Семь весен мавки (общий файл)

Мавка же, что-то решив про себя, первой поцеловала Елисей. И девушка очень удивилась, когда воздух в легких внезапно закончился.

— Сделай меня женщиной, — тихо прошептала Лесана. — Я знаю, ты хочешь этого...

"Дурочка, — глаза Елисея блеснули. — Я почти не способен чувствовать". Но мавку он не оттолкнул, напротив, крепче прижимая к себе.

На следующее утро Лесана стеснялась смотреть в глаза лешему,предпочитая избегать его. Елисей про себя посмеивался над смущением чего только не вытворявшей ночью мавки, теперь спрятавшейся в озере у русалок.

Позже Лесана навестила духов грота, которые продержали ее до глубокой ночи, расспрашивая обо всем происходящем и делясь некоторыми воспоминаниями.

Посещать деревню мавка не прекратила. Новые ощущения затягивали в себя, заставляя забыть обо всем остальном. Лесана дни проводила в гроте или прогуливалась с лешим по лесу. Дух, казалось, расцветала на глазах. Ее характер заметно улучшился, вернулись прежние теплые отношения с русалками.

Агафье же становилось все хуже. Девушка чахла, блекла на глазах. Через месяц она выглядела тяжело больной, через два — напоминала обтянутый кожей скелет и не имела сил подняться с кровати.

Ни отец, ни бабушка-целительница ничего не могли поделать. Агашке не помогали ни лекарства, ни наговоры. По деревне давно уже шептались о злой воле духов, мол 'чем-то не угодила им девчонка, навлекла на себя гнев'. Старейшие качали головами и, прикрывая глаза, пытались вспомнить предания да легенды. Упоминали они и о новом духе, несколько лет назад появившемся в деревне. Впрочем, что это за создание природы, никто не знал. Древние боги молчали, и молодежь, более лояльно относящаяся к переменам, уже с сомнением стала поглядывать на старую деревянную часовню на окраине, пустующую с момента трагической гибели святого отца. Авось поможет?

Тогда после крещения Великого князя Владимира во все стороны были отправлены священники, которым долженствовало нести знамя истинной веры в людские массы. Поговаривали, что в некоторых землях новую религию устанавливали силой, но только не здесь. Кому было дело до маленькой деревеньке, скрытой в гуще леса? К священнику, однажды случайно появившемуся в поселении, жители отнеслись довольно мирно. Молодые люди вечерами частенько заслушивались его историями о 'большом мире', о новом боге и его религии. Некоторые отчаянные, путешествующие на ярмарки в соседние деревни, также вступали в новую веру. Просто потому, что так делало большинство.

Стараниями одинокого святого отца и некоторых добровольцев недалеко от деревни была возведена небольшая часовня. Старожилы на это лишь качали головами, но не вмешивались — боги сами рассудят, кто прав, а кто виноват. Здание не может принести особого вреда.

Шли годы, новая религия все сильнее проникала в повседневную жизнь, подстраиваясь, поглощая, а где и просто переделывая под себя старые порядки и обряды. Только старики и сохранили верность древним богам. Потом святой отец — уже старик — погиб. Задрал медведь в лесу. Оставшаяся без присмотре часовня со временем обветшала. Желающие крестить детей отправлялись в соседние деревни, находящиеся в нескольких днях пути. Конечно, местный священник заглядывал время от времени, но в его ведении находилось не так уж мало поселений, которым следовало уделить внимание.

Никанор вяло покачивался на небольшой каурой лошадке. Несмотря на то, что уже неделя, как наступило лето, было довольно прохладно. Солнце уже клонилось к горизонту, на небе не было ни облачка.

Молодой человек покинул закрытую монастырскую школу в канун своего двадцатипятилетия и теперь был полон энтузиазма в уничтожении нечистых тварей. Подобные школы — весьма распространенное явление. Впрочем, их существование отнюдь не афишировалось. Строго говоря, об особой программе обучения знали лишь высшие чины духовенства, да князь с приближенными боярами. И был дан указ всячески содействовать предъявителям особых грамот.

Следует сказать, что практических занятий фактически не проводилось: в основном изучались поверья да сказания. Молодые люди узнавали особенности поведения и внешнего вида духов. Каждый год очередной выпуск разъезжался по Руси, дабы 'нести свет божьей веры' в погрязший во тьме народ. Восстанавливались и строились церкви. Люди, лишенные поддержки уничтожаемых духов, быстро принимали новую религию.

Живот Никанора жалобно заурчал, напоминая о том, что у парня и маковой росинки во рту не было со вчерашнего дня.

'Деревня должна быть уже близко... — он осмотрелся, но во все стороны от дороги простирался лишь дремучий лес. — Не иначе, как происки духов'

Юноша вздохнул и, прикрыв глаза, вознес молитву Всевышнему, прося дать силу стерпеть неурядицы. Никанор не видел, как тут же подернулся рябью окружающий мир, словно испугавшись святых слов.

Часть деревьев медленно растворялась в наступающих сумерках, обнажая заросшую травой дорожку. Вела она вглубь уже отнюдь не такого угрожающего леса. Единый бог быстро захватывал новые территории, не давая древним духам и шанса на спасение.

Флегматичная кобылка Никанора свернула на новую тропку и, остановившись на обочине, отщипнула листик кустарника. Мерно заработали челюсти. Покосив лиловым глазом на седока, лошадка сделала еще пару шагов.

Никанор, казалось, совершенно не замечал перемещений верхового животного. Лицо и руки юноши сияли в полумраке леса, все вокруг залил бледный призрачный свет. На лбу молодого служителя Единого пролегла вертикальная складка.

Священник молился пылко, неистово, громким шепотом выговаривая каждое слово. И святые звуки эти будто становились материальным, сгущая воздух, пробегая искрами по конской гриве.

Едва на волю вырвались первые слова молитвы, голову Елисея пронзила резкая боль. Коротко вскрикнув, леший упал на колени. Никогда прежде он не испытывал ничего подобного. Схватившись за голову, дух леса крепко стиснул зубы, стараясь не проронить ни звука — не дождутся! Безмолвно он взывал к матери Природе, моля об избавлении от мук. Увы, великие силы был глухи, и даже такой родной и знакомый до мельчайших листочков лес вмиг стал чужим и неприветливым, и это тоже причиняло почти физическую боль.

Лишь огромной силой воли заставив себя подняться, Елисей с трудом сделал первые шаги. Лешего немилосердно шатало из стороны в сторону, ветки так и норовили уцепиться, повалить на землю. Под ногами невесть откуда появлялись коварные норки, пытаясь задержать. Будто... в какой-то миг дух леса стал обычным человеком. Но такое ведь невозможно?

Впрочем, через несколько десятков мизерных шажков внешнее влияние постепенно начало ослабевать. Это давало возможность с трудом, но дышать. Но духи ведь не дышат — возможно попробуете возразить вы. Наверное, вы и будете правы, ведь дыхание для них совершенно не то, чем является по людским меркам. Каждое из созданий Природы привязано к какой-либо силе, стихии. Постоянное единение с ней и есть подпитка, заменяющая духам дыхание. И если разорвать связь эту, гибель будет неизбежна. Только вот кому подобное может быть по силам?

Неизвестно, сколько времени прошло до того момента, как Елисей без сил свалился на берегу родного озера.

'Это конец', — навязчивая мысль не желала исчезать. Леший отчетливо осознавал, что не смог помешать слуге Единого попасть в деревню. Скоро, очень скоро все вокруг начнет меняться. Елисей был очень стар и опытен, но из сложившейся ситуации упорно не видел выхода.

'Ничего не поможет', — безумная идея.

— Мать Природа ушла, оставила своих детей, — горький шепот в пустоту. И Елисей провалился в глубокое забытье.

А за несколько верст отсюда Лесана ощутила, как чьи-то призрачные холодные руки на миг сомкнулись на ее тонкой шее...

Глава 4

 — Спасибо, Господи! — торжественно прошептал Никанор, осеняя крестным знаменем показавшуюся из-за деревьев деревеньку.

  Молодой человек значительно воспрял духом. Теперь ему стоило поискать место для ночлега. Совершенно не думая о том, что язычники-крестьяне могут отнестись к нему не так радушно, как хотелось бы, Никанор спешился и направился к ближайшему домику.. не иначе, как волею судьбы, постучал святой отец именно в дверь избы, принадлежавшей старой целительнице.

 Впустил его внутрь немолодой измученный мужчина, с нездоровым блеском в глазах ответивший на просьбу переночевать.

 — Располагайтесь, будьте, как дома, — залебезил отец Агафьи (а это был именно он). — Мать, накрывай на стол!

 Мужчина уже почти потерял надежду на выздоровление дочери, и теперь был готов протянуть руку хоть так попрекаемому церковью черту, пообещай он помочь Агафье. Молниезар, как и его дочь, были крещены еще несколько лет назад по приказу Великого князя (впрочем, данными при крещении именами они так и не начали польховаться в обиходе). Больших изменений в повседневную жизнь это не принесло.

 Старая Родослава-целительница неодобрительно покосилась на гостя, но спорить с сыном не стала. Лишь сердито загремела кастрюлями — старухе не нравилось присутствие иноверца. 'Не из-за этого ли отвернулись боги от нашего дома? Слишком распустилась нынешняя молодежь...'

 Хозяин дома тем временем, настойчиво усадив Никанора на широкую скамью, приоткрыл окно, впуская в комнату свежий воздух. Пламя свечей затрепетало, по стенам бросились в пляс тени. Удивляясь странному поведению хозяина дома, святой отец огляделся. Его взгляд, несмотря на полумрак, примечал малейшие детали: легкий беспорядок, глухо задернутая занавесь, огораживающая ложе на печи; пучки разнообразных трав, развешенные то тут, то там; отсутствие иконы в положенном месте.

 — Угощайтесь, святой отец, угощайтесь, — согнувшись в поклоне, Молниезар поставил перед юношей миску с ароматной лапшой. Живот Никанора вновь жалобно заурчал.

— Благослови, Господь, эту пищу... — привычно начал священник, прикрыв глаза.

Дрогнули тени на стенах, и где-то за печкой упал домовой, опрокидывая положенную ему миску с молоком.

Старуха-целительница нахмурилась, но снова промолчала. Приподняв юбки одной рукой, она ловко забралась на печь — надо было проверить, как там внучка. У Агафьи снова был жар, девушка тяжело дышала.

— Помоги ей, Природа-мать, — горячо зашептала Родослава, обтирая скелетоподобное тело изможденной болезнью девушки. Целительница оборвала себя на полуслове: священник закончил молитву, раздался мерный стук ложки. — Прошу тебя.

Старуха поправила пучок отгоняющей злых духов травы так, чтобы он вновь оказался над головой внучки. Девушка, казалось, спокойно спала. 'Ненадолго', — целительница вздохнула, в который раз жалея, что ничем больше не может помочь внучке. Кто знает, может молодого священника привела сама судьба?

Наевшись, Никанор довольно потянулся, не сразу обратив внимание на напряженную тишину, повисшую в воздухе. Хозяин дома выглядел на редкость неуверенно. Взгляд его метался по комнате, то и дело останавливаясь на Никаноре.

— Я вас слушаю, — молодой человек даже немного смутился. Но ждать, пока Молниезар сам решится что-то сказать, не было сил — святой отец слишком устал. Он даже начал немного жалеть о том, что остановился именно в этом доме.

— Святой отец! — возопил мужчина, быстрым шагом преодолевая разделявшее их расстояние и шумно падая на колени. Опешивший Никанор с трудом заставил себя не отшатнуться назад. 'Странный, странный дом', — парень отстраненно наблюдал за вцепившимся в его руку Молниезаром.

— Моя дочь очень больна, — уже более спокойно продолжил хозяин дома. По щекам мужчины текли слезы. — Пожалуйста, помоги ей, святой отец!

Никанора, совсем ошалевшего от такого напора, хватило лишь на то, чтобы пробормотать:

— Да-да, конечно, — он мысленно вздохнул и попытался поднять хозяина дома с колен. — Где она? — молодой человек решил разделаться со всем побыстрее. Впрочем, Никанору нравилось помогать людям, ведь так велел его Бог. Конечно, в монастырских школах учили немного другому, с детства вбивая в головы сирот вполне определенные истины.

Мигом успокоившись и резво поднявшись с колен, мужчина подвел Никанора к большой печи. Старая Родомира была согнана со своего места, и что-то недовольно бормоча под нос, проковыляла во двор.

— После того, как заболела Агафья, совсем умом тронулась старая, — немного небрежно пояснил Молниезар. Впрочем, Никанор слишком устал, чтобы обращать на все это внимание.

Дочка хозяина действительно выглядела на редкость прескверно. А уж тяжелый смрад умирающей плоти, висевший в воздухе...

— Святой отец, — тихо прошептала Агафья, голова которой сейчас больше напоминала обтянутый кожей череп. — Я умираю, да? — большие глаза влажно блестели в полумраке.

Никанор молча, стараясь отрешетиться от всего происходящего, взял девушку за руку. Кожа была сухой и горячей, на ощупь напоминая бересту.

— Все в руках Господа нашего, — голос молодого человека дрогнул.

Видеть страдающих людей оказалось на редкость сложно. Ведь это были не богомерзкие духи, с которыми его учили бороться всю сознательную жизнь. Неожиданно для самого себя, молодой человек попытался представить, какой была девушка до того, как страшная болезнь подкосила ее. Перед глазам предстала заливисто смеющаяся златовласая красавица. Никанор вздрогнул, испугавшись, и замотал головой, пытаясь отогнать непрошеные мысли. 'Здесь и сейчас', — несколько раз повторил про себя, словно молитву.

— Ты что-то хочешь сказать мне? — взяв себя в руки, ласково произнес Никанор, осторожно касаясь лба девушки. Агафья тяжело дышала, руки слабо комкали одеяло.

— Грех... мертвая девочка... — бормотала она, словно в бреду. Бессвязные фразы лились бурной рекой. Звонкий голос (и откуда только сила в умирающем теле?) бил по нервам все сильнее. — Весен несколько назад... упала в реку... — глаза Агафьи закатились, в уголках губ выступила слюна.

Словно сквозь вату, парень услышал звук падающих мисок. Девушка уже металась, с небывалой силой вырываясь из объятий пытавшегося ее удержать Никанора. Не зная, что предпринять и решив, что Агафья, по меньшей мере, одержима, святой отец начал читать молитвы, все повышая голос в попытке перекричать беснующуюся девушку.

Приступ закончился также внезапно, как и начался. Агафья без сил упала на влажные простыни. Подрагивающей рукой Молниезар подал молодому человеку влажную тряпку. Краем глаза святой отец отметил необычайно бледную старуху, широко раскрытыми глазами смотрящую куда-то сквозь него.

— Месть за совершенное, — чтобы услышать слова девушки, Никанору пришлось наклониться к ней. Взгляд против воли уперся в тщедушную иссохшуюся грудь, кожа на сосках была сероватой и потрескавшейся. По телу парня пробежала волна отвращения, он прикрыл глаза.

Воздух со свистом вырывался из груди Агафьи, заглушая слова.

— Я так устала, — девушка прикрыла полупрозрачные веки. — Простите... — и испустила дух.