— Вот и замечательно. Но после четырех чтобы вернулся, ты мне понадобишься.

Адам кивнул и снова взялся за гирю. Яков, насвистывая популярный мотивчик, отправился в ванную.

Через два часа все было готово к торжественному приему гостей. Жак стоял с застывшей миной снаружи у входа — ни дать ни взять, швейцар. Яков скучал, шагая по прихожей и поглядывая на настенные часы фирмы Беккера. Без пяти минут десять... без трех... без одной. С боем часов дверь открылась, вошел Жак и придержал створку. Внутрь ступил Карл Поликарпович, напряженный, как оголенный провод. Кончики усов у него, как показалось Жаку, чуть ли не дымились. Ему стоило больших усилий сдержаться и не захихикать, настолько надутым выглядел Клюев, и одновременно неуверенным в себе. Будто с каждым вдохом он вспоминал, что он — богатый и успешный фабрикант, который удостоен чести жить и работать на Острове, а с каждым выдохом в его крупную голову закрадывалась мысль, что сегодня все может пойти прахом, если он сделает что-то не так. Жак представил себе, как Карл Поликарпович, впадая в панику раздувается все больше, а потом съеживается, становясь все меньше, и стал гадать, что произойдет раньше — лопнет фабрикант или же аннигилируется.

Яков подошел к Клюеву, положил руку ему на плечо и легонько сжал, подбадривая. И чуть отодвинулся в сторону, чтобы встретить основных гостей.

Комиссия вся без исключения состояла из индивидуумов столь напыщенных, что Жак сразу же потерял всякий интерес к Клюеву, и стал воображать лопание уже этих господ. Шварц кланялся каждому из них, когда фабрикант называл их имена и регалии. Тот список, что утром Жак зачитал патрону, разбух раза в четыре, с учетом всех званий и ученых степеней.

— Прошу без лишних слов, чтобы не отнимать время у столь занятых персон, пройти в лабораторию для демонстрации, — сказал Шварц и вытянул руку к дверям, ведущим налево. Комиссия, выстроившись в шеренгу, гуськом проследовала за изобретателем. Клюев шел последним — выходя из прихожей, фабрикант бросил на Жака такой измученный взгляд, что тому на миг стало его жалко. Но только на миг.

'Коготок увяз — всей птичке пропасть', — отстраненно подумал Жак и, расстегнув верхнюю пуговку сюртука, направился к винтовой лестнице. Он доберется до лаборатории кружным путем, и будет присутствовать на демонстрации, только скрытно — так предложил Яков, и он согласился.

Пробравшись по заваленному барахлом чердаку, Жак спустился по скрипучей деревянной лестнице в небольшую каморку, предназначенную, по всей видимости, для слуг. Сейчас тут хранились машины, забракованные Яковом — выкручивательная, при удачном стечении обстоятельств могущая сильно облегчить жизнь прачкам, громоздкий эхолокатор и 'кресло правды', для которого Жак предложил, хихикая, оформление пыточных кресел инквизиции. Перешагнув через груду проводов, Жак открыл небольшую дверцу и протиснулся между двумя комодами, чтобы достичь, наконец, маленького окошка. Он поднял заслонку, и его взгляду открылся замечательный вид сверху на лабораторию — а хорошая акустика позволяла, не напрягая слух, разобрать каждое сказанное слово.

Лаборатория по такому случаю была очищена от ненужных деталей, блоков и мусора. На чисто вымытом полу посередине помещения стоял тяжелый стальной стол, а на нем высилось нечто, прикрытое до поры до времени тканью. Полукругом у стола расположились кресла, в которые уселись члены Совета.

— Для начала я хочу поблагодарить своего друга, умнейшего человека, всем сердцем стремящегося к прогрессу — мистера Карла Клюева, — начал Шварц и комиссия дружно повернулась к фабриканту, нервно протирающему шею платком. — Он подал мне идею, которая со временем превратилась в... — Яков сдернул покрывало с аппарата, — ... в электрический двигатель!

Члены Совета смотрели на рыжего и нескладного изобретателя не мигая, будто амфибии. Яков, ничуть не смутившись, продолжил свою речь, медленно обходя стол по кругу.

— Ни для кого не секрет, что паровые мобили, при всех их достоинствах, обладают рядом прямо-таки вопиющих недостатков. Они шумные. Они загрязняют и без того не особо чистый воздух в городах — и они требуют постоянного надзора водителя. Копоть, дым, зря потраченное время, грохот, быстрый износ деталей... почему же мы пользуемся ими? Потому что до сих пор не было достойной альтернативы. Но теперь, господа... — Шварц протянул руку к двигателю, растопырившему трубки и катушки во все стороны, как диковинный еж, — есть электрический двигатель!

Комиссия заинтересованно подалась вперед. Жак не смог удержаться от ухмылки — не встречал он еще человека, способного противиться обаянию Якова. Если б Шварц представлял полную ерунду, вроде устройства, растягивающего пальцы пианиста, они бы все равно рукоплескали в конце.

— Основная проблема накопления и переработки электрической энергии была в том, что ученым не удавалось правильным образом преобразовывать переменный ток в постоянный. Но я нашел решение, и перед вами — плод моих многомесячных трудов. Подробные описания процесса я изложил в этих брошюрах...

Карл Поликарпович не сводил тяжелого взгляда с Якова, пока тот двигался по дуге вдоль кресел, раздавая листки со схемами. Когда Шварц поравнялся с ним, принял из его рук брошюру, пытливо вглядываясь в лицо друга. 'Будь я проклят, многомесячных, как же... буквально третьего дня мы говорили о паромобиле, когда к Кромби ехали... Это что же, он меня за нос водил, когда уверял, что уже почти сделал новый агрегат? — Обиженно подумал Клюев, но тут ему в голову пришла куда более светлая и обнадеживающая мысль. — Но ведь каков шельмец, гений... за три дня изобрести и построить электрический двигатель!'

Клюев вперился взглядом в бумажку, однако он крайне плохо разбирался в электрических схемах, потому лишь вид сделал задумчивый, а сам тем временем все крутил в голове — каким образом Яков собирается приплести к своему изобретению его, Клюева, фабрику? Какие такие детали могут для него изготовлять мастерские по изготовлению часов? Маленькие зубчатые колесики? Перед мысленным взором Карла Поликарповича стала собираться туча, олицетворяющая полную замену производства фабрики, и он приуныл. 'Уж лучше бы он им показал те часы с чайником, — подумал Клюев. — Чудесная же вещица, глазу приятная и в хозяйстве полезная...'.

Шварц тем временем разбирал двигатель, комментируя подробно каждую часть, а Карл Поликарпович, пользуясь тем, что стоял чуть поодаль от расположившихся в креслах членов комиссии и имел неплохой обзор, принялся рассматривать исподтишка их лица. Тот, с козлиной бородкой — немец, кажется, — доволен, головой кивает. Китаец вполголоса переговаривается с соседом, англичанином, тыкая пальцем в бумажку. Краем глаза Клюев заметил движение наверху, поднял взгляд — и увидел маленькое окошко в стене, почти под потолком. За ним явно кто-то был, миниатюрная ставенка определенно двинулась. 'Жак, — догадался Клюев, — сидит там и... почему не спустился? Хотя оно к лучшему, доверия его рожа не вызывает'.

Спустя всего полчаса комиссия удалилась, возбужденно переговариваясь, и Яков с Клюевым, проводив их, отправились в гостиную, пить чай. Карл Поликарпович подметил, что Жак, подойдя к патрону, вполголоса спросил у того, где Адам.

— Проводит один эксперимент, — ответил Яков. Усевшись в потертое кожаное кресло, стоявшее тут еще когда дом был жилым, Шварц предложил выпить чего покрепче, отметить, как он выразился, 'победу'.

— Потому что это, друг мой, самая натуральная 'виктория'. — Сказал он, выставляя на стол рюмки. — И мы заслужили немного холодненькой, вкусной водочки, под закусочку...

— Ну, разве что немного, — согласился Карл Поликарпович. — Я переволновался что-то.

— Отчего? — Удивился Шварц. — Ты во мне сомневался? Зря.

Вошел Жак с чайником, бросил взгляд на рюмки и, вздохнув, круто развернулся обратно к двери. Яков тем временем расписывал, как греко-француз ему помогал, что он без него как без рук, словно Клюев вслух высказал свое недовольство. Фабрикант всячески поддакивал, ругая себя за то, что позволил неприязни отразиться на лице. Яков-то был прав насчет помощи — один он явно не смог бы справиться за такой короткий срок. Клюеву стало стыдно — не за отношение свое к Жаку, тут он ничего поделать не мог, а за то, что не сумел скрыть антипатию, что было, по меньшей мере, некрасиво по отношению к другу. Жак принес закуску — тонко нарезанные ломтики розовой ветчины, соленые огурчики и острую колбасу, и мужчины подняли рюмки.

— За успех! — Воскликнул Яков.

Они выпили. Карл Поликарпович крякнул, тут же съел хрусткий огурчик.

— Теперь они от меня отстанут, — проворчал он. — Изобретение это великое, многое в мире изменит. Только вот...

— Да не бойтесь, калюпчик, — свернув ветчину в трубочку, Жак проглотил ее одним махом. — Не забудет Яков Гедеонович ни вас, ни фабрику вашу...

Клюев, неприятно пораженный тем, как точно Жак ухватил самую суть его опасений, встопорщил усы и с нажимом ответил:

— А я и не боюсь, го-луб-чик. Я в Якове уверен, он друзей не бросает.