Доля Мастера

Если бы не тренированная выносливость и природное умение терпеть, ласточка уже давно сошла бы с дистанции, уступив место более крепким коллегам. Но ни первого ей было не занимать, ни второго — хотя те, кто знал эту ласточку в иной обстановке, никогда бы даже не заподозрили, что весёлый, душа нараспашку и слегка рассеянный господин Тинген-старший на самом деле — один из лучших агентов личной курьерской службы его императорского величества.

Новости, похоже, оказались недурными — завершив чтение, получательница оных глубоко вздохнула и милостиво разрешила гонцу удалиться на заслуженный, пусть и недолгий отдых. Ведь любое письмо предполагает ответ?

*

Уснуть.

И видеть сны.

Сильный, выразительный мужской голос произнёс это, казалось, прямо в сознании.

Мастер привычно пробудился в иной реальности, огляделся методично, но аккуратно: без крайней необходимости не следует тревожить варианты бытия своим присутствием.

Всё правильно: Земля, Москва, горький двадцатый век близится к последней четверти.

Сам — десятилетний, в постели, спину подпирает толстенная подушка выше головы, горло болит, тело ломит. "Снова ангина". Маг вслушался в шаркающие шаги за дверью. "Бабушка идёт, сейчас кормить будет" — ощутилась и такая мысль. И следом — взрослая: "Пора пробуждаться".

— Олеженька, бульончик. Твой любимый, куриный. Давай-ка, выпей.

Бабушкин взгляд был настойчив и тревожен: готовилась уговаривать внука. Но тот послушно кивнул и принял кружку. Бабушка просияла и ласково улыбалась всё время, пока мальчик маленькими глотками пил золотистый напиток.

Вытерев испарину со лба внука, откинувшегося на подушку, бабушка собралась уходить, но услышала тихое:

— Ба... дай почитать.

— Да куда ж тебе, Олеженька, начитаешься ещё! Отдохни!

Но внук как-то так посмотрел — спокойно, выжидающе, — пожилая женщина даже растерялась.

— Что дать-то? "Мушкетёров" или Жюль Верна?

Олежек попросил "Ниву" с бабушкиной этажерки.

Журналы те, сохранившие розоватый цвет обложки, пахли навсегда минувшей эпохой. Олежеку и прежде нравилось перебирать их, листать. Словно пыльца оставалась на пальцах, высушивала их кончики. Знакомые слова выглядели, будто из другого языка, а ещё и вид у букв совсем непохожий на наш. Он уже знал, что это называется шрифт — отец, художник крупного столичного издательства, объяснял.

Но на сей раз хотелось именно почитать. Мальчик выбрал номер, раскрыл наугад.

"Нравственная история Изабеллы и Валентина, или Сказание о вечной любви" — ну и название! Автор — какой-то А. О.-В. И подзаголовок "Легенды N-ской земли". Не приключения, конечно. Про любовь — какие ж приключения?

Но возникшая вдруг сильная уверенность, что прочитать надо, перекрыла те сомнения.

И он не пожалел. Приключений оказалось на несколько номеров подряд — долгое сказание о человеке, чья жена покончила с собой. Не просто — ей в этом помогли. Человек не смирился с потерей, не поддался горю. И сделал всё, чтобы отправиться в долгое странствие по тому свету и вытащить оттуда душу своей жены. Немного напоминало уже знакомую Олегу легенду об Орфее и Эвридике, только, здесь герой победил.

Усталый — читал не один час — Олег крепко уснул. А когда проснулся, почувствовал: здоров.

Очень хотелось есть, поскорее стать большим и непременно совершить свой подвиг.

*

Проводив матушкиного почтового гонца в обратную дорогу, Алиса не сразу вернулась к рукописи. Прежде она уничтожила черновики ответа, в котором извещала императрицу о своей совершенной радости в связи с приездом матушкиной посланницы и сопровождающих её лиц, а также о готовности принять их — и судьбу.

Мать в прямой манере Остенштернов сообщила — рождение сына может стоить Алисе здоровья. Но что это в сравнении с возможностью подарить ненаглядному Вячеславу наследника? Исполнить долг женщины перед мужем... О, Небеса, помогите! Хоть и не участь бесплодной Изабеллы, но упасите бросить тень на семью!

Сжав руки, великая княгиня прошлась вдоль по комнате от бюро к изящной изразцовой печи. Постояла, любуясь картинками изразцов — и мечтая, как вместе с супругом будет показывать их сыну, читать нравственные наставления, которыми каждая картинка сопровождалась, объяснять смысл...

Мечты, ах, мечты... наверное, и Изабелла так же... легенда о жившей давным-давно и трагически ушедшей из мира родственнице с детства волновала Алису. Любовью, сильной, яркой, похожей на чувство Изабеллы и Валентина, великая княгиня оказалась счастливо одарена — но в последний год остро преследовало её чувство, будто проклятие, убившее ту принцессу, довлеет и над нею самой. И непонятно, что было страшнее — это или страх рассказать о своём ужасе даже самому близкому человеку.

Тоску не снимало ни ласковое внимание супруга, ни весёлые личики дочерей. Личный знахарь великой княгини, знавший и пользовавший её ещё в Коренбурге, перепробовал немало способов вернуть молодой женщине былой цвет — но эффект его целительства всякий раз оказывался непродолжительным. Признав, что сам не справляется, знахарь посоветовал великой княгине побывать в обители здешних, как их называли, волхов.

Волхи жили в лесах, поклонялись солнцу, почитаемы были народом — и, несмотря на свою полную, подчёркнутую даже, отрешённость от дел мирских, испокон века были на хорошем счету у властителей. В последней войне с кочевниками, что более шести столетий назад поразила страну, именно волхами присланный воин переломил ход решающего сражения в пользу Вершицы. От отца-правителя к сыну-наследнику передавалось устное завещание всячески волхам содействовать: "Бережливый ум защищает тело и душу, для жизни данные, так да хранит государь Вершицкий свой народ и волхов".

К ним-то и сопроводил знахарь свою августейшую подопечную.

Три дня прожила она у волхов, вернулась посвежевшая, но по-прежнему закрытая. Немедленного чуда, на которое так надеялся имперский знахарь, не произошло — однако, Алиса перестала чахнуть, начала выходить из покоев, регулярно совершала верховые прогулки и много времени проводила в детской.

К великой княгине почти вернулась былая бодрость. И, хотя в свет она по-прежнему являлась только в связи с государственными приемами, фрейлины отныне всё чаще после обеда провожали госпожу не в постель, как бывало прежде, а в кабинет, где она долго и старательно работала с документами. И если супруг властью своею не прерывал этого труда, то случалось венценосной писательнице засидеться и до утренней зари.

По вершицкому обычаю, великая княгиня помянула добрым словом волху, давшую ей совет, и вернулась к занятию, которое прервал матушкин письмоносец.

Родина супруга богата была легендами и сказаниями — но и там, где родилась Алиса, преданий ходило немало. И, вернувшись от волхов, затеяла княгиня журнал... пусть состязаются в нём старинных историй любители и сочинители новейших драм! Названием долго не мучилась: известно же, от древности до нови — один шаг.

О венценосной учредительнице знали все, но что она ещё и среди корреспондентов журнала, хранилось в глубокой тайне по велению самой.

Талант легко и складно записывать свои мысли Алиса развивала с детства, приученная вести дневники. Как же теперь давний навык помогал.

"Поучительную сию историю рассказываю тебе, досточтимый читатель, со слов нянюшки моей, уроженки

* * *

государства. За столетия приукрасилась история легендами и преданиями, одно другого удивительнее. Передаю их тебе все без различия правды и выдумки, в том виде, в коем достигли они моего слуха.

Король

* * *

-ский женил младшего сына. Валентин звали жениха, невесту — Изабелла, из достославных баронов фон Остенштерн.

Брак обещал быть счастливым. Предки невесты по мужской линии верой и правдой служили короне. Женщины рода славились красотой и тем, что первенцем всегда приносили сына. Будущие супруги знали друг друга с детской поры, когда король изволил охотиться в богатых угодьях Остенштерна и почтил своей особой поместье барона по-простому — с семьёй и небольшой свитой.

Взросление отдалило будущих супругов — он учился в столичном Университете, странствовал, изучал свойства веществ и природу явлений, постигал магическое искусство и науку предсказаний по звёздам. Вернувшись, стал правой рукой старшего брата, к тому времени уже принявшего на себя блистательную тяготу королевского венца.

А она росла в поместье отца, своенравная, как и многочисленные братья, такая же пылкая и любознательная. Гувернанткам бывало непросто уследить за своей воспитанницей: то в кухне находили её, вызнававшую у повара его секреты, то на псарне со щенками, то за книгами в кабинете отца, который слишком многое, увы, позволял своей единственной дочери.

Избалованная, выросшая в безоглядном обожании, но умная и обаятельная девочка обещала стать украшением двора, верной помощницей супругу своему и — увы мужьям пылких женщин — его же головной болью.

Но с юных лет была она влюблена бесконечно — в своего наречённого, а любовь, взаимная к тому же, делает женщину подобной воску в тёплых пальцах.

Через год после возвращения Валентина ко двору и сыграли свадьбу — зело прекрасную, как живописал её придворный поэт. Песню, сложенную им тогда, до сих пор ещё поют в отдалённых горных деревнях той страны.

О волшебном серебряном перстне с прозрачным в нём камнем поют — жених сам изготовил его для невесты. О подарке невесты жениху поют — и она преподнесла любимому кольцо. Простое железное, принадлежало оно давнему предку и было реликвией рода, однако отец решил дать его в приданое дочери. Которая с тихой гордостью вручила кольцо господину своего сердца и помыслов в знак готовности вместе одолевать любые превратности жизни.

Вернувшись из недолгой свадебной поездки в предгорья, их молодые светлости поселились во дворце. И покои их располагались в волнующей любые умы близости к покоям короля.

Служба народу и благу его — а именно так понимали молодой король и его младший брат своё предназначение — дело нелёгкое. Требует бдения, денного и нощного. Так пестует заботливая мать нежное своё дитя, так трепещет влюбленный, предвосхищая каждый шаг любимой

Так же точно опекали друг друга и Валентин с Изабеллой. Но то поход, то долгие совещания с министрами, то принять срочное донесение разведки... женская судьба — вить гнездо, судьба мужская — его защищать".

Великая княгиня перечитала написанное, промокнула глаза платочком, взяла перо и продолжила труд.

*

— Ваше императорское величество, к услугам короны представить позвольте — моя племянница, Диана Ламендор.

— София, без церемоний, — Елизавета была весьма в духе, как то случалось всякий раз, когда её повеления начинали исполняться. — Пусть девочка ваша расскажет нам, как давно владеет она знахарским искусством и... и уберёт эту жуткую дрожь подбородочка у несчастного Макки!

Динь сейчас проще было поработать, чем произнести хотя бы слово... София торопливо возгласила:

— Позвольте моей племяннице сразу показать себя в деле, ваше величество. Пусть бедному Макки полегчает!

Личный врачеватель собачки её императорского величества посмотрел на Динь... посмотрел.

Динь поняла, глубоко вздохнула, гася волнение, опустилась в реверансе и постаралась произнести как можно внятнее:

— Смиренно прошу прощения, ваше императорское величество, я спе... специализируюсь на женских хворях, и, если позволите, сниму начинающийся жар у вас и недомогание у ещё одной дамы в этой комнате.

Елизавета приподняла было брови... но кивнула. Жар, в самом деле, подступал и сейчас, и вообще накатывал всё чаще. Случались и мигрени. Спору нет, личный целитель императорской семьи знал своё дело и неизбежное даже у императрицы смягчал, но чтобы вот так, поймать приступ в начале, почувствовать боль без жалобы пациента... Посмотрим, как девочка справится с Алисой, конечно, но можно уже и подумать, чтобы выписать её персонально к малому двору.

Динь попросила императрицу удобнее устроиться в кресле, прикрыть глаза и сосредоточилась на эфирном теле пациентки. То для такого возраста находилось в весьма хорошей форме, придворный знахарь старался. Оставалось лишь подкрутить тут... и вот тут. Теперь пройтись по каналам, ауру пригладить... София залюбовалась работой племянницы — ни суеты, ни лишних движений... почему-то подумалось о гончаре.

— Причину я не могу убрать, ваше величество, — виновато произнесла Динь, снимая с ладоней остатки чужой энергии, — природе нельзя перечить. Но почистила вас от последствий. Эффект продержится до конца этой луны.

Волна шепотка пронеслась по малой свите. София нервно шагнула вперёд и совсем ненароком заслонила Динь от всех... бедная моя девочка, они станут пить тебя и даже не задумаются, что ты не бесконечна. Тревога снова провернулась в сердце всеми своими крючьями.

Елизавета меж тем жестом дала понять, что хочет остаться с Динь, удержав маленькую знахарку взглядом. Свита истаяла.

— Диана, — Елизавета расслабилась немного, отчего показалась моложе, но величие империи по-прежнему читалось и в складках платья, и в морщинах лица, — знаешь ли, что за миссия тебе уготована?

Приседая в реверансе, Динь с грустью отметила краешком взгляда у пациентки всполохи красноты возле лба и в зоне обычно зелёного сердечного вихря. Но пока Елизавета бодрствует, исправить не удастся. Остаётся лишь поведением своим не вызывать большего волнения:

— Я вся внимание, ваше величество.

Елизавета благосклонно кивнула — что ж, а безродная-то выскочка девочку воспитала неплохо, хотя не без дворянской крови тут, видимо.

— Умеешь ли обращаться с женскими снадобьями?

— Да, ваше величество, учитываем фазу луны, в том числе и личной, солнечный день и дату рождения...

— А особенные снадобья знаешь? — императрица голосом подчеркнула самое для неё важное.

— Травить плод?! — испугалась Динь. Замелькали показания, противопоказания, побочные... да усилился испуг за пациентку — краснота быстро стала багровой и усилилась в тёмную синеву, лепестки остальных вихрей сжались, каналы энергий опасно расширились, словно и не работала знахарка с ними вот только недавно.

У императрицы слегка дрогнули брови — аристократа даже в рубище узнаешь по выдержке — и потому продолжила подчёркнуто ласково и чеканно:

— Случается, в теле женщины не развивается плод мужеска полу. Но ведь есть средства... Твоя задача — помочь такой женщине, и принять младенца затем.

Динь слушала очень внимательно, отмечая попутно, как в ходе речи спокойная лазурь горлового вихря меняет оттенок — на раздражающе едкий. Она посмотрела Елизавете в глаза, продавила взглядом — тяжело, строго:

— Что её величество скрывает от верной своей подданной?

Императрица ощутила себя вжатой в кресло, слова из горла не шли никак. Она открыла рот и... закрыла рот.

— Скажите правду, ваше величество, и вам тут же станет легче, — попросила Динь.

Императрица закрыла и глаза. Сделала несколько равномерных вдохов. Лазурь вернулась, багровый остался.