"Гуд бай, Америка-остров...-2"

Но Женька двинул на заработки не в охрану, а в высотники, и появились у него непомерные деньги (в эквиваленте 1:5 относительно Лехиных). Мало того, их еще и выдавали без промедления выплат, что по временам 94 года сильно отдавало кооперативной романтикой прошлых лет.

В результате этого у Женьки скоро появился и кожаный плащ и очаровательная пятидневная щетинка, и все чаще его можно было видеть с далеким Майкиным Хэнком. "Масть! Масть пошла!"

Володька так и работал в гараже, перебои коснулись и их шарашки, что,

в общем, компенсировалось левыми работами. А вот Леха пролетал, пролетал стремительно: бастовали шахтеры, учителя, врачи, газовщики — страну колотила лихорадка призрачного капитализма.

Жениться родители Ленкины им разрешили, хоть и скрепя сердце, но только после клятвенных Лешкиным заверений, что в институте он ее выучит. Намечено было на конец июня, меж тем плавно приближались мартовские праздники. Как раз в их канун Джек попал в больницу.

Это случилось седьмого числа, к Лехе забрел Демон, и они весело препирались по поводу предстоящего праздника, где и как. Димка грозился привести юного лейтенанта, наводящего на отделение благоговейный трепет своей милитаризированной женской властью.

— Ты бы слышал, как она на наших придурков рявкает. Да у нее наркоманы все, как собачки, по ниточке ходят. На улице здороваются. Феномен, слышь, Леха... Посылает же бог на землю таких женщин.

Лех наряжался на "утренник". У Лены в школе был вечер, и ему надлежало быть на каждом из них. Потому что ни у кого из одноклассниц настоящего жениха еще не было.

Над этим всем Димка ненавязчиво издевался, а Лешке что? Не все ж морды бить.

— Сам ты морды бить, — обиделся Димка, задело. — Ты поищи сейчас такие морды, чтоб их бить стоило. Так, мелочь. Ну, думаешь, Майка с Деткой не помирятся к завтрему?

— Куда денутся. Она ж маньячка.

У Мартинга были большие испуганные глаза, и, влетев в комнату, он сразу выпалил:

— Джек в больнице! Его избили ночью в киоске!

Лешка тоже испугался и заорал:

— Чего? В какой больнице?

Женька сразу осел на стул, шаря по карманам в поисках своей закрученной бутылочки.

— Ночью в киоск залезли, сам открыл. Немного попили, там дружбы не получилось, слово за слово. Избили его в мясо, полки покрошили. Ничего почти не забрали, только деньги, сигареты и водяры.

— Да он-то как?

— Я только что оттуда. Разговаривает, а сам...— и он нервно глотнул раз-другой.

— Кто был то, сказал?! Кто это был? — спросил Димка.

Но Женька безутешно махнул рукой.

— Леха, Леха! Сделай чего-нибудь, Леха, — простонал он.

— Ну, поехали, чего... Димка?

Джек лежал тихо, скромно поводя очами с одного на другого, и виновато улыбался. Лех молча ерошил волосы.

— Сесть то сможешь? — спросил Март.

— Врач только лежать сказал. Пока.

— Кто это был? — озабоченно спросил Демон.

— Ну ниче, Витек у нас орел. Орелик. Витьк, я тебе в следующий раз пива принесу... Чего еще припереть, говори — конфет, курицы? Кормят-то тут хреново?

— Сгущенки, — застенчиво пробормотал Джек.

— Будет, будет, — закивал головой Мартинг. — Фруктов, может?

— Пива не надо. Почки мне отбили. Я сейчас как пионер... Долго пить не буду. Вот, блин, в армии не отбили, а здесь, дома, на своей улице...

— Кому то и в армии повезло, — назидательно проговорил Демон.— А кто дома догоняет.

Джек загрустил. Молчал-молчал Лешка, да и спросил:

— Ты их знаешь, Витьк?

Джек мигнул разбитыми веками и посмотрел на Женьку.

— Он потом все рассказал, — говорил Лех Володьке.— Я понял, почему Март возле него на цыпочках бегал. Это его приятели. Хэнк. С ребятами. Шли мимо, смотрят — парень знакомый. Ну он им и открыл, раз они через Мартинга вместе где-то зависали. А Джек наш парень простой, толи лохом им показался, толи поугощаться у него хотели, да он не дал; ну и пошло у них веселье. Ты знаешь Хэнка. Деньги долбанули, начисто. Надо отдавать, хозяину по бороде, больница — не больница, грозится счетчик выставить. Разговор недолгий.

— Дермово дело. Сколько денег просят?

— Пятихатка, как минимум.

— Я столько наберу. Проходит Майка в курточке, зима скоро кончится. Кому, куда?

— Ты, Володька, не кидайся. Деньги — это ерунда, тут надо с Хэнком разобраться.

— Деньгами кто кидается? А то ты не знаешь, как за счетчик люди влетают? Отдаст потом. А насчет прочего. К Хэнку уже так просто на улице не подойдешь, по шее не наломаешь. У него сколько в толпе? А нас — трое-четверо.

Ты считать умеешь?

— Ты не перестраховываешься, часом? — разозлился Лех. — Хэнк не считал, когда Джека башкой об стены ровнял. Шутки? Мартинг, тоже срань, перебежчик, сука. У него друзья всегда, кто круче, а с Витьки нашего теперь какая ценность?

Володька схватил его за плечо.

— Слушай меня внимательно, дурачок. Не будь наивным, понял? Два года назад я ведь тоже в больницу гремел, помнишь? Я ведь тогда в системе был. Но те были сильнее меня, намного, а из-за одного винтика машина не останавливается. Я давно за деньги работаю. Я давно сам за себя отвечаю. Я никого не подниму, себя ради даже, не то что ради Джека. А у Хэнка — стена. Одних оптовых — человек сорок, да с кем он водится, знаешь? У нас в городе жулья половина населения, а Витька — человек мирный. Тут одно только — если Димка своих подведет. Сможет? А в бутылку лезть не надо.

Потом пошли к Димке.

В тот вечер ни на дискотеке в школе, ни дома, часу в двенадцатом, Ленки не оказалось. Он метался от школы до ее дома, по подружкам, протирающим сонно глаза: "Да мы в десять уже все разошлись..."

Почему все разом то!

Всю ночь он ожидал у подъезда, мерз и ругал себя пропадом; она не появилась... А на следующее утро она кричала, что он ее проколол, что он кидает ее из-за ерунды, каждого своего идиотского друга и ревела за дверью.

Скандалы, утешал себя Леха. Каждая уважающая себя девчонка закатывает их своему парню. Взять хоть бы Майку.

— Леха, он сам тупил. Ты же знаешь, он думать не привык, головой шевелить. Не знаю я, что там у них было. Шурик рассказал, что погнал на них, будто у него там что-то

* * *

. А парни теплые, замазанные оказались, им много и не надо было. Конечно, дико вышло, да что теперь. А Шурка к Витьке всегда хорошо относился, и сейчас зла не держит.

— Тормозни, дружок. Зла не держит? За то, что рожу помял? Органы внутренние? За то, что денег взял? Ты деньги платил? Нет? Детка за них полтора месяца под железом ползал... Зимой.

— Не кроши, *, — высокомерно обрезал Март. — Я тоже не даром получаю. Я за свои деньги хорошо выкладываюсь. Это тебе не в киоске сидеть, телок снимать. У каждой работы запах особый, знаешь стихи? Агния Барто, бля.

Лех молча закурил, не спуская глаз с точеного Мартингова лица. А когда тот потянулся за своей сигаретой, зажигалки привычно не протянул.

— Да все нормально, Леха. Образуется, брат. Еще все вместе пить будем.

— Нормально, Март. Я-то чего возмущаюсь. Это ты друзей продал за банду шестерок с рынка. Это ведь ты с Витькой пять лет не расставался. Сколько с ним водки выпил, про то и не говорю. Это твои гонки, дружок. Я-то, собственно, чего переживаю.

— Что ты мне клеишь, — обиделся Мартинг. — Будто я сам его подставил. Ты чего, не понимаешь, случайно. Витька сам в корзину лез, груздя из себя строил. Смысл был выпендриваться? Но это наши дела, мы их сами уладим, и не с тобой...

— Слушай, Мартинг... Устал я. Иди домой. Не хочу тебя я больше. Иди домой, Бутусова послушай, может, чего поймешь.

— Кретин ты, понял! — Март вскочил со скамейки, нервно задергал замками плаща. — Лохушка, понял? Со своими принципами... Пролетаешь с ними, как фанера над Парижем. Отстаешь от жизни. Жизнь то, она вперед идет, лишь ты на месте. Адью, папа!

Особенно Лех любил свою маленькую комнатку в те часы, когда в ней присутствовала Ленка. Это был словно прорыв, словно бегство — тесный полумрак оживал, вещи и предметы наполнялись особой сутью. Все изменялось, как по волшебству, и внутри себя он поклонялся ей как волшебнице — худенькой девочке с длинными гладкими и блестящими волосами. Снова и снова зачаровывала его магия простых движений, голоса, звуков которого он даже не понимал, только любуясь ими... И, отодвигая разрушительное действие ее слов, он говорил сам, неважно о чем — обо всем, отдавая к ее ногам все накопленное, прочитанное, выдуманное — за ее молчание и огромные тихие задумчивые глаза.

Позднее ему будут доказывать, что есть такая гадская штука — первая любовь; она делает из нормального человека слепого котенка. Что он никогда и не слушал ее, чтобы понимать, что за волшебностью этих минут, на которые он положил всю силу и энергию своей души, он не увидел начало распада мельчайших связей его любви и реальности. Может быть. Это было его личное дело.

— Иди сюда, Лен.

Ее узкое тело и безвольные кисти рук на своих плечах. Закрыть глаза. Замереть надолго, долго, вдыхая запах синтетической кофты, смешанный со слабым запахом воды.

— Мур...— со смехом произнесла Ленка. И, помедлив, взъерошила пшенично-русые волосы. Лешка грустно посмотрел снизу вверх.

— Р-р-р-гав!— не унималась она.— Гав!

— Лена, — с еле слышной укоризной попросил он.

В ответ она наклонилась с весьма небрежным поцелуем.

Они прошли по гаражу внутрь. Он находился в той стадии запущенности, когда его используют только под склад всякой рухляди.

Машина стояла в глубине, заваленная фуфайками и брезентом.

Володька с сомнением огляделся.

— Свету бы...

— Свету? — Лешка почесал в затылке и пошел перекручивать лампочку.

Володька тем временем пооткидывал тряпки, пару сорокамиллиметровых досок, рукавицей посгонял корку пыли.

Машина была мертва.

— Железо менять полностью. Проще новую купить, — сам себе сказал Володька. И поднял капот.

Пока он возился там, подсвечивая себе аккумулятором-фонарем, Лех присел на ящик, курил. В гараже было холодно.

— Это летально, Детка... Ничего ей не поможет. Батик поиначе и не отказался бы. Столько лет уже гниет.

Володька выпрямился и что-то выкинул, созвякало глухо о железо.

— Это уже не понадобится,— пояснил он.

— А я чего говорю, — повторил Леха.

— Почему? Все на людей рассчитано. Если вникнуть... Жениться будешь с машиной, как фрайер. Плохо, что ли? А починить все можно, было бы что чинить и желание.

— На что?

— Придется, конечно, вбухать. Но стоит того, как думаешь? — Володька улыбался и в голосе его слышался азарт. — А желание у меня есть, подарок тебе подогнать. Будет у тебя тачка, не тачка— песня.

— Слушай, а у тебя почему еще машины нет? Вроде для тебя и не проблема. Маньяк ты или нет?

— Не проблема... Да я не хочу. То есть, может и хочу, но Майка зарезает.

— Почему?— изумился Лешка.

— Боится... Что полностью в гараж жить перееду. Говорит, любовниц сразу нахватаешь.

— Да ну? — разочарованно протянул Лех.

— Не ну, — Володька странно улыбнулся. — Девчонкам в машинах сидеть очень нравится. А Ленке ты пока не говори. Понял? Такое условие.

— Сюрприз?

— Сюрприз...

— Да ладно... Только мне все равно не верится.

— Чего?

— Да ты хоть знаешь, как нам деньги дают? То есть, не дают? За октябрь начали. Да я Ленке ничего не могу — нет денег. Все на свадьбу. А как? Я же вижу, что ей хочется, хоть внимания, хоть ерунды какой... А не могу. Унизительно, — он помрачнел.

— С тачкой всегда нахалтуришь. Машина не девушка, она свое содержание должна отрабатывать. Она пахать должна. Трактор. Железо. Короче, хочу, что бы она у тебя была. Откажешься — сам сделаю.

— Угрозы? — засмеялся Лех.

Сидели они на мотоциклах, отогревались на весеннем солнышке, слушали, как с железных крыш падают сосульки.

— Димка вообще свирепствует. Я даже не ожидал, что он за Джека так поднимется. Что он своих так раскрутит на это дело. Их чистят регулярно теперь, номера посписывал, гаишникам знакомым раздал. И оптовку перетряхают постоянно. Хэнк ему при исполнении как-то попался, чуть выпивший, в трезвяк отвезли, полночи били. Все ходы — выходы.

— Большой человек.

— Менты.

Пауза.

— Не знаю. По мне, лучше б я сам за себя отвечал. А к ментам не пошел бы.

Помолчали.

— А по мне, знаешь, что? — вдруг сказал Детка.— Морду я никому давно не бил. Не к добру это. Жизнь спокойная пошла, и, понял, устал я так. Не потолстел? — он задрал свитру, показывая Лешке смуглый живот.

Тот серьезно покачал головой: нет.

— Майка, — объяснил Володька. — Не расслабишься. В ней словно таймер встроен, что б через равные промежутки все взрывалось. Девчонка: я валяюсь...— и, продолжая ловить свои мысли, добавил. — Наверно, займусь все-таки перегонками. Из Владика — парень один обещает устроить. Надо мне, надо с ним пообщаться... Долго я спал. Снова весна на меня действует, что ли?

Лех трезвел. Он только сейчас думал о том, что Ленка, это не та, его Ленка, а сейчас уже совсем другая, чужая. Но эту мысль он закапывал в себя как можно глубже.

— Привет, конфетка, — говорю. — Хозяин то дома?

А знаю, знаю, она меня терпеть не может, за то и ценю. Вот и сейчас, с лица спала, а впустить — впустила, ничего не поделаешь.

— Привет, — говорю, — не помешал?

Он сел на кровати, сейчас проснусь, говорит.

Как то ты не по расписанию, поезд, говорю.

Он, конечно, изменился за два года. Это я на Хэнке не замечал, потому что его морду почти каждый день вижу.

— Умотались сегодня, как черти... Еле домой дополз, до кровати. Пошли на кухню, Игорь.

Бегунова у телевизора замерзла. Хрень какую-то смотрит, "Поле Чудес".

— Пошли, Майка, чай пить?

— Да уж идите. Посекретничайте.

Так и засиделись на кухне, до полночи. Забавно. Главное, я сказал, Хэнк борзеет, его нужно гасить. Он, конечно, парень ничего, но уж я не люблю, когда мне ноги на мой компьютер складывают. А у этих с ним свои хороводы. Контуженный тот, из больницы; Скрябин их, омора бешеная, парень носатый, Гурман. Да, где я видел потом ту девчонку, что с ними на Новом Году была. Где то недавно, где — не вспомнить. Ладно это, у меня к Хэнку свои претензии, а я помог бы только советом. Я сказал, что б Витек писал заяву, тогда пыль поднимут, а компромата там на дурня уже нарыто достаточно. Побои все равно были сняты, и если б Джек всех не запутал и сам не запутался, то висеть бы уже Хэнку в чулане на гвоздике. Видно, там на него свои клавиши уже надавили; повезло человеку с пробкой вместо головы родиться, так что теперь.

Ладно, Хэнка я слил,— мне сейчас важнее Доннера прикупить, на такую куклу. А Доннер, воробей битый-перебитый, его деликатно надо окучивать. У него тонкая организация и нервы чуткие, и наше перемирие для него так же мало бы значило, если бы не перегонки мои, которые я ему сулил.

Осторожность осторожностью, а два года семейной жизни сделали свое грязное дело, и играть ему теперь самому хотелось с Реквиемом в старую игру. Он сказал еще, что жениться летом, потому что какая разница, раз они все равно вместе...