Кукла Советника

И что такое флер?

Услышав звук поворачивающегося ключа, я вскочила, вытянулась в струнку. Мучнисто-бледный Тимар в изнеможении опустился на постель, и даже в тусклом свете очага были видны темные круги под его глазами. На левой ноге белела наспех наложенная повязка.

— Помоги сапоги снять, — буркнул он, сбрасывая с кровати одежду.

Несмело приблизившись, я стянула с парня обувь, аккуратно поставила ее рядом.

— И бриджи.

Услышав про штаны, я шарахнулась в сторону, вжимаясь в стену.

— Да не будь ты дурой, — проворчал парень, разматывая бинт. Зашипел, когда пришлось рвануть ткань. — Во-первых, ты мелкая еще, а, во-вторых, совершенно не в моем вкусе. Тяни, давай, мне наклоняться больно.

Потупившись, я помогла ему раздеться, сложила одежду на стул. Снова застыла в ожидании приказаний. Как себя вести, я не знала, и потому придерживалась единственно знакомой линии — помалкивать и выполнять.

— Ты шить умеешь? — спросил парень, набросив на бедра простынь.

— Да, господин.

— Чудненько. Тогда завтра выстираешь штаны, зашьешь их, ну и у рубашек кружева-пуговицы поправишь. Там, в сундуке, нитки, иголки и мыло.

В дверь постучали.

— Открой, — велел парень.

Вошла давешняя служанка с подносом и слуга с ведром кипятка. Поклонились и исчезли.

— Помоги рану промыть, — попросил Тимар. — Под кроватью таз.

Кивнув, я наполнила таз до половины холодной водой, наклонив ведро, плеснула кипятка, и осторожно стала вытирать запекшуюся кровь. Время от времени паж ругался сквозь зубы, и я замирала испуганным зайчонком.

— Да что ты жмешься, не собираюсь я тебя бить, — проворчал парень. — Заканчивай скорее.

Я промокнула узкую, в два пальца длиной, рану мягкой тканью, выуженной из сундука, смазала найденной там же настойкой прополиса и забинтовала. Тимар хмыкнул при виде того, как старательно я завязываю бантик.

— Возьми бутерброд, — показал глазами на поднос паж. Сам без аппетита поковырялся в тарелке с рагу, выпил эль и улегся.

— И чтобы из комнаты завтра — ни шагу, — зевнул он, засыпая.

Я грызла мясо и мягкий сыр на огромном, во весь каравай, ломте хлеба. Оставила половину, завернув в салфетку, и положила на подоконник. Тихо ступая, вылила воду из медного таза в раковину, поставила его у стены и легла на сундук. Жесткий, но вполне удобный, если подложить ладонь под голову. В окно по-прежнему стучала так и не унявшаяся за сутки метель, а легкий сквозняк шевелил выбившиеся из плетения соломинки циновок на полу.

Когда я проснулась, в комнате никого не было. Высунула нос из-под одеяла, потянулась. Погладила мягкую шерсть, укутавшую меня теплым облаком. Вспомнила, что видела это одеяло на кровати Тимара. Неужели он меня укрыл? Хотя, больше некому...

Я побрызгала на лицо ледяной водой, поскребла морозные наледи на стекле, поворошила уголья в камине и даже подкинула туда пару поленьев из появившейся вязанки. Вскоре огонь весело затрещал, а я поставила таз с водой на решетку — греться. Неудобно, горячо, но ослушаться Тимара, приказавшего сидеть в комнате, даже в голову не пришло. Кровь с бриджей отстиралась неожиданно легко: сиреневое мыло зашипело на пятне, растворяя его, а потом быстро смылось водой. Я с уважением погладила горшочек — бытовая магия это вам не жженные стебли подсолнечника.

С шитьем дело обстояло хуже. Мои умения ограничивались лишь латанием лохмотьев, которые я сшивала грубыми стежками, а тут — полдюжины тонких льняных рубашек. Я подшивала кружева и отпарывала их, снова пришивала, пытаясь имитировать аккуратную строчку портного. Заодно припомнила все слова, которыми Магда награждала помощников за нерасторопность. С четвертой или пятой попытки у меня, наконец-то, получилось более-менее прилично. Правда, к этому времени уже стемнело; за весь день я героически отремонтировала целый рукав, и, кое-как, стянула нитками испорченное на груди платье. Вернувшийся Тимар, пока я помогала ему промыть рану, все поглядывал на крупные стежки, спорившие размером со шнуровкой, а на следующий день принес мне простую, немного поношенную, но от этого не менее чудесную солнечно-желтую тунику из крашеной шерсти, теплые чулки и чуть великоватые башмаки на толстой подошве.

Княжеский замок мы покинули через два дня.

7

Ранним утром я проснулась от тихого голоса Тимара.

— Да, господин. Я все понял.

Высунула голову из-под одеяла, с молчаливого согласия пажа перекочевавшего на сундук, вопросительно посмотрела на хмурого парня, крутящего на пальце перстень.

— Мы уезжаем, — поднялся с кровати Тимар. Ругнулся, схватившись за ногу. — Брыгово се..! — не договорил.

Дохромал до двери, предупредил стражников, караулящих запертые графские покои, об отъезде.

— Очень больно, господин? — спросила я, укладывая скарб в два кожаных мешка, в которых, при желании, могла бы поместиться сама.

— А ты как думаешь? — огрызнулся он. Даже веснушки побледнели.

Вздохнул, примирительно заговорил.

— Лира, если кто спросит — ты моя младшая сестра по отцу. Ясно?

— Да, господин.

— На людях брат, или Тимар.

— Я поняла.

— Отлично, — улыбнулся он уголком рта. — Хоть ты и не похожа сейчас на кухонную замарашку, и пахнешь получше, но все еще являешься собственностью князя Луара, и вывозить тебя из замка...

— Я не собственность! — вскочила я. — Мой папа был... То есть, он рыцарь!

Парень вздохнул.

— Ты когда его последний раз видела? Год назад? Два? Неужели ты думаешь, что он еще жив? А документы, подтверждающие право на имя, у тебя есть?

— У меня клейма служанки нет!

— Родовой татуировки тоже, — отрезал Тимар.

— Я не рабыня, — всхлипнула я, цепляясь за иллюзию свободы. — Не собственность!

— Не реви, — поморщился юноша. — Вот чего терпеть не могу, так это девчачьих истерик. Собирай вещи, — скомандовал он, натягивая камзол.

Когда я запихнула все, включая свечные огарки в дорожные сумки, паж попробовал их поднять, скривился и, ссыпав горсть меди на ладонь стражника, приказал отнести баулы вниз.

По лестнице Тимар спускался медленно, очень медленно, и я впервые задумалась, чего ему стоили последние три дня, когда бегать вверх-вниз приходилось, как заведенному. Уже и графские сундуки спустили, и слуги все собрались во дворе, а мы все шли, и шли, и шли, делая перерывы после каждого пролета.

Наконец ступени кончились, а Тимар отпустил мое плечо, которое использовал вместо костыля. Закусил губу почти до крови и бодро шагнул на свежевыпавший снег. Метель, наконец, уснула, но колкие, острые льдинки больно жалили кожу. Я поежилась, порадовавшись теплой одежке, и потрусила за парнем, вцепившись в край его плаща.

А он, будто и не болит ничего, порхал, как фейрис, перемигиваясь с фрейлинами, низко кланяясь леди, возвращавшимся с прогулки.

— Вы нас покидаете, молодой человек? — спросила пожилая дама в темном шерстяном плаще без капюшона.

Тимар почти переломился в поясе, целуя руку, вынутую из муфты.

— Да, госпожа. — Его голос понизился, стал скорбным. — Виконт Йарра сегодня к вечеру прибудет в Луар за телом брата. Слуг, и меня в том числе, отзывают.

Навострив уши, я выглядывала из-под плаща. Ну надо же, как заворачивает: 'Виконт Йарра', 'к глубочайшему сожалению'!.. А совсем недавно отнюдь не стеснялся называть короткостриженного графом!

— Разве виконту не потребуется оруженосец? — недоверчиво спросила старая леди. А потом оперлась на Тимара. — Проводите меня к лестнице, юноша, и, заодно, расскажите, кто этот чудный ребенок у вас под плащом. Ну и подробности нападения на графа, конечно.

Фрейлины притихли, а у меня аж сжалось все, когда я представила, как больно сейчас Тимару — старая ведьма оперлась именно на левую сторону.

— Мне нечем похвастаться, госпожа Рушо, — монотонно заговорил парень. — Граф мертв, я ранен. На него, спящего, подло напали наемники из Рау. Я же услышал шум слишком поздно, и смог только отомстить за смерть своего сюзерена.

Старуха, кожа которой под слоем пудры казалась маской, остро посмотрела на Тимара из-под нависших век.

— Но как рау смогли попасть в башню, минуя стражу?

— Через окно, — быстро ответил паж. — На подоконнике остались следы крючьев.

Так вот, почему его кинжал весь в зазубринах!..

— ...А уж как они смогли просочиться в замок, я не знаю. Об этом следует спросить княжеского мага. Как и то, где он был, когда граф истекал кровью! — гневно выкрикнул Тимар и сразу извинился. — Простите, госпожа Рушо, но граф заменил мне отца... Нам заменил, правда, Лаура? — вытащил он меня за шкирку вперед. — Лаура Орейо, моя сводная сестра.

— Лизарийка? — Брезгливо пропищала какая-то леди в беличьем берете.

— Всего на четверть, — вскинулся Тимар. Даже я поверила, что он меня защищает.

— Вы похожи, — прищурилась госпожа Рушо. — Сколько тебе лет, девочка?

— Шесть, — ответила я. Улыбнулась, сделала книксен, и, смутившись, обняла Тимара за ногу. Как раз макушкой до бедра достаю.

Видимо, все правильно сделала. Парень погладил меня по волосам, прикрыл плащом. Фрейлины, не получившие приказа 'Фас!', перестали натягивать поводки, изощряясь в насмешках надо мной, и заскучали, семеня к лестнице и шмыгая покрасневшими от мороза носами.

— Как ваша нога, молодой человек?

— Спасибо, заживает, — поблагодарил Тимар. — Думаю, ничего серьезного.

— У лекаря были?

— Не хватило времени, — сбросил челку с глаз парень. — Покажусь ему уже дома.

Старуха кивнула каким-то своим мыслям.

— Ну что же, юноша, — остановилась она у подножия парадной лестницы, присыпанной, чтобы не поскользнуться, песком. — Благодарю вас за беседу и любезную помощь. Хорошей дороги.

Тимар поклонился ей в спину, а меня прямо подмывало наступить на длинный черный шлейф старухиного платья.

Послав несколько воздушных поцелуев фрейлинам, Тимар повернул к конюшне. И только там, скрывшись от посторонних взглядов, дал себе волю — лицо сморщилось от боли, а сам он сполз по двери в стойло, пытаясь сдержать слезы.

— С-сука старая, она же специально давила на больную ногу, — пожаловался он. — И все допрашивают, вынюхивают, пытаются подловить...

Я, не зная, что на это сказать, молча гладила парня по плечу и вспоминала Джайра. Того я тоже когда-то жалела после взбучки, а потом он устроил на меня травлю.

Сделав несколько глубоких вдохов, Тимар поднялся, вывел каракового коня из стойла, оседлал. Конь протяжно заржал, ткнулся в шею парню мягкими губами. Тимар погладил его по носу, угостил кусочком сахара, потом подвел к лесенке, которую использовали дамы, и, взобравшись на нее, перебросил больную ногу через седло. Поерзал, усаживаясь удобнее.

Глядя на него снизу вверх, я прикоснулась указательным пальцем к щеке, показывая на нестертую слезинку. Парень поблагодарил меня кивком, тронул коленями конские бока.

— Не отставай.

Нас ждали. Караван из четырех саней, в трех — вещи, на последних — служанки, был окружен графской стражей, потягивающей чиар из деревянных кружек.

Тимар ткнул пальцем в первые сани.

— Забирайся.

Возница недовольно потеснился.

— Дай ей шкуру, Броккс,— приказал парень и встал во главе отряда рядом с всадником с командирскими нашивками.

— По коням!

Ворчащий в бороду возница в тулупе, кисло пахнущем овчиной, откинул крышку короба за спиной, вынул старую, побитую молью до самой мездры, медвежью шкуру и укрыл меня с головой. А пока я, барахтаясь, выбиралась, сани тронулись, проскрипев полозьями по гравию под внутренней стеной замка.

Вот проплыла мимо кухня, на которой я прожила последние два года, остались позади казармы и плац, смотровая башня, внешняя стена с марширующими по ней караульными. Их доспехи тускло блестели под неярким, прячущимся за тучами солнцем. Ото рва, с бурлящей, несмотря на мороз, водой пахнуло серой, а потом порыв пронизывающего, несдерживаемого больше стенами ветра сдул тяжелые клочья пара, бросил в лицо горсть колючих снежинок, заставив плотнее закутаться в шкуру. Дорога пошла вниз.

Светлые, всего четыре дня назад, а кажется, в другой жизни, я встретила графа, так резко и больно изменившего привычный ход событий. К лучшему ли?

— Что ты крутишься, — буркнул Броккс, когда я завозилась, усаживаясь спиной вперед.

— Простите, господин, — прошептала я, провожая глазами гранитную цитадель, сливающуюся с тяжелыми низкими тучами.

8

Я проснулась от того, что Тимар тряс меня за плечо. С трудом подняла набрякшие от выплаканных слез веки — все-таки разревелась, когда ущелье повернуло, и замок скрылся из глаз. Там я была худо-бедно накормлена, пристроена, да и повариха меня жалела, подсовывая куски, хоть и не вступала в прямые столкновения с матерью. А теперь?.. Вот и всхлипывала от жалости к себе, пока не уснула.

— Держи.

Парень сунул мне обжигающе-горячую металлическую кружку, кусок сыра и яблоко.

— Захочешь облегчиться — далеко не уходи. После метели здесь опасно. И не шуми.

Я согласно закивала, разглядывая нависшие над головой горы. Бело-синие, хищные, мерцающие вмерзшим в трещины льдом, они изводили, затаптывали частыми обвалами хилые деревья и бодылья кустарника, едва заметно вибрировали, грозя обрушить на нас лавину.

Две служанки, опасливо поглядывая вверх, возились у костерка, раздавали чиар и хлеб с сыром, третья, сипло дыша и кашляя, лежала под грудой шкур. На больную старались не смотреть — воспаление легких в дороге равносильно приговору.

На меня тоже не обращали внимания. Демонстративно не обращали, но спиной я чувствовала неприязненные взгляды. И если в жизни служанок мало что поменяется, то в том, что отряд расформируют, сомнений не возникало. Хорошо, если оставят в замке, разделив по одному-двум среди других двадцаток. Хуже, если отправят для охраны рудников, и совсем плохо, если к Лесу, Зов которого мало кто мог побороть, и люди пропадали. Иногда просто исчезали, отойдя всего на десяток шагов от тропы. Иногда, глядя прямо перед собой безумными глазами, разворачивались и шли к деревьям, не реагируя на окрики. И даже будучи связанными, извивались, пытаясь уползти в чащу. Жуть.

Стоянки длились недолго, от силы, полчаса, и сани снова ползли по извилистой дороге. Вверх, объезжая брошенные древним ледником валуны. Горизонт отодвигался, и холодное солнце, издеваясь, выглядывало из-за скал. Яркое, оно совсем не грело. И ветры, ледяные ветры на вершинах, острой крошкой пытающиеся снять скальп с неприкрытой головы. Я укутывалась в шкуру, оставив узкие щели для носа и глаз, и смотрела на орлов, кругами поднимавшихся к облакам. Не ездовых, диких, младших братьев тех крылатых монстров, что курлыкали в тщательно охраняемом орлятнике на подветренной стороне замка.

К острым пикам мы, конечно, не поднимались. Туда вели тропы, по которым носились только горные козы и безумцы, собирающие их линялый пух. Резко сужающаяся дорога шла вдоль обрыва, всадники и возницы спешивались, завязывали глаза лошадям и медленно-медленно вели их, прижимаясь к каменной стене. Стальная оковка саней противно взвизгивала, задевая гранит, лошади храпели, а я с опаской поглядывала вниз, на морозный туман, клубящийся на дне.