The Immortality

— Вик, может, они не вместе, может они просто друзья? Он же финн. Он в Хельсинки живет, — из последних сил Энн пыталась остановить приступ безумия у брата. В такие моменты даже она боялась его.

Вик на мгновение задумался, потом осторожно отпустил сестру и сказал:

— Может, ты и права. Тогда остается только ждать. Снова ждать. Но чего?

Стена содрогнулась от удара кулака, и Энн невольно вздрогнула. Вик прав. Что им светит? Ожидание длинною в месяц? Год? Жизнь?

Выход показался таким простым и очевидным, что Энн не сразу решилась высказать идею.

— Вик, если мы хотим быть на месте Ники и Алекса, значит, мы должны стать такими, как они. Вспомни песни, которые ты посвящал Лилит. Мы можем их записать. Мы должны оказаться по ту сторону сцены.

Она напряглась, ожидая его реакции. Наконец, Вик обернулся и его глаза горели обретением новой надежды и новой возможности.

— Ты права. Энн, ты просто молодчина! Какой Лестат идиот, что упускает такое сокровище.

Он с благоговением посмотрел на сестру, в который раз благодаря Бога за ее существование. Она всегда была его опорой. Теперь она нашла выход. Она поставила цель.

* * *

Лилит проснулась утром от жуткой жажды. Алекса рядом не было. Он сидел на кухне и тихо наигрывал очень красивую мелодию, что-то мурлыкая себе под нос.

— Очень красиво, — заметила Лилит с порога.

Лав поднял глаза, явно довольный похвалой.

— Я только что написал свою лучшую песню. Она о тебе. Хочешь послушать?

— Конечно, — среди гор грязной посуды Лилит с трудом отыскала чистый стакан и набрала в него воды.

Мелодичным звоном отозвались струны и Алекс запел. Тихо и проникновенно разлилась действительно очень красивая и грустная песня. О любви, которая обречена из-за несовместимости влюбленных, "они ходили по лезвию бритвы". Лилит почти растворилась в лирике и внезапно поняла, что не хочет уезжать из этого холодного города, от этого непонятного, порочного и такого притягательного мужчины. Алекс казался незащищенным, сидя на полу с гитарой. Только сейчас Лилит заметила огромную татуировку на спине — колючая проволока оплетала рвущееся сердце. "Очень символично", — подумала она.

— Тебе понравилось? — спросил Алекс, когда жалобно выдохнул последний аккорд.

Лилит вернулась из невеселых мыслей.

— Да, очень. Только грустно.

— А разве я могу написать о тебе радостную песню?

Она только пожала плечами.

— Где у тебя душ?

— Прямо и налево.

Лилит вышла из ванной, вытирая волосы полотенцем. По комнате в разные стороны разлетались вещи, а сам Алекс почти скрылся в куче одежды.

— Что ты ищешь?

Он выудил из свалки махровый поясок от халата и недовольно отбросил в сторону.

— Ремень.

— Держи, — она вытащила из-под дивана ремень и протянула ему.

— О, спасибо, — вскочил Алекс и очаровательно улыбнулся, показав ямочки на щеках. — А тебе без косметики лучше.

— Тебе тоже, — съехидничала она.

— Лилит, — вставив ремешок в джинсы, Алекс по-турецки уселся посреди комнаты и нашарил руками пачку сигарет. — Почему у вас в группе имена такие странные.

— Странные?

— Лестат явно Энн Райс начитался, Марс как с другой планеты прилетел, а ты вообще сама скромность, "Лилит" — это ведь царица вампиров, ночи и еще чего-то там.

— Считай это прихотью, — невозмутимо ответила она, заглядывая под стол в поиске чулок. Одежду пришлось рыскать по всей комнате — Алекс умудрился забросить ее юбку аж на подоконник. Лилит готова была поклясться, что более безумной ночи у нее не было. — На самом деле, мы не раскрываем свои имена, потому что параллельно работаем в рекламном бизнесе, и наш сценический имидж там ни к чему.

— Рекламном? Мы с Лари тоже когда-то подрабатывали на радио. Ролики делали.

"Ну-ну, что ты еще общего между нами ты найдешь?" — Лилит не понимала, что больше раздражает — его попытки перевернуть ее жизнь с ног на голову или собственное согласие на это.

Пальто отыскалось в углу уже спрятанное грудой рубашек и носков.

— Во сколько вы уезжаете? — спросил Алекс, рассеяно теребя прядь волос. Солнечный свет, заливавший коридор, заставлял его жмуриться.

— В восемь.

Они стояли в дверях, смотрели друг другу в глаза и не говорили ни слова. Наконец, Лилит развернулась и вышла на лестничную площадку. Из соседней квартиры пробивался запах яблочного пирога, дразня и без того расшалившийся после вчерашнего алкоголя желудок.

— Лил, — окрикнул Алекс, когда каблуки простучали девять ступенек пролета. — А как тебя зовут на самом деле?

Она обернулась, скрывая глаза за солнцезащитными очками.

— Запомни меня такой.

— А каким ты запомнишь меня? — он прислонился к косяку и, скрестив руки на груди, ждал ответа.

— От каждого мужчины я забираю запах или вкус, — помедлив ответила Лилит. — Одного помню дешевым мороженым в шоколадной глазури, другого — мускатным вином, третьего — картофелем фри и вермутом. Но тебя я не могу запомнить этими чувствами. Я запомню тебя на ощупь и на слух. Да, я запомню тебя музыкой.

Каблуки пробежали два этажа. Хлопнула подъездная дверь. Он стоял, пуская дым в подъездный потолок, и невидящим взглядом смотрел в небо через грязное окно.

В аэропорт Алекс не поехал.

* * *

— О, наша звезда вернулась! — Ника с апельсиновым соком в одной руке и сигаретой — в другой вошла в ставший, судя по всему, общим номер отеля. — Давай, рассказывай.

Бросив сумку на пол, Лилит скинула пальто и увалилась на кровать, рядом с Лестатом. Из ванной доносилось журчание воды, резонируя с холодными переливами "DVAR", а сквозь голубые занавески настырно пробивался свет.

— Что рассказывать?

— Окончание вчерашнего банкета, — развалившись в кресле Брюс заедал похмелье бутербродами с сыром. — Ты помнишь, что вчера делала?

— ...

— Как пьяная танцевала с барменом на барной стойке, орала песни и домогалась каждого второго?

— Не помню, потому что этого не было.

— Ладно, тест на профпригодность прошла, — довольно расхохотался басит и едва не подавился хлебной крошкой. — Тогда рассказывай, где ночевала и, главное, как?

— Что как?

— Он как! — не выдержал Брюс. — Тебе понравилось? Вы это сколько часов делали?

— Да ну тебя.

— Что, совсем все так плохо? — Брюс сделал удивленно-разочарованное лицо и снова переключил внимание на еду.

— Не-ет, — протянула Лилит, не сумев сдержать улыбку. — Наоборот.

— И теперь любовь до гроба — дураки мы оба?

— Это было и этого больше не будет. Я что, просто развлечься на одну ночь не могу? Только вам, мужикам, можно?

— Сама-то себе веришь? — Лестат открыл один глаз и глянул на валяющуюся рядом Лилит.

— Отстаньте от меня, — она рывком поднялась с кровати и, налив вина, залпом осушила бокал. Это оказалось лишним. Словно через голову пропустили разряд тока, а нервные окончания щипцами вытянули через позвоночник наружу. Скривившись от боли, Лилит поставила стакан на стол, чтобы случайно не разбить, и снова упала на кровать, зажимая виски.

— На ближайшие три дня отстать? — Лестат слишком хорошо знал подругу, чтобы не понять по ее лицу истинные испытываемые чувства. В ответ она одарила его злым взглядом и, включив телевизор, демонстративно уставилась на диктора, вещающего что-то на непонятном финском. И среди голубого спокойствия комнаты под бормотание голосов Лилит почувствовала, как что-то внутри дрогнуло, со скрипом надломившись. Может, замок сердца, от которого она давно выбросила ключи?

3.

Трудовые будни начались, как обычно, с телефонного звонка. Ника с трудом открыла глаза и нажала кнопку "принять вызов". Нарушителем спокойствия оказался очередной клиент, он долго распинался, как компании трудно в связи с расширением, открытием нового салона и прочей бизнесменской ерунды. Стараясь не зевать, Ника терпеливо выслушала жалобы на жизнь.

— Вы хотите сказать, что вашу рекламную кампанию необходимо сократить?

— В общем, да, — ответили на другом конце провода.

— Я подготовлю медиаплан на указанную сумму и сброшу по электронной почте. Хорошо?

— Спасибо огромное. Только... еще одна просьба, — голос в трубке явно замешкался. — Вероника, можно мы оплатим счета в следующем месяце? А то сейчас, сами понимаете, открытие нового салона...

— Хорошо. Не беспокойтесь. Мы все сделаем.

— Спасибо огромное, Вероника. С вами так приятно работать! — голос стал намного веселее, исчезла удрученность и обида на судьбу.

— Не за что, мы заинтересованы в процветании наших партнеров, — Ника сбросила звонок и откинулась на подушку.

Лестат, проснувшийся от голоса жены, сонно проворчал:

— Что, опять "висяк"?

— Похоже, — ответила она и уткнулась носом в грудь мужа.

— А фиг с ними! — Лестат обнял жену, посильнее прижав к себе. Из постели совершенно не хотелось выползать, да и очередной ливень отчаянно стучал по карнизу.

— Если бы не ролик для "Тойоты", можно было бы еще на сегодня в Финляндии остаться. Мне там понравилось.

— Еще бы. Танцы на столе не могут не нравиться, — ехидно заметил Лестат и получил слабенькую пощечину, которая вызвала довольную улыбку победителя.

— Если бы кое-кого женщины интересовали больше гитар...

— Ты бы с ним не жила.

— И то верно, — вздохнула Ника и, чмокнув мужа в глаз, встала с кровати. — Я первая в душ, а ты пока приготовь кофе.

Ливень давно закончился и город утонул в солнце. Деревья бросали под ноги золото, а небо, теперь заполненное белыми облаками, похожими на яхты, обволакивало улицы. Люди надевали розовые очки, чтобы смотреть друг на друга сквозь линзы радости. И даже вечерняя пора не давала возможности сбежать от всепоглощающего света.

Лилит шла по городу, пряча глаза от слепящего солнца за черными стеклами и пинала опавшие листья. Она могла спокойно гулять по набережной, оставаясь неузнанной — слишком сильна была роль "Истерики" в сердцах молодежи, потому что за полчаса прогулки она наткнулась на нескольких девчонок, копировавших ее сценический образ. Свежий воздух пытался пробиться в легкие, сменить никотиновый угар, но Лилит не давала ему шанса. Ей казалось, что она сходит с ума. За целый день были съедены две довольно мерзкие сосиски, выкурено полторы пачки сигарет и выпита бутылка вина. Этого хватило. Не хватало только Его. Еще были просмотрены четыре клипа "Sacrament", которые завалялись в компьютере. Точнее не просмотрены, а поставлены на повторение. Он с одной. Он с другой. Он с третьей. Да сколько можно? Она долго сидела, опустив пальцы на клавиатуру. Бесполезно. Слова не хотели превращаться в нажатие клавиш. Безумное одиночество. Одиночество с большой буквы. Ей никто не был нужен, кроме Него. И нет даже номера телефона. Какие песни рождаются в такие моменты? Тональность — минор. Лирика — крик бьющейся о прутья клетки птицы. Последняя надежда спастись от меланхолии — улицы, пропитанные лицами со своими заботами, печалями и радостями. Но даже сейчас, стоя у моста, ей казалось, что лицо ощущает не ласковое прикосновение российского ветра, а удары безумного финского урагана. Лилит слишком хорошо помнила, как воздух пытался выбить из нее разум, оставляя лишь оголенную душу зеленоглазому наваждению.

Она дошла до "Невского". В это время дня ребята живут рекламной жизнью в офисе АРТа, и клуб, обычно гудящий как растревоженный улей, замирает в молчаливом спокойствии. Лилит налила вина и подключила гитару. Она по памяти пыталась воскресить песню, написанную о ней и для нее, но мелодия получалась другой, хотя настолько же грустной. "Хорошо. Раз ты так хочешь, я напишу песню о тебе", — подумала она, а в голове возникли строки одна за другой. Лилит не стала брать столь непокорную сегодня шариковую ручку, а просто поставила пульт на запись. Она играла и пела то, о чем пыталась забыть, но все равно думала.

Через час ее прервал голос.

— Тебе действительно настолько плохо? — Лестат, стоявший в двух шагах, подошел к девушке и присел рядом на корточки. — Лил, не надо. Не надо влюбляться в человека, который этого не стоит. Лучше поплачь.

— Не хочу. Не могу, точнее, — она попыталась улыбнуться, но губы подернула горькая усмешка.

— Это пройдет, детка. Все проходит. Всегда. Мы слишком часто переживаем ненужные чувства, только чтобы остаться собой. Он там, ты здесь. Он не один, у тебя есть мы. Да помани любого, он прибежит на задних лапках, и будет носить тебя на руках до конца карьеры.

— Я не хочу. Я ничего не хочу, Леста. И никого, — вздохнула она, старательно отводя взгляд. — Может, так и надо. Я лелею одиночество, иногда даже придумывая его, потому что именно в нем моя сила и мое вдохновение. Даже когда меня обнимают чьи-то руки, я думаю, что это не навсегда. Я не могу избавиться от желания быть одинокой, точнее, единственной. Это бред. Это мое наказание за разбитые сердца. И именно это позволяет мне писать песни. Ты помнишь, как все начиналось?

— Это невозможно забыть! — Лестат сел на подмостки и хлебнул вина из ее стакана. — Там, в переходе, где я в первый раз тебя увидел, ты была похожа на человека, окруженного колючей проволокой. Ты играла о несбывшейся мечте, о неприятии мира, который лишь разделяет людей своими правилами. Именно поэтому я вернулся на следующий день с гитарой и подыграл тебе. Я испытывал то же самое. Я был болен боязнью прошедшей жизни. А ведь тогда она только начиналась!

— Это иллюзия. Все лишь иллюзия. Мы не более, чем тени пережитых кем-то страданий. Пусть этих "кого-то" сотни. Именно они покупают наши диски, и именно они ходят на наши концерты.

— Но они есть! — воскликнул Лестат. — Лил, мы не так одиноки, как кажется.

— Интересно, говорил бы ты то же самое, не будь рядом Ники.

— А ты уверена, что она у меня есть? — Лестат поднял холодные глаза на подругу. — Неужели ты настолько слепа?

— Ты не любишь ее, — ответила Лилит, озвучив наконец свои догадки, которые вспыхивали в мыслях постоянно. — И она тебя не любит. Вы прячетесь за спинами друг друга, чтобы окончательно не сойти с ума. В прошлой жизни я жила в квартире, балкон которой выходил на небольшой лесок. Я любила наблюдать за этими деревьями. Зимой они походили на огромную семью, где все любят и заботятся друг о друге, делясь белым одеялом. А летом, когда каждое из деревьев одевалось в свою листву, иллюзия рассеивалась. Они становились толпой эгоистов, сбившихся в стаю. Но было одно дерево, которое я любила и жалела. Это дерево одиноко высилось среди общей массы, ему нечем было сплестись с другими. Его ствол, лишенный ветвей, лишь на самой макушке прикрывался листьями, как бы стараясь все же дотянуться до солнца и показать, что пока еще живет. Его обнаженность была трагедией, уродством и в то же время силой. Ты и Ника представляетесь мне такими же деревьями, вставшими рядом, чтобы смотреть друг на друга и убеждать себя в отсутствии одиночества. А на самом деле это обман, попытка скрыть от окружающего мира вечный поиск счастья. Вы оба тянетесь к Свету, потому что внутри вас оголенная Тьма. Это объединяет. Леста, вы взявшись за руки, смотрите по сторонам, ищите каждый свою пристань. А почему бы ни повернуть голову и ни увидеть друг друга?