Игры с дымом

— Подох, ересь лютая! — подвел итог Амет. Покачнулся и упал рядом.

* * *

Массивная громада химбарского донжона поднималась над головами тааритов и скалилась кривыми бойницами. За спинами клубился черный дым, впереди вился лабиринт улочек. Каждая грозилась вывести на рыночную площадь, где толпились северяне, где было шумно и светло, и негде укрыться от сотен пронизывающих взглядов. Куда идти и кому верить? Где спасение в чужих стенах? Где враги, и найдется ли друг?

Потеряны и обречены. Несколько часов на незнакомой земле — и уже схватка, и явно погоня. Каждый дом враждебно смотрит глазницами-окнами, каждый химбарец готов звать стражу — или сам бросать огненные сферы. И таариты шарахались от каждого встречного, и бежали, спотыкаясь о каждый камень, и испуганно высовывались из-за углов, торопливо прячась назад; и дожидались отстающего, тяжело дышащего Серентаара, что держал в охапке длинный сверток.

Аштаар вбежала в очередную подворотню и оглянулась — хвала Хизантаару, никого! Перевела взгляд на спутников — плохо дело. Лин уставилась на Серена, он для нее всемогущий, хоть сам бледен и чуть не срывается. Но держится — уже хорошо. А Орон...

— Аш, — сказал Оронтаар, высунувшись из-за угла, — берем карту или проводника, решили уже. Хватит, кстати, паниковать, на тебе лица нет. И руки трясутся, как у Гунтаара по утрам.

Девушка хотела возмутиться, но как-то неожиданно обнаружила, что у нее подгибаются колени, а глаза заливает холодный пот. Глубоко вздохнула. Не помогло.

— И где ее... его найдем? — спросила она и удивилась срывающемуся голосу.

Оронтаар пространным жестом указал на улочку.

— Химбар у Ваших ног, вершапиэр, выбирайте же достойного.

Девушка на негнущихся ногах подошла к углу. Выглянула. Просто великолепно: хорошо Оронтаару быть спокойным, если с лергирцами будет говорить не он.

— Не бойтесь, Аштаар, — прошептал над ухом Серен, — в случае непредвиденного мы успеем оказать помощь.

Аштаар не ответила: она шла вперед — туда, где бродили люди. Три пары полных надежды глаз смотрели девушке в спину. Спасибо, поддержали. А к кому подходить? Если друзья посылают навстречу опасности — чего ждать от чужих?

Можно спросить вон у того мужика — хотя нет, вдруг он вершаир? — или у той простолюдинки — нет, сразу испугается и побежит звать на помощь. Чтоб их всех Хизантаар хвостом огрел, что делать?!

Из-за очередного поворота очередной извилистой улочки вынырнул химбарец в нелепом сером одеянии и, глядя под ноги, прошагал мимо, едва не толкнув плечом. "Вот! — мелькнуло в голове девушки. — На сильного вершаира не похож: слишком молод. Почему бы не?.."

— Досточтимый муж! — позвала Аш.

Химбарец — юноша, почти еще мальчишка, — поднял голову, затем оглянулся, но посмотрел почему-то не на Аштаар, а куда-то за ее спиной. Хмыкнул и почесал в затылке.

— Не соблаговолите ли сказать, досточтимый муж, кто в этой славной крепости смог бы довести бедных путников до города под названием Зенир? — спросила Аштаар. — Мы родом из далекого Валлена, — девушка вставила заученное слово, — и плохо знаем здешние края.

Северянин — хвала Хизантаару! — не испепелил девушку на месте и даже не стал звать стражу, а вполне благожелательно ответил.

— Завтра караван отходит. До Зенира.

— Благодарствую, о достойнейший, — ответила Аштаар.

Завтра. Хвост Хизантаара, за что? Попытка убежать самим обречена на провал. Будет погоня, на дороге их найдут мгновенно; а уйти в степь — значит заблудиться на незнакомых землях.

— Но все же: не отыщется ли сегодня в блистательном Химбаре искусного путезнатца? — с надеждой спросила девушка.

— Не, — сказал химбарец. — Откуда? Завтра, с караваном. Тут два дня всего идти.

Аштаар беззвучно ругнулась. Оставаться в крепости нельзя: точно найдут. Но не говорить же химбарцу, что "бедные путники" сожгли таверну, перебили воинов — а чего еще ждать от Гуна? — и что им приходится бежать?

— Могу ли я вопросить, где находится почтенный Караван? — спросила Аштаар.

Тон — а доброжелательным северянином был именно он, — вылавливал исключительно полезные слова. Все "почтенное" и "достойнейшее" пролетало мимо ушей: сказывалось общение с отцом Буркином. "На базаре", — с умным видом ответил юноша и ткнул пальцем в стену, будто та была прозрачной.

Лергирское слово "караван" всплыло в памяти Аштаар. Она не решилась спрашивать дальше, и, поблагодарив "досточтимого мужа", повернулась и пошла назад; сказать спутникам ей было практически нечего.

* * *

Тон часто грезил наяву и не любил резких пробуждений. Самой запомнившейся, конечно, была сладкая дрема в детстве. До сих пор вспомнить страшно: он на возу, прикрыт какой-то рогожей, вокруг пряники, можно есть, пока не треснешь — и тут шум, крики, воз переворачивается. Тон куда-то отлетает, стиснув обмусоленный пряник — удар, хруст, нога придавлена, боль жуткая, внутри кость напополам... брр... Спасибо Амету, что дотащил до Химбара, да еще — ну ладно — отцу Буркину, что вылечил.

Теперь пробуждение оказалось таким же резким — но насколько же более приятным! Шел он себе шел, мечтал о таинственных незнакомцах из-за пустыни, помог кому-то найти рынок — и тут накрыло. Будто кто-то обмотал увесистую дубину мягкой шерстью и, размахнувшись, как следует приложил по голове: и в ушах звон, и не больно вроде, и в мыслях прояснение.

И кого он только что встретил, а? Как она могла попасть в Химбар, если не с севера — а на север только в Зенир и ходят? Конечно, она будет рассказывать, что из Валлена, Леттиании — откуда угодно, лишь бы подальше от Химбара. И эти слова с завитушками — да не говорят так простые валленцы! А он, Тон, вместо того, чтобы догонять, стоял как дурак — это он уже потом вспоминал — и провожал ее глазами.

У юноши от волнения пересохло в горле, а на лбу выступил холодный пот — хотя вечер у самой пустыни был очень жарким. Если южане действительно прислали виверна, что им мешает перебросить людей?

Послушник обернулся. Незнакомка удалялась по узенькой химбарской улочке; навстречу ей полупризрачными тенями выходили люди в плащах. Она что-то произнесла — теплый ветер донес до Тона обрывки слов, — ей ответили. Южане таяли в вечерней полутьме, не верилось: они здесь, они существуют.

А ведь она только что стояла так рядом, эта девушка из-за пустыни; ломала непривычный к лергирской речи язык, пытаясь чего-то от него, Тона, добиться. Стоит отвернуться, зашагать прочь по пыльному Химбару — и она растворится в темнеющем воздухе, обратится в невесомую пыль, что жаркий ветер понесет над бескрайними песками. И потянутся серые будни: пол, кухня и занятия... занятия, кухня и пол. Что же ей сказать... что ответить, как удержать хотя бы на мгновение: непонятную и чужую, прекрасную, как сама пустыня... и такую же опасную...

Над головой юноши гулко заговорил колокол. Звучный, низкий голос: тяжелый язык ударил в прежде безмолвную бронзу — и та запела. Задрожала звонница, зов прокатился по Химбару, достигнув слуха горожан. Колокол гудел от единственного удара, звучал сурово и призывно — незнакомка повернулась и смотрела ввысь, словно колокол что-то сказал ей на неведомом Тону языке.

И тогда, глядя на тающий в полутьме изящный силуэт, послушник понял: выбора у него нет. Он не может уйти.

Юноша набрал полные легкие воздуха. Выдохнул. Ну! пятнадцать шагов вперед — есть! Надо сказать что-то умное.

— Прошу вас подождать и уделить мне малую толику вашего драгоценного времени, — сказал Тон. Зря он, что ли, целую книгу прочитал? — Поистине, сегодня сам Всевышний воззрел на вас. Я часто ходил с караванщиками в Зенир, и мне хорошо известна дорога. Теперь же я зарабатываю на хлеб тем, что провожаю путников, указывая им путь.

Тон отлично понимал: ни один лергирец ему бы не поверил. На нем серая ряса храмовника с символом Всевышнего — золотым Кругом — на груди. Такую все монахи во всем Лергире от Имбарии и аж до Норании носят. Не узнать в Тоне послушника для любого лергирца было совершенно невозможно.

— Прошу меня простить, — продолжил юноша, — за то, что я не предложил своих услуг с самого начала, я не был уверен в том...

И тут Тон запнулся и мысленно назвал себя твердолобой башкой. В чем, спрашивается, он не был уверен? Что он теперь скажет? Все, доигрался?

Второй удар колокола: как второе слово, как весть тем, кто может слышать и понимать. Как возглас тревоги: остановись, человек! Взгляни, куда ты идешь! Не поздно еще повернуть назад!

— Наша щедрость столь же велика, сколь и добродетель достойнейшего среди мужей, — выручила послушника Аштаар. — Пусть не беспокоится путезнатец — он получит три золотые монеты, когда мы прибудем в Зенир. Но мы должны выходить немедленно, ибо в Зенире нас ждут неотложные дела.

Сказка становилась былью. Тон мысленно вздохнул — с громадным облегчением. Кстати, три золотых — хорошие деньги. Половина Химбара за такое вызвалась бы хоть через пустыню вести.

— Надеюсь, этого достаточно для того, чье имя до сих пор скрыто от нас завесой тайны? — витиевато намекнула девушка.

— Тоннентаар, — представился Тон и кивнул.

Звучно и грозно прозвучало третье слово колокола — как громовой раскат, как голос Всевышнего. Маги верили с трудом. Тоннентаар. Небесный Огонь. Великолепное имя само по себе, но окончание... таар значило огонь на языке прадедов обоих народов. В Таарнане такое право имели только овладевшие Искусством маги-вершаиры; ни один простолюдин не добавил бы к имени почетного окончания, опасаясь законной кары. И встретить подобное имя у первого же встреченного северянина... странным это казалось тааритам.

— Аш, — сказала Аштаар. Просто Аш. Песчинка. Без окончания, без титула вершапиэр, как равная равному.

— Достойное имя, путезнатец, — шагнул вперед южанин. — Я несказанно рад знакомству с Вами; позвольте же представиться: верш... — мужчина запнулся под тяжелым взглядом спутника, но продолжил, — Серентаар сын Форотаара сына Тинтаара, — южанин рядом кашлянул, — из Тер-Миндир, к юго-востоку от...

Южанин, не церемонясь, ощутимо ударил Серентаара кулаком в живот.

— Прошу простить, — бесцветным голосом сказал он, обращаясь не то к Тону, не то к Серентаару. — Нам на пару слов.

А колокол отговорил и унял дрожь в литом теле. Звонарь под куполом перехватил поудобнее толстую размочаленную веревку — и мерно и призывно понеслись над землей догонявшие друг друга колокольные слова. "Вечерняя молитва, — запоздало вспомнил Тон. — Пора бы идти, пока меня не хватились".

— Обожди! — будто подслушав мысли, отрезал южанин. Тон великодушно кивнул. Пусть перемолвятся, а он уж даже отойдет на пару шагов — но так, чтобы видеть, — чтоб не подумали, что подслушивает.

Они о чем-то говорили — Тон не сдержался, как бы невзначай сделал шаг бочком, чтоб хоть что-то расслышать. Обрывки слов, по-волшебному чудных; по крайней мере, так казалось юноше. Кажется, все с чем-то соглашались, ну то есть кивали; и как-то странно, с опаской, косились на гудящую колокольню. Тон разглядывал южан, не таясь, с трудом пряча готовую растянуться до ушей улыбку. Аш: черноглазая и черноволосая, стройная и грациозная, совсем не похожая на пухлых как ватрушки лавочниц. С ней бы Тон не то что до Зенира — до Илланора к альвам бы пошел, да вот не звали пока что.

Еще девушка-южанка, и тоже симпатичная. Так ничего и не сказала, держится в сторонке, под капюшоном прячется. Сер...бур... сын кого-то там. Говорит как лорд эл-Гилнон перед народом, отцов перечисляет: видно, важная птица. Хотя же молодой, вроде бы. Бороды нет; не то что недельная щетина у его товарища, прям как у Амета.

Мысль об Амете заставила Тона задуматься. Вот уж кто бы затеи не одобрил. Покидать крепость, никого не предупредив, непонятно с кем... да вообще неясно, вернется ли Тон. И некого попросить передать весточку — некого больше посвятить в тайну, да и не расскажешь такое в двух словах. Придется бежать в таверну и надеяться, что друг еще там. Амет-Амет, чего же ты не научился читать?

Тон уже прикидывал, как объяснить южанам задержку — но его, ухватив под локоть, увлекли за собой.

— Досточтимый, — на ходу говорила Аштаар, — время не ждет. Нам необходимо покидать... необходимо направляться в Зенир.

— Почтенная, — слабо возразил Тон, — а мне необходимо предупредить об отбытии моего отца. Он — владелец таверны "Песчаный Змей", что совсем недалеко отсюда. Не сочтите за трудность меня подождать, это не займет много времени.

Тревога скользнула по уголкам глаз Аштаар: если Гунтаар справляется, то на месте таверны груда золы. Нельзя, ни в коем случае нельзя отпускать проводника, и подкупить не выйдет: родной отец дороже золота.

— Ваш достойнейший отец, вероятно, привык к Вашим долгим отсутствиям, о путезнатец, — парировала девушка. — Мы же действительно спешим.

— Но... — еще раз сказал Тон.

Аштаар на миг остановилась.

— Четыре золотых, — сказала она, понизив голос. — Я умоляю, путезнатец.

Упоминание денег пролетело мимо ушей. Глядя в черные глаза тааритки — так близко! — Тон не сумел возразить. Он что-то промямлил и махнул рукой на переулок: вон, так угол срежем.

Тон уходил. В стенах Химбара он провел почти всю сознательную жизнь. Кто знает, сколько раз придется пожалеть о необдуманном решении? Но Тона влекло к непознанному; и не хотелось оглядываться и сожалеть. Была в этом некая первобытная радость — шагать, ни о чем не думая, подчинившись импульсу.

Еще несколько поворотов изученных и оттого опостылевших улочек — и покажутся ворота. Послушник уже и забыл, когда последний раз выходил за пределы крепости — а там ведь целый мир, который и за год не обойдешь. Еще шаг, еще парочка — и до свидания, скучный отец Буркин, до свидания, надоедливый отец Летин, до встречи, шумный химбарский базар, прощайте, серые будни. Широкий и многоцветный мир ждал Тона, услужливо расстилая под ногами пыльную дорогу.

"А все-таки Амету надо весточку оставить, — мелькнула у Тона мысль. — Тем более знакомый стражник дежурит".

— Привет, Брем, — кивнул юноша, поравнявшись. — Слушай, окажи услугу — передай Амету, что я в Зенир по тракту ушел, ладно?