Для исцеления истинные целители, а именно к таким, как стало понятно после сканирования, принадлежал брат, используют обычно сущность, не свойственную никому больше. Проводя сканирование с помощью своей ауры, для лечения они формируют, или вызывают, в общем, как бы то ни было, создают еще одну. И уже производя манипуляции над всеми тремя аурами — своей основной, призванной аурой и аурой пациента — излечивают даже смертельные раны. Главное, чтобы в теле еще была душа. Если души нет — это к Дару.
Такое формирование требует создания особых связей между целителем, его сферами воздействия и пациентом, в обычных условиях подпитываясь из источника вне данной структуры, либо обособленного, либо подключаемого, и в него же сбрасывая излишки магических сил. В целительстве требуется талант ко всем существующим видам магии, и чем сильнее целитель, тем больше силы ему подвластно. Верно утверждение и наоборот. Другое дело, что для излечения требуется осведомленность лишь в очень узкой сфере силы, и такой маг, в совершенстве овладев определенным сегментом силы, вполне возможно, окажется не способен к чему-то большему. В отличие от палачей, дознавателей и иже с ними, целитель все свои воздействия через вторую ауру дублирует на своей в ослабленной форме. За счет чего он чувствует состояние пациента, ему не надо расспрашивать его ни о чем. Он видит его тело и внутри и снаружи, но, притом, при необходимости способен отключаться и в полном сосредоточении проводить самые сложные операции. В простой проекции обычно изображают целителя как бы в коконе из двух слоев.
У брата, определенно наделенного целительской силой, эта вторая аура неведомым мне способом была загнана внутрь, под его собственную, не ослабляя, а усиливая малейшие ощущения лекаря с той же эффективностью, с которой когда-то ослабляла. Кроме того, его энергетические каналы вместо внешнего источника некто неведомый перекрутил и замкнул на самих себя, перепутав так, что даже простейшие нервные импульсы меняли естественные пути, замедляя и общую реакцию тела.
Будь я в его восприятии женщиной, он никогда не показал бы мне этого. Наверное, и лечить бы не решился. Боль от обычного пореза во время его лечения была адской, но, во-первых, у мужчин не принято жаловаться на какую-то там боль, во-вторых, я представила себе, как она отдавалась в нем, а в-третьих, брат, как истинный целитель, не мог не лечить. И остановить его сейчас было б... неверно с точки зрения сохранения боеспособности Храма. Когда не знаешь, что сказать, идеально подходят шаблонные бюрократические конструкции. Темные мы, темные!
Для того чтобы зарастить обычную ранку, ему приходилось использовать собственную ауру так, будто она была внешней. Но так как энергетические каналы в его нынешнем состоянии замыкались сами на себя, брат вынужденно открылся, забирая магию из окутывающих пространство Храма нитей силы. Вот к этим нитям я и подключилась. Ранка кровоточила. Энергия, кровь, боль, силы и связь — мне показалось все это хорошим шансом. К тому же, я-то мужчиной не была. А женщин, в том же Храме, учат забавному такому заклятию, в переводе 'Пусть все будет, как было'. По большому счету, эти чары возвращают вещам первоначальный, до появления трещин, пыли и грязи, вид. Энергозатраты, конечно, огромны, но я, все же, не просто так ношу звание паладина. К тому же, все та же боеспособность и на редкость удачное сочетание факторов — все это позволило мне использовать чары. Заклятье некромантии, исходно, преобразованное одним из прежних магистров для черной магии, все равно используют не часто — кому хочется вместо простой уборки кропить комнату своей кровью и подключаться к неодушевленным предметам на энергетическом уровне? Оно осталось еще с тех времен, когда в Храме ежедневно приносились жертвы, и использовалось для уборки той самой, ныне закрытой, главной залы.
Как бы то ни было, мое воздействие он ощутил. Дернулся было, но сразу лечить не перестал, а потом и нужда прекращать лечение пропало — разбуженная мной магия пронеслась от меня к нему, ненадолго сковывая нас в единое целое, крепче, чем цепями...
Ну что могу сказать? Получилось. Но больно было. Если б не связь — вряд ли вообще б помогло. То есть, он бы, конечно, восстановился, но уже мертвым. А так мы сидели и хмуро молчали, кусая губы, деля на двоих теперь уже его боль, пока я держала его перестраивающийся энергетический каркас своим, едва справляясь с нагрузкой. Как если б к собственному кругу кровообращения (и не только) подключила еще один, и оба их 'повесила' на собственное сердце. Вокруг гремел гром, летали молнии, сыпалась посуда, кричали, кто-то пытался добраться до нас — все это мелькало на краю сознания, не привлекая внимания толком. Все, о чем я могла думать, так это о том, как здорово, что я догадалась добавить в заклятье вектор на живое.
Потом с хитиновым хрустом вся эта конструкция рухнула внутрь, и рассыпалась, оставляя меня смотреть в расширенные стеклянные какие-то глаза брата, а обозленных моей выходкой братьев скорбно молчать вокруг.
— ВИРИЭЛЬ! — уже как-то привычно взревел магистр, изображая из себя сирену, но как-то неубедительно, даже толком не прервав беседу с Яшмой.
Варвар потер пострадавшее от начальственного рева ухо, Магистр, сверля меня взглядом, тихо извинился.
И в этот миг мой невольный сообщник пришел в себя. И нас накрыло. Насильственно сдерживаемая сила целителя вырвалась из него хаотическим облаком, растеклась далеко за пределы храма, излечивая всех и все подряд. Я слышала тихую ругань Алуриана, которому 'благодетель' не смог вылечить глаза, но вернул чувствительность глазным нервам, и зарастил весь пирсинг. Все прочие были куда более сдержаны. Или более экзальтированны. Со двора послышались вопли восторга — это паломники обнаружили нежданный дар. Даже у меня в спине что-то хрустнуло и словно стало на место. Что там говорить — даже перепелки с блюда во главе магистерского стола взмыли под потолок и закружились с громким щебетом. Даже плети черно-зеленых роз, обвивавшие трапезную снаружи, вдруг ожили, покрылись темно-вишневыми цветками, и пышные кисти запустили даже в окна.
Магистр прервал невольную истерику окружающих небрежным движением брови. Очередной взгляд в мою сторону был полон насмешливого интереса, но гневаться он прекратил. Даже в шутку. Слегка снова повел бровью, ликвидируя первозданный хаос в Трапезной, и негромко пригласил нас занять свои места. Мы мигом расселись. Крыло Бабочки подошла и увела с собой моего подопытного брата. Нужно ль упоминать, что о гренках он и думать забыл? Так и шел за ней, в прострации, поминутно оглядываясь то на Магистра, то, почему-то, на меня.
— Вот сделаешь из нас святых... — добродушно пожурил Шарис, получивший сказочное наслаждение от сотворенного мной скандала.
Над столами прошла короткая, но повальная, эпидемия кашляющего смеха. Но, постепенно, все вернулось на круги своя.
Обед продолжился. Как и всегда, ровно час. За это время мы обычно успевали наговориться, так что итоговое выступление Магистра слушали с благодушным интересом. Это речь была чем-то вроде проповеди, как делают о монастырях Света, но посвящена не покаянию и всепрощению, а самосовершенствованию и исправлению недостатков. Разбор полетов, так сказать. За триста лет Магистр так пристрастился, что к каждому выступлению относился с трепетом и тщанием, которые раньше явно применялись им в других местах, не столь отдаленных. Попытка же избегнуть этой величайшей награды воспринималась им как-то не так. В том смысле, что всяческие молнии и ледяные скульптуры, конечно, красивы, но не слишком ассоциируются у меня с обедом. Особенно когда потом приходилось тратить часы, подбирая обратное заклинание так, чтобы не разнести пострадавшего на мельчайшие частицы. Чаще всего на эту ответственную работу Магистр назначал меня. И гадай сама (ладно, ладно, 'сам'): то ли тебе наряд вне очереди вручили, то ли оделили наградой. Впрочем, временами эта работка доставляет мне истинное удовольствие...
Однако, похоже, в тот день провидение решило положить конец этой традиции. Едва Великий Магистр Храма Тьмы, и тому подобное и так далее, Къярен, поднялся и уже открыл было рот для явления собравшимся очередной эпохальной речи, как тяжелые створки главного входа с треском распахнулись, снеся на пару метров крайне недовольных этим обстоятельством дежурных охранников (у нас, все же, военный орден), и в зал в облаке тьмы шагнул мужчина. Кем он был, или нет, сходу понять не получилось, но выглядел он вполне как человек(*).
Вслед за ним вбежал сэр Кевин, кажется, дежуривший мажордомом, весь в пене. Поспешно вытер лицо рукавом, объявил:
— Граф Гильермо Итойя де Болье! — задыхаясь от бега, и прислонился к стене, пытаясь отдышаться.
Невежливый либо нетерпеливый граф, заставивший почтенного брата нестись к Трапезной, невзирая на почтенный возраст, тем временем грохотал подкованными металлом сапогами, приближаясь к столу Магистра в ареоле траурно-багровых вспышек рубинов. Судя по обрывкам рубахи на груди, виднеющимся в вырезе распахнутого камзола, до визита к нам неугомонный граф был ранен. Ну вот, я еще бесплатно и его облагодетельствовала. Обидно.
Оскорбленный в лучших чувствах предвкушаемого мелкого садизма Магистр рот закрыл и величественно опустился в свое кресло, когда гость только ступил на дорожку. Теперь же фиолетовые глаза Къярена потемнели, свившись в галактические спирали. Он застыл, переплетя на груди руки, украшенные длинными выкрашенными в перламутрово-сиреневый с черным кончиком ногтями, в молчании и неподвижности ожидая приближения гостя. Насколько я его знала, их демоничество собирались здорово отыграться на неудачнике, лишившем их тщательно лелеемого удовольствия.
Оценивая шансы, я присмотрелась к нежданному визитеру. А что, может, еще сделаю ставку? Привычка тоже сыграла свою роль. Уже три года прошло, как я состояла в охране, а навыков до конца не растеряла. Гость оказался высок, но не слишком, Яшме едва макушкой до подбородка дотянется. Движения уверенные и текучие, немного нарочито ленивые. Черные волосы до середины спины небрежной волной, пара алых прядок у левого виска. Одет в черный камзол, перчатки, плащ. Плащ развевался так, что походил на сложенные за спиной крылья. Лицо тонкое, почти миловидное, если бы не жесткая линия губ и абрис надменного подбородка. Хищный разрез глаз, чуть приподнятых к внешним уголкам. Полные губы — где-то я читала такое красивое слово... 'Чувственные'! Точно. Клыки. Ножи за отворотами высоких сапог, еще один в левом рукаве, метательные — у ворота, искусно вплетенные в узор. Три, шесть... Кажется, шесть. Или восемь — я не была уверена на счет ножей в сапогах. Меч за правым плечом. Рукоять — червленого серебра летучая мышь, с алыми глазами-рубинами головы-навершия. Судя по всему, зачарованная: почувствовав взгляды, мышь зашипела и яростно полыхнула глазами-кровавиками.
Судя по клинку и специфическим отпечаткам на ауре, вампир Клана Серебра. В его возрасте я не была уверена, недостаточно знаю о вампирах, но, судя по ощущениям, не из последних. Пару раз к нам на лекции приглашали одного из Старших вампиров, но о традициях родичей тот рассказывать не любил, самому ему было уже за семь тысяч лет, и ощущался тот вампир скорее как дух или лич, чем обычный немертвый. Этот казался живым.
Тем временем граф-вампир подошел почти к самому столу, и, все же, коротко поклонился, чем выиграл себе пару лишних минут жизни.
— Магистр Тьмы, Мастера, — проговорил он, с усилием выказывая обязательную при приветствии старших покорность.
Покорность графу не давалась, завывала и претворялась вовсе даже совсем непокорностью, но все любезно сделали вид, будто не заметили его актерского провала. В данном случае большее значение имела сама попытка, а не ее реализация. Уважение выказано, галочка поставлена, к сроку жизни еще две минуты. Примерно так.
— Чем обязан столь бесцеремонному вторжению, сын Клана? — ледяной голос Къярена прошелся по трапезной снежной лавиной, даже снежинки посыпались.
Первое предупреждение, 'бдительность'. В скрещивающихся на вампире взглядах пока не было ничего угрожающего, только азарт (тех, кто сделал ставки), досада (тех, чьи ставки на его немедленную гибель не сыграли) и любопытство (кое излучало большая часть женского коллектива). Гость почувствовал себя немного неуютно, судя по тому, как вдруг выпрямил спину.
— Я сожалею, что был вынужден прервать Вашу трапезу, Магистр Тьмы, — дипломатично начал гость, своей прямолинейностью стремясь с самого начала свести к минимуму все куртуазные дебаты, — но обстоятельства моего прибытия не терпят промедления и особых дипломатических изысков! — соответственно моим выводам закончил он.
На пути ледяной лавины нерушимым препятствием встал гранитный утес, лениво стряхнувший с себя кружево снега. Однако, каков вампир! Он же не знал, что снег был условным для нас сигналом. Вот и постарался, как мог, умиротворить Магистра. Не теряя достоинства и чести, что не так-то просто. Однако, он позволял себя предугадывать. Акцент на 'предугадывать' или 'позволял' — вот в чем вопрос.
Магистр медленно откинулся в кресле, отпил глоток воды, приняв более спокойную позу. Хм, кажется, у гостя появился шанс пережить эту встречу.
— Изложите же нам свою нужду, граф, дабы и мы могли оценить, сколь безотлагательна Ваша проблема, — светским тоном промурлыкал он и в довершение приятно улыбнулся, безмолвно выказав сомнение в здравомыслии гостя.
Нужно отдать должное вампиру — он выдержал удар, и словесное фехтование продолжилось. У графа лицо закаменело, четче обозначились скулы, но ничем больше он не выдал обуревавших его чувств. Сам улыбнулся дружески, даже не показав клыков.
— Прискорбно слышать доказательства небрежения ордена Тьмы своими клятвами... — уронил он с точно вымеренной долей трагизма.
Что, в переводе с дипломатического, означало: 'я хоть чем-то занят, пока некоторые, в нарушение клятвы, с жиру бесятся', поданное так, что не придерешься. Два-один не в нашу пользу. На мгновение стало тихо. В наступившей тишине вдруг с шелестом распахнулись черные крылья Магистра, а я поймала себя на том, что держу руку на мече. Заговорил Дар, элегантно отводя, казалось бы, сокрушительный выпад, ибо недостойно Магистра оправдываться даже и перед рыцарем.
— Ты обвиняешь Храм в нарушении клятв? — шепнул он ласково, вкрадчиво, и голос его ласкал кожу, словно обвивавшаяся кругами змея, безжалостно выворачивая жало слов гостя лезвием к нему самому.
Я с интересом ждала реакции гостя. Продолжи он тему — и его голова украсит замковые выгребные ямы. Попробуй отказаться от своих слов — и ни Магистр, ни любой из Храма тебя не услышат. Но, к счастью, граф оказался не глуп, и нашел правильный выход.
— Я пришел сказать, что мэйны осадили мой дом! — гневно встряхнул волосами граф.
Выдох был общим. Два-два, уважаемый. Впрочем, учитывая, что теперь снова наша подача, два-три в нашу пользу, если б мы продолжали игру. Но гость сумел начать разговор о деле, а значит, игры в сторону.
