Четырнадцатая дочь. Главы 1-3

Арлена хмуро глянула.

— Трудно у вас со смирением, да, княжна? Ничего, обкатаетесь. Кстати, Совет Магов теперь и ваш враг тоже, поскольку вас признали и прилюдно нарекли княжной Тарланьской... Показать вам ваши покои? Правда, не знаю, интересно ли вам, где тут ванна и туалет.

Танька яростно фыркнула. Но промолчала. Гнев её спадал. Сколько не рычи на Арлену, ситуация не меняется. Она в чужом мире, в чужом дворце, и следовало хоть чему-то научиться. Хотя бы — куда и как здесь ходят по нужде...

Она мрачно втянула воздух носом и напряженно потребовала:

— Покажите мне покои.

Арлена приподняла светлые бровки и намекающее так улыбнулась. Как училка, ждущая от ученицы правильный ответ.

Танька зло выдохнула и добавила:

— Прошу вас...

Лицо Арлены озарилось приятнейшей улыбкой.

— Понимание есть добродетель последняя по счету, княжна Татьяна, но отнюдь не последняя по значению. Она замыкает ряд добродетелей в кольцо, творя тем самым вечный круг. Приятно видеть у вас признаки именно понимания...

Она стремительно развернулась, подошла к пустому углу справа от двери и хлопнула ладонью по каменной стене.

По кладке вдруг прорезался четырехугольный проем. Камни в нем подернулись легкой серой дымкой и превратились в деревянную дверь.

Арлена пояснила:

— Здесь ваша ванная комната, княжна Татьяна. На дверь наложен морок, потому что место, где благородная дама совершает свой туалет, должно быть скрыто. Из соображений приличия. От хлопка по стенке морок спадает, и дверь обнаруживается.

Танька в удрученном молчании зашла вслед за Арленой в ванную комнату. Здесь тоже не было окна, свет шел от двух факелов на стене. Напротив двери красовалась ванна, бронзовая, снабженная с одной стороны длинной спинкой. Над ванной из стены торчала тонкая трубка. Танька присмотрелась. Это был кран, ничем другим это быть не могло! Без вентиля, но кран. А кран предполагал наличие водопровода и канализации.

Она не поленилась и заглянула под ванну, стоявшую на массивных бронзовых лапах. Снизу и впрямь имелась труба, уходящая в пол. Значит, есть слив. Вот тебе и средневековье с частичными удобствами.

Танька ощутила нешуточное облегчение. Все-таки девушке из двадцать первого века без водопровода и канализации жить неуютно.

Прочие удобства напоминали те, что были в их квартире в Москве. У одной из стен стоял стульчак, прикрытый резной деревянной крышкой, на другой стене висело зеркало. Под зеркалом стоял столик с глубокой чашей.

— Поглядите сюда, княжна Татьяна. — Величаво сказала Арлена. — Итак, чтобы принять ванну...

Из рассказа Арлены, очень подробного, Танька уяснила следующее. Почти всё в этой туалетной комнате было как на родине. Но были и отличия.

Что бы заработал кран или слив ванны, следовало просто хлопнуть по ним ладонью. До простой пробки или задвижки на кране здесь ещё не доросли, и все трубы открывались и перекрывались исключительно магией.

К чаше под зеркалом надо было прикоснуться пальцами, и она наполнялось водой. В ней ополаскивали руки и лицо. После чего нужно было хлопнуть ладонью по столику, и вода утекала в трубу, утопленную в стене за чашей.

По обеим сторонам зеркала в стене были сделаны два углубления. В одном из них была налита жидкость для полоскания зубов. В другом — жидкость для умывания рук и лица.

Жидкое мыло и зубной лосьон, перевела для себя Танька. Она сунула палец в углубление с мылом, понюхала. Жидкость была густая, маслянистая, как хорошо взбитый крем, и пахла цветочками. Над бронзовой ванной тоже имелось углубление с мылом.

До шампуней и бальзамов здесь не доросли. Впрочем, наличие мыла уже радовало. Пахло оно вроде ничего...

На роль полотенца предназначалась простыня, висевшая на крюке рядом с ванной.

Они вернулись в спальню-узилище. Арлена, переступив порог ванной, хлопнула по стенке рядом с косяком. Дверь снова обрела вид каменной стены. Танька запомнила фокус — и то место, куда Арлена била. А то ещё придется ночью спросонья вставать — и будешь колотиться в стенку до утра, ища заветную точку...

— Вот и все. — Почти жизнерадостно сказала Арлена. — Может, вы уже передумали, княжна Татьяна? И готовы жить вместе с нами, бороться и искать...

Танька насупила брови.

— Что ж. Особа благородной крови — а вы безусловно особа благородной крови — не может так скоро отказываться от своих слов, сие было бы просто неприлично. — Церемонно сказала Арлена и присела в реверансе. — Прошу прощенья, княжна Татьяна, если я оскорбила вас, предположив, что вы уже передумали. Хлеб и воду вам будут приносить трижды в день. Не пытайтесь выйти из двери — все равно не получиться. А теперь я удаляюсь...

И она вышла.

Танька, поразмыслив, решила принять ванну для успокоения нервов и души.

Точку, которая разоблачала дверь, она нашла сразу же. Зашла, двумя пальцами осторожно хлопнула по крану. Из краника рванулась вниз струя, весело зажурчала. Вода была приятно горячая. Ей пришло в голову, что надо бы ополоснуть ванну на предмет чистоты. Но бронзовые стенки сияли в свете факелов таким надраенным блеском, что она решила не мучить излишней гигиеной ни себя, ни сияющее чудо.

Танька залезла в воду и пролежала там чертову прорву времени, то и дело спуская остывшую воду и подливая горячую.

Когда она вышла, на резном деревянном сундуке напротив кровати стояла тарелочка, расписанная бордовыми листьями и синими птичками. На тарелке стопкой лежали три куска хлеба, а рядом стоял серебряный кувшин с водой и такой же серебряный стаканчик.

— А я не барыня. — Гордо сказала Танька в пустоту комнаты. — Я и хлебом могу быть сыта. Так что свои ананасы и рябчики держите для себя, буржуи недобитые. Дворяне недоделанные.

Высказавшись, Танька взяла кусок хлеба и надкусила. Хлеб был пышный, солоноватый и сладковатый одновременно. Интересно, кто ей принес тюремную пайку? Увижу в следующий раз, подумала она. И улеглась на узкую койку, снова и снова прокручивая в голове события этого дня.

Танька осознавала, что рано или поздно ей придется сдаться. Домой не отпустят, ибо на кону самое святое — покой родимых хат, которым грозят древние проклятья. А также, согласно гаду Афигидориусу, под угрозой срыва вот-вот окажется местный природный цикл. И цветочки с листочками в неестественные цвета перекрасятся. Стало быть, уныло подытожила Танька, меня скорее заживо здесь сгноят, но не отпустят. Ибо не пожалеть живота дальнего своего — а Танька, как выходец из чужого мира, к ближним причислена быть не могла — ради того, чтобы собственную родину защитить, сие есть мечта всякого толкового патриота...

Её мысли перекинулись на другое. Сколько она сможет отсидеть на хлебе и воде без ущерба для своего здоровья? Две недели, три, четыре? Танька точных сроков не знала, но была уверена, что от такой диеты рано или поздно начнется цинга. А какие у цинги признаки? Десны кровоточат, зубы гниют и выпадают. Она представила себя без зубов. И впечатлилась.

Она и так в красавицах не ходила, а без зубов будет и вовсе на чуду-юду смахивать...

Но сдаваться сразу же, вот так просто, без боя, было неприятно. Претило ей быстро сдаваться. Значит, что? Значит, будем держаться, пока силы есть. И жубы не шшатаются...

Она расстроено повернулась на бок и задремала.

Проснулась Танька от звука открывшейся двери.

На это стоило посмотреть. Объемистую талию Арлены теперь стискивал тугой панцирь корсажа. От талии отходило столько складок, что юбка стояла колоколом. Все это великолепие было пошито из сияющего синего атласа и украшено пышными серебряными кружевами по линии громадного декольте. Подол волочился по полу. Светлые волосы Арлены, раньше окружавшие лицо простым полукругом, теперь свисали с макушки хвостом из блондинистых спиралек. Голову украшала диадема с крупными синими камнями.

Теперь Танька знала, как будет выглядеть кукла Барби после того, как проживет много-много лет и съест много-много котлет...

В руках у Арлены был поднос с кувшином и тремя кусками хлеба.

— Так это вы у меня в тюремщиках... — Хмуро сказала Танька.

Арлена чуть присела.

— Добрый вечер, княжна Татьяна.

Она сгрузила хлеб на тарелку, в придачу к недоеденному. Заменила кувшин. Сказала:

— Знаете, на улице сейчас вечер, княжна Татьяна. Прекрасный такой закат, совершенно изумрудный... Через полчаса у нас будет ужин, после него — танцы. Мы тут в нашем изгнании время от времени устраиваем сами для себя скромные семейные вечера. Кузен Арентил чудесно играет на скрипке, стоит послушать...

— Не искушай... те. — Пробормотала Танька. — Не уступлю, и не надейтесь...

Арлена вздохнула.

— Ах да, по правилам вашего мира девице сразу же уступать не положено, сие есть неприлично. Что ж, поломайтесь вволю, княжна Татьяна. Все легче будет потом, когда наконец согласитесь.

Она улетучилась с лукавой улыбкой, а Танька встала и взялась за хлеб. Желудок урчал. Она умяла все пять кусков, три свежих и два с прошлого раза, запивая их водой. Потом упала в койку, представляя, что было сегодня на ужин у мамки с дедом.

В гастрономических мечтах она незаметно уснула.

Проснулась Танька от странного звука, села на кровати и прислушалась.

Из середины комнаты доносился непрестанный шелест, негромкий, но заполняющий всю комнату и плещущийся в ушах, словно рокот отдаленного прибоя. Таньку обдало холодом, сердце стремительно заколотилось. Потом она припомнила слова Арлены. О призраке королевского происхождения.

Танька попыталась успокоиться. Подумаешь, призрак! Да к тому же плаксивый. И неопасный, как сказала Арлена. Для местных — самое привычное явление, по словам все той же Арлены.

Да, но она-то местной не была...

Минута тянулась за минутой, но призрак все не появлялся. И шелест не умолкал. Танька бдительно осматривала комнату, каждую секунду ожидая, что сейчас из какого-нибудь угла появиться унылая серая фигура, волочащая за собой длинные рукава.

В какой-то момент, оправдывая её ожидания, в углу возле двери вылепился лоскут серого тумана. И начал понемногу оформляться в смутную фигуру.

Сердце у Таньки остановилось, а потом заколотилось в бешеном ритме. Она глотнула воздух широко открытым ртом — и только тогда осознала, что несколько мгновений вообще не дышала...

У Аделины дер Фонрайт было мелкое туманное личико и рукава, облачно-серыми шлейфами стелющиеся над полом. Распущенные волосы прядями вились по воздуху.

— Узнай, незнакомая дева, как страшно сей мир меня предал! — Печально провозгласила гостья.

И хоть Арлена говорила, что призрак этой кисейной барышни никакой опасности не представлял, Танька ощутила, как её желудок превратился в холодный тяжелый ком.

Аделина дер Фонрайт надрывно вздохнула. Вздох у девственного призрака был совершенно не девичий. Словно железо об железо заскрежетало.

— Проклятый мир! — Возвестила она. — Который одних возносит на башни замков, а других погребает под этими замками! Что ты скажешь на это, о дева?

— Мир, он такой. — Прошептала Танька, косясь на факелы.

Почему-то ей казалось, что сейчас они горели слабо. В то время как ей хотелось света, да поярче. У Таньки было полное ощущение, что тьма в комнате становилась все гуще. А фигура призрачной гостьи, напротив, вроде как начала испускать свет.

— Фундамент сего замка строился с одного камня. — Слезливо сказала Аделина. — На один камень поставили два. На два — ещё четыре...

— А на них восемь? — Предположила Танька.

Призрак на её слова внимания не обратил, и продолжил заунывно:

— А потом, когда фундамент стал достаточно широк, привели меня. Я была в сером платье невесты, рукавчики в десять локтей длиной, как положено...

— Чудная картинка. — Сглотнув, сказала Танька.

Ей никогда в жизни не приходилось разговаривать с призраком — и потому дыханье у неё сбивалось на каждом слове. Она сама не знала, зачем разговаривала с Аделиной. Наверно, от страха.

Последние Танькины слова Аделина дер Фонрайт расслышала.

— Что? О да, я была как картина, лучшая картина кисти мастера Ярера. Я шла тихо и безмятежно, как это и положено девице из рода Фонрайтов. Но моя душа кричала проклятье, проклятье тем, кто принес на нашу землю свои ритуалы, свою проклятую волшбу, которую они называли магией.

— Полностью с вами согласна. — Выдавила Танька. — Меня саму сюда притащили с помощью этой самой... проклятой волшбы. Которую ещё называют магией. И заточили здесь, как узницу.

Девица распахнула призрачные очи.

— И тебя тоже хотят замуровать в этом замке, о незнакомая дева?

— От меня кое-чего ждут. — Испуганно выдавила Танька. — Но замуровать — нет. Надеюсь, что нет!

— А... — Аделина дер Фонрайт вздела к груди укрытые рукавами ладошки, сложила их молитвенно. — Но если тебя все-таки поведут муровать, отнесись к этому смиренно, дева. И с достоинством ступай к своему последнему покою. Как это сделала я...

Она скользнула к центру комнаты и растаяла там. Факела тут же засияли с прежней яркостью. То ли призрак своим появлением приглушал их, то ли просто в присутствии этой персоны воздух темнел...

Танька ещё какое-то время лежала, косясь взглядом в центр комнаты. А потом погрузилась в тяжкий сон, наполненный непонятными и пугающими сновидениями, которые она потом так и не смогла вспомнить.

Наутро хлеб принес молодой парень с черными кудряшками. На звук открывающейся двери Танька проснулась мгновенно. Помедлила, лежа под одеялом, поглазела на симпатичного парнишку, что дошагал до сундука, избегая глядеть в сторону кровати. Парень заменил пустую тарелку на другую, с хлебом. И поменял кувшин на вновь принесенный.

Когда кудрявенький развернулся к двери, Танька решилась. Рывком села в кровати, позволив одеялу упасть на колени. Прогнулась, что бы грудь — она у неё была маленькая, но все же имелась — гляделась пообъемистей. И сказала, улыбаясь во все тридцать два зуба:

— Здравствуйте! Скажите, а на воле сейчас что, вечер или уже утро?

Умом она понимала, что сейчас там наверняка было утро. Или полдень — в зависимости от того, сколько она спала. Но надо было повалять дурочку, и она её валяла.

— Не... — Сурово начал парень, глядя перед собой. Потом взгляд его все-таки скользнул на Таньку. И на её грудь колесом.

Старенькая застиранная футболка, в которой Танька вчера вышла из дома, натянулась очень даже откровенно...

— Не велено разговаривать! — Выпалил парень. И рванулся к двери.

У Таньки мелькнула мысль вскочить и кинуться следом. Если пристроиться сразу же за кудрявеньким, может, удастся выскочить наружу?

Вот только куда бежать после? В этом мире она была чужая среди чужих. Да и парнишка тревогу поднимет, не будет же он столбом стоять.

Парень переступил через порог комнаты, и тогда она заметила нечто, чего не видела прошлым вечером, когда приходила Арлена. Воздух в дверном проеме, пропуская кудрявого, подозрительно блеснул. Синеватым отсветом. Надо думать, что и тут имела место магия. Проклятая волшба, как это охарактеризовала Аделина...