Четвертый месяц зимы. Книга вторая: Плененная душа

О Юлии в суете все позабыли, и девушка, заливаясь слезами, помчалась к своему спутнику — "искать справедливости"...

— А я-то что могу сделать? — споткнулся, это услышав, Эдан.

— Ну как же! — запричитала леди. — Несчастного юношу из беды вытащить!

— И как ты это себе представляешь? — застыв посреди улицы, холодно взглянул на нее мужчина. — Да с чего мне вообще кого-то вытаскивать? — повернул он назад к их подворью.

— Так он же... не виноват, — робко пискнула, не веря в такую черствость, Юлия. — Это ведь они...

— Не они, милая, а ты! — едко отрезал светловолосый. — Это ты виновата! Тебя просили не выходить одной? Предупреждали? Вот теперь из-за твоей глупости дурака-мальчишку повесят. Гордись!

— Но... как же... — слезы вновь хлынули из ее глаз. — Ну, Эдан! Пожалуйста!

Он зло пробуравил ее взглядом, схватил за локоть и втолкнул в сени.

— У тебя две минуты, чтобы плащ накинуть!

— А?

— Платье разорванное прикрой — и пошли! Живо!

* * *

Управляющий лорда вместе со старостами, зареченским и местным, устроились в доме последнего за столом с хмельным питьем да снедью — дабы, как водится, "залить" и "заесть" потрясение, а заодно и рассудить, что все-таки с "душегубом", чуть не лишившим жизни любимое чадо, делать.

Упомянутый "душегуб", вытащенный для допроса, сидел, избитый и связанный, пред светлыми очами начальственной троицы. Земляной пол отдавал подвальным холодом. Несчастный студент ерзал, болезненно постанывал, испуганно поглядывал на своих мучителей единственным не заплывшим глазом, — и вид имел до крайности жалкий.

Эдан ворвался в избу на середине горячего спора насчет способов казни. Управляющий склонялся к "повесить, ибо так с бродягами по закону положено", старосты же в один голос кричали: "в реку бросить — и не придется на погребение тратиться". Бледнеющему все больше обвиняемому не удавалось вставить ни слова.

— Да что же вы, мерзавцы, творите! — прервал их беседу отчаянный крик влетевшей вслед за спутником леди Юлии. — За то, что над леди надругаться не дал — и повесить? За то, что даму защитил — в реку?

Спорщики замолкли на полуслове, удивленно раскрыв рты. Эдан поморщился. В глазах "душегуба" появился слабый проблеск надежды.

— Так не надругались же! — наконец, нашелся зареченский. — Ты, барышня, цела-невредима, а сын мой... поми-ра-е-ет!

— А все из-за разбойника проклятого! — поддакнул здешний староста воплю собрата.

Управляющий только развел руками — будто извиняясь за мужицкую упертость.

— Да вы!.. — задохнулась от ярости девушка. — Ладно, — поспешно взяла себя в руки. — Сколько хотите за несчастного юношу? Десять золотых? Двадцать?

Эдан от такого вольного обращения с его деньгами даже опешил.

Лицо управляющего загорелось предвкушением: сумму-то барышня сулила немалую! Сельчане, однако, в своем праведном гневе остались непреклонны. Нет, конечно, приди к ним Юлия с тем же предложением через день-два, когда выветрились бы уже хмель да ярость, а "убиенный" встал на ноги и отправился на очередной молодецкий подвиг — жизнь невезучего студиозуса продали бы, не задумываясь. Но сейчас попытка подкупа деревенских лишь подзадорила, а добиться возмездия стало для них теперь делом чести.

Мастер это сразу почувствовал. И понял: пора брать дело в свои руки.

— Юлия, выйди! — приказал он.

— Но...

— ВЫЙДИ!

Неохотно, она повиновалась.

Извлеченный из кармашка у Эдана на поясе, звякнув, лег на стол золотой кругляш. Взгляды тут же обратились к нему. Недоумевающие — старост, подозрительный — студента, все более испуганный — управляющего... Они смотрели, еще не понимая, на странную золотую монетку. Монетку без герба, но с двумя столбиками знаков.

На лицензию первой степени.

— Развяжите парня, — тихо распорядился Эдан.

— Это почему?.. — открыли было рты деревенские.

— Лисарь, Грохот! Делайте, что господин велел! — рявкнул на них управляющий. И добавил угодливо. — Сейчас, сейчас, мы мигом! Что же вы с госпожой сразу не сказали?

Студиозус смотрел теперь на своего спасителя с нескрываемым исследовательским интересом: как ребенок на паука, которому хочется повыдергивать лапки, да боязно — вдруг ядовитый...

Эдан даже поежился.

— Пошли, — буркнул он, помогая жертве деревенского правосудия встать и размять ноги. — Зовут-то как?

— Риэ.

— Риэ? Риэ... Знакомо звучит... Профессор Зарта, историк, и Риэ, его помощник: "К типологии некоторых доимперских символов, найденных на алтарях и надгробиях", — процитировал мастер библиотечную карточку. — Правильно?

— Правильно, — с некоторым удивлением согласился студиозус.

— Толковый трактат. Жаль, Храм его запретил.

Было видно, что на языке у парня так и вертится к Эдану куча вопросов, но задать ни одного он не успел — за порогом старостовой избы их встречала целая делегация. Первой, забыв о манерах, на шею своему герою-спасителю бросилась леди Юлия. За ней подтянулись, сочувственно ахающие старушки: свидетельницы недавнего происшествия и ярые ненавистницы "лодырей да охальников" — зареченских гуляк. А на улице уж и прочие караулили — совсем не столь дружелюбные. До дома провожали почти всей деревней.

Прослышав о переполохе, Алим уже мерила тревожным шагом хозяйское подворье.

— Что? — завидев Эдана, бросилась к нему.

— Вот, болезного к тебе привел, — указал тот на ковыляющего следом Риэ. — Юлия, оставь его в покое! Дай парню в себя прийти, умыться, переодеться!..

Девушку оттеснили к дому, студента же втащили в тесную летнюю кухоньку, поставили перед чаном с водой для умывания, вручили чистые штаны да рубаху с хозяйского плеча. Затем напоили теплым травяным чаем — а знахарка вытащила одну из своих целебных мазей...

— Некогда с притираниями и перевязками возиться! — остановил ее светловолосый. — Могу поспорить, хозяева еще до вечера на дверь нам укажут. А если не укажут — так деревенские ночью заявятся: восстанавливать "справедливость"... Исцели его, пообедаем наскоро — и уходим отсюда.

— Но... — странно растерялась Алим. — Мне, чтоб исцелять, руки открыть придется, — с намеком посмотрела она на Эдана, потом на дверь.

— Так давай! — и бровью не повел тот. — Меня шрамами не испугаешь, а Риэ... потерпит.

Лекарка нерешительно замялась.

— Как прикажешь, — сдалась наконец.

С усилием она стянула перчатки, оголяя изуродованные рубцами, распухшие в суставах пальцы. Студиозус охнул, едва сдержавшись, чтоб не отшатнуться.

"Как-то не похоже на шрамы от ожогов", — тихонько отметила Лая.

"Не похоже", — задумчиво согласился Эдан.

Руки целительницы неуверенно коснулись разбитого лица, погладили вспухшее веко... Тяжелая дрожь разлилась в воздухе.

Ноздри мастера расширились, впитывая знакомое ощущение чужого дара — очень сильного дара. И тщательно до сих пор скрываемого...

Риэ громко закричал.

* * *

— Никогда не думал, что исцеление настолько болезненно! — смущенно говорил он Юлии три часа спустя, когда их, теперь уже, четверка топала по кочкам деревенской дороги в сторону большого тракта.

Избавленный от синяков, отмытый, в чистой одежде и даже выбритый, Риэ теперь выглядел не то, чтоб красавцем, но юношей, вполне способным зажечь девичье сердце. Темно-русые кудри, большие карие глаза, стеснительная улыбка с ямочками, делающая его лицо милым и по-женски мягким, — чем не подходящий набор для первой влюбленности? И, что самое главное, в отличие от негодяя светловолосого, на благородную леди поглядывал студиозус с глубоким, искренним восхищением — как и полагается смелому герою смотреть на свою даму...

— Это тебе еще повезло, что переломов не было! — со зловещей улыбочкой встрял Эдан, мгновенно убивая в Юлии всякую мечтательность. — Некоторых целителей, знаешь ли, от лишней боли избавлять нарочно не обучают...

Хромающая позади Алим усиленно делала вид, что разговор ее не касается.

— Куда мы вообще идем? — не выдержав, перебила леди. — Пешком, да еще и на ночь глядя?

— Ну, если я правильно рассчитал, у нас все шансы выйти навстречу моим людям...

— А если нет?

Светловолосый молча пожал плечами да ускорил, и без того резвый, шаг.

— Интересный у тебя спутник, госпожа! — странным взглядом проводил молодого мужчину Риэ. — Кто он такой?

— Эдан? Наемник... кажется, — впервые засомневалась Юлия. — Говорил, что в военной школе учился...

— И давно его знаешь?

— Да вторую неделю всего. Я на корабль до столицы села — думала, к честным морякам попала, а они просто негодяями оказались! Эдан мне тогда помог, а потом я с ним пошла...

— Вот так просто и пошла? — удивился юноша. — С незнакомцем, случайным встречным?

Что ж, со стороны это действительно выглядело странным. И Юлия тут же почувствовала себя глупо — чего она терпеть не могла.

— Никто же не тащил меня против воли! — немедленно рассердилась леди. — У меня был выбор, и я сама согласилась!

— Знаешь, — чудно взглянув на девушку, осторожно заговорил Риэ, — я однажды давал уроки сыновьям купца, двум ужасно избалованным мальчишкам. И вот никак не мог с ними справиться! Малолетние негодяи учиться не хотели, чуть что — бежали жаловаться отцу, а тот и слышать не желал моих оправданий... И знаешь, что я сделал? Подольстился. Убедил мелких оболтусов в их талантливости и важности. Устроил так, что до сих пор они считают, будто учились исключительно по собственному выбору и пожеланию, а ведь в результате совершилось как раз то, что нужно было мне!..

— Хочешь сказать, я дура? — обиженно съежилась девушка.

— Он хочет сказать, — обернулся к ним Эдан, — что ты наивный ребенок, всю жизнь проживший под отцовским крылышком. И что я вынудил тебя принять выгодное мне решение, а ты этого даже не заметила.

— И это... правда? — поразилась Юлия.

— Конечно, правда, — небрежно пожал светловолосый плечами. — Но, — тут же пресек готовое выплеснуться возмущение, — теперь уже поздно отказываться!

— Это почему?!

— Потому, милая, — вздохнул он сочувственно, — что у меня опасное ремесло. И, к сожалению, тебя уже заметили в моей компании... Оставайтесь здесь, я гляну, что там за поворотом.

Эдан скрылся в придорожных зарослях.

— Вот мерзавец, а? — возмущенно зашипела ему вслед Юлия.

— Ты бы поосторожней с ним, госпожа, — тихо предостерег Риэ. — Я много повидал солдат да наемников, и, говорю тебе, этот не из них. Слишком самоуверенный, без капли угодливости или почтения. Чересчур для военной школы образованный. Да и за обедом, вспомни, как себя вел...

— А что за обедом не так было? — искренне удивилась девушка, припоминая безупречные манеры светловолосого. — Обычно он себя вел...

— Это для тебя, благородной леди с хорошим воспитанием, обычно! А для безродного авантюриста более чем странно...

— Без него, такого странного, ты бы еще в подвале сидел! — с упреком обозвалась Алим. — А наша леди моряков бы ублажала...

Риэ виновато замолк на полуслове. Но Юлия ничуть не смутилась, и сопеть продолжала все так же сердито.

— Эй, — выглянув из-за поворота, позвал их Эдан. — Идите сюда! Повезло нам!

За изгибом дороги ждала карета с сине-серебряным гербом.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ, В КОТОРОЙ ЭДАНУ ПРЕДСТОИТ ВЫЯСНИТЬ КОЕ-ЧТО О СВОЕМ ПРОШЛОМ.

После заката сильно похолодало. Стылый ветер срывался дождевыми каплями, зло трепал древесные кроны, вынося на дорогу ворохи сухих листьев. Осень подбиралась к середине — и потихоньку брала свое.

Эдан, пристроившись на передке кареты, прятался от холодной мороси в неизменный плащ, лишь иногда лениво высовываясь из-под капюшона, чтоб расспросить возницу о делах в имении или, щурясь от неровного света качающегося масляного фонаря, вглядеться в темный поворот дороги.

Ехать было решено всю ночь.

Злополучное поселение спешил светловолосый оставить позади. Не потому, что всерьез боялся мести деревенских: просто такой след, как золотая лицензия, трудно не заметить. Она и имеется-то лишь у высоких лордов, императорской семьи да людей Гильдии в звании не ниже мастерского. Если до сих пор и не узнали в Совете о его появлении — то уж теперь узнают точно! Вопрос только в том, будет ли это до дня Посвящения или после? Незваных гостей, в любом случае, встречать Эдан хотел не на грязных проселках, но в своей берлоге, защищенной имперским законом — а заодно и крепкими стенами да каким-никаким гарнизоном...

Утром морось превратилась в настоящий дождь — и мастеру невольно пришлось переместиться в карету, к своим невыспавшимся, потрепанным ночью на неудобных сиденьях, попутчикам. Те зевали, ежились от холода и тоскливо вглядывались в унылую бугристую степь за окном, надеясь заметить хоть какой-нибудь захудалый хуторок. Мечталось им поскорее укрыться от непогоды, поесть и как следует отдохнуть, но к Эдану лезть с вопросами никто не решался — слишком уж мрачным было его лицо.

А тот хранил задумчивое молчание: краем уха прислушивался к болтовне, которой Риэ развлекал остальных, но больше размышлял о своем. Время от времени в крохотные окошки кареты, защищенные лишь тонкой сеткой, ветром заносило холодные дождевые капли. Мастер морщился, чувствуя влагу на волосах и коже, Лая тихонько дразнила его "неженкой" — и тогда ему почти хотелось улыбнуться.

— Эти холмы тоже по-своему знамениты! — начал меж тем рассказывать студент сонной Юлии. — Семьсот сорок лет назад было здесь большое сражение, приведшее к воцарению нынешнего Правящего Дома. А более сотни лет назад — битва девяти воинственных племен и трех объединившихся с ними лордов против Императорской Армии, завершившаяся блестящей победой последней...

— Если можно назвать "блестящей" победу, в которой полегло почти пятнадцать сотен имперских солдат, сотня темных мастеров и около восьми тысяч насильно согнанного из крестьян ополчения, — угрюмо вставил светловолосый, не отрывая глаз от раскисающего пейзажа за окном. — Несчастный тогдашний Император уж и корабль снаряжал, намереваясь сбежать на Южный... Впрочем, нашей леди с лихвой хватит и официальной версии!

— Еще бы! Я скорее послушаю человека по-настоящему ученого, чем безродного бродягу! — презрительно фыркнула Юлия.

Риэ, однако, соглашаться с ней не спешил.

— Знаешь, а я уже слышал подобное, — задумчиво проговорил он. — В университете Эн-Амареша есть одно закрытое ученое общество...

— Эн-Амареш... Гадкое местечко! — невежливо перебил Эдан. — Обществу твоему из закрытого давно пора стать тайным! Донесут ведь рано или поздно... А папочка нашей Юлии подобного своеволия очень не одобряет!

Возмущенными взглядами благородной леди сейчас можно было мятежные деревни палить — но светловолосому до того и дела не было.

— Вот ты, Риэ, — все так же язвительно продолжал он, — в своей книге доказал, что священный символ упокоения, начертанный на храмовых склепах, восходит к обозначениям Первого Бога. Тем самым, кстати, перевернув половину религиозных догматов с ног на голову... Так жрецы за это всего лишь твой трактат сожгли! А спроси нашу леди, что случилось с ее кузеном, обвинившим как-то Амареша даже не в предательстве и попытке переворота (чем высокочтимый лорд занимается со дня своего утверждения в качестве главы Дома!), а только в смутьянстве и недостаточной верности интересам Империи?..