Книга Лино (1)

Внезапно... Он понял, что напугало чуткого зверя. Со стороны поляны донесся злобный собачий лай, потом все стихло. Только кусты затрещали под напором стремительных, сильных тел.

Чудовища приближались.

Оронвэ видел собак, их уже держали в паре соседних поселков, но сейчас каким-то шестым чувством квэндо понял, что эти звери мчатся сюда не к добру.

Лязг!.. Стальные клыки едва не прокусили ему руку, сильные лапы стремительно сбили с ног. Квэндо увернулся, вскочил, бросился бежать... Но нет, треск веток, хриплое дыхание из темноты не дают свернуть в лес, отжимают к поляне.

Туда, где атаковать не мешают ветви кустов. Туда, где мягкая лесная земля не бугрится сотнями непредсказуемых ям. Туда, где проще будет настигнуть...

Ветки, кусты рвут одежду в клочья. Коряги вспарывают кожу, отбивают ноги. Даже остановиться, натянуть лук...

Сколько их? Две? Три? Может, больше?

Нет, скорее три. Развернулись полукольцом. Две сзади, одна сбоку; возможно, чуть впереди, но свернуть... Нет, догонят. Значит, вперед. До тех пор, пока хватит сил, до тех пор, пока не прервется дыхание, до тех пор, пока не настигнут.

...Внезапно лес предал его. Расступился, образовав обширную луговину, и, не успев понять это, квэндо, задыхаясь, вылетел прямо под ровное сияние элени. Огромная серая тень почти одновременно показалась сбоку, и в первый момент Оронвэ не рискнул ни остановиться, ни свернуть, но затем...

Покинутая кем-то нора сыграла с беглецом злую шутку. Он оступился, упал и замер в ожидании последнего броска. Сердце глухо билось о ребра, дыхание разрывало грудь, в ушах что-то неприятно шумело, мокрые пряди черных волос змеями спадали на лоб.

Все... Теперь не подняться... Остается только ждать...

Однако последнего, решающего броска почему-то не последовало. Оронвэ осторожно поднял голову, оглянулся. Что это? Собаки, тяжело дыша, смирно стоят в стороне, а прямо перед ним вполоборота возвышается черное, как ночь, чудовище, при виде которого квэндо поначалу не понял, бояться ли ему или восхищаться. Крепкие мышцы, словно камни, проступают под гладкой блестящей шерстью, мягкие ноздри, казалось, горят огнем, тонкие стройные ноги уверенно попирают землю...

Оно стояло, не шевелясь, и внезапно Оронвэ понял, что удерживает его рука существа, неподвижно сидящего на спине этого неведомого монстра.

Кто это? Квэндо? Нет, не похож... Таких лиц Оронвэ не видел в поселках. Легко спадают на плечи неровные завитки тяжелых черных волос, ловкое сильное тело скрывает длинный черный плащ. Смотрит чуть удивленно, с некоторым недоумением, но за взглядом этим чувствуется сила, твердость которой пугает, властно заставляя поглубже вжиматься в высокие стебли звеневших от сухости трав.

Нет, он не из своих. Он чужой, и смотрит сейчас на своего пленника, как на беспомощного, загнанного в угол зверька. Но ведь квэнди не охотятся за квэнди...

Внезапно зверь, на котором сидел незнакомец, начал медленно приближаться. Лицо всадника не изменилось, разве что первоначальное изумление исчезло из его глаз.

Это конец... Даже не пытаясь подняться — все равно не убежать — Оронвэ в ужасе отпрянул в сторону, а затем внезапно ткнулся лицом в траву.

* * *

Острое зубило медленно скользило по гладкой поверхности камня, осторожно намечая будущий узор. В небольшой змеевиковой бляшке уже было просверлено несколько маленьких дырочек для шнура и подвесок, но замысел требовал обвести их сплетением гибких трав, а по центру поместить еще один камень с крошечным изображением птицы, уже законченный и в ожидании своего часа лежащий рядом на верстаке.

Костер, освещавший пространство под недавно устроенным навесом, был не слишком ярок, однако острому взгляду Нариона вполне хватало и этого скудного света. Конечно, огонь можно было развести и поярче, но квэндо опасался, что тогда сюда обязательно заглянет кто-нибудь еще, и раньше времени увидит его нехитрую поделку.

Уж если кого он и не любил, так это посторонних наблюдателей, с постоянными советами глазеющих через плечо, или — и того хуже — лезущих руками куда не надо.

Создаваемое в мастерской Нарион чувствовал пальцами. Время от времени он даже ловил себя на том, что в работе над чем-то участвуют не только руки и глаза, но и что-то гораздо более важное, прорастающее в его феа подобно невидимому цветку. Корнями своими уходящему вглубь его самого, а лепестками — обвивавшему поделку словно руки гончара — податливую, вязкую глину. Он не узор резал — он как будто лепил что-то из этих своих лепестков, придавая им такую видимую форму, какая ложилась на камень, глиняную лепнину, узор, выводимый красками на кожаной или деревянной основе.

Пока вещь создавалась, он был един с нею, и только сам волен был сорвать свой "цветок", а до того ревниво оберегал от постороннего вмешательства, ибо какое-то время назад уже столкнулся с тем, что бывает, если связь эту разорвут не вовремя.

Тогда зашедший к нему Румил с интересом рассматривал, как кисть Нариона выводит на простом глиняном браслете узорное хитросплетение тонких, как гибкие цветные нити, былинок, которые не росли на берегах Озера и брались мастером как будто из ничего. Желая получше их рассмотреть, он осторожно потянул к себе поделку в тот момент, когда мастер отмывал от краски кисть и на какое-то время отвлекся. Нарион знал, что ничего неправильного его гость не хотел, да ему и самому не жаль было похвастаться работой, но... Стебель его "цветка" натянулся и непременно лопнул бы, как ему показалось, если бы Румил вовремя не заметил, как тот побледнел, и не опустил без позволения художника взятый браслет обратно на сухое дерево стола.

— Не делай так больше, — тихо попросил его Нарион. — Мне было больно, — но отчего больно объяснять так и не стал.

Румил удержался и не взялся тогда никому говорить о случившемся, однако с тех пор мастер даже ради проверки родившихся у него предположений не нашел в себе сил повторять подобные эксперименты. Он работал один и крайне редко позволял себе объяснять как и что он делает непосредственно во время работы. После — сколько угодно. Они могли до хрипоты спорить о чем-то с тем же Махтаном, Румилом или даже Финвэ, могли экспериментировать, изыскивая новые методы создания чего-либо нового, могли придумывать что-то, чего никто из них до сих пор никогда не делал, но... Не в тот момент, когда Нарион что-то творил. Это он не соглашался показывать никому, потому как дорожил сокровенным единением со своей работой более всего на свете.

Правда, сейчас навряд ли кто-нибудь мог бы ему помешать. Поселок спал, видя уже, наверно, десятый сон, и Нарион мог всецело отдать себя создаваемому кулону, который при следующей встрече надеялся подарить маленькой синеглазой ткачихе из поселка Эльвэ, искусство которой недавно даровало ее соплеменникам возможность двигаться по глади Куйвиэнэн без весла или каких бы то ни было иных видимых мышечных усилий.

Зрелище лодки, подобно чайке, скользящей по воде под туго надутым парусом, настолько поразило его, что, не испытывая к этой квэндэ никаких чувств, кроме безраздельного уважения, он во что бы то ни стало захотел выразить его в чем-то более осязаемом, чем простые похвалы со стороны тех, кто (как и он сам) в воде и ветре понимал не больше, чем эта квэндэ — в том, где надо искать тот или иной минерал.

Работа шла легко. В меру мягкий камень принимал выводимый мастером узор так, словно плетение это было ему созвучно. Да и не зелень ли травы с вкраплением темной земли видит глаз, обращенный туда, где шелестит под ногами природный ковер, и не из земли ли, дающей траве приют, был этот камень поднят? И не на змеевиковую ли основу лучше всего ложился узор, прославляющий травы?

Нарион был серьезен, когда работал над ним, но улыбался, приклеивая чайку. Он без труда догадался, что девушка уловит его намек. Ведь именно свободу этих неутомимых птиц подарила она квэнди, да и сама — низкорослая, с легкими, словно крылья, руками — не так уж и мало походила она на этот пушистый перьевой комок, способный без устали спорить с любыми озерными ветрами. В мыслях своих он был уверен, что, если работа получится, незнакомка простит ему эту маленькую вольность и не станет осуждать за подарок при том, что ухаживает за нею некто совсем другой...

Замешанная на сложной основе, слегка подогретая смола изрядно перепачкала его руки, зубило кое-где прошлось-таки по пальцам, да и каменная крошка, как всегда, забила малейшие складки крепких ладоней, но какое же счастье переполняло феа Нариона в тот момент, когда последний кожаный шнурок, стянутый одной или несколькими темными бусинами, был закреплен на своем месте, и готовая поделка легла, наконец, перед ним на гладкое дерево узкого верстака.

Теперь работа была завершена. Осталось лишь растворить в прохладном озерном воздухе невидимый глазу "цветок" и мастер без труда "отпустил" новорожденную подвеску, плавно уничтожая свою связь с ней как раз за то время, пока отмывал в теплой воде перепачканные долгой работой руки.

Завтра, в почтении склонив перед маленькой мастерицей темноволосую голову, он подарит ее той, кому она предназначалась, а сейчас... Сейчас он в кои то веки обретет желанный покой и, уснув под легкими складками невесомого мехового одеяла, до утренних звезд будет видеть во сне парус, скользящий по зеркальной глади волн. Не знающий преград и свободный, как уверенный в себе быстрокрылый озерный ветер.

* * *

Необычайно громкий и яростный рев внезапно потряс окрестности поселка. Казалось, что даже сам по-осеннему яркий наряд окрестных лесов дрожит теперь не только от легкого ветерка, дувшего с побережья Озера, а еще и от того, что где-то там, в глубине окрестных чащоб, с грозным рычанием бродит по лесу зверь, видеть которого квэнди совсем не хотелось.

Они уже встречали таких. Огромных, сплошь покрытых чешуей или косматой шерстью чудовищ, зубы и когти которых оставляли раны, которые очень сложно было залечить. Нисколько не боясь живших близ озера квэнди, эти звери никогда не уходили с дороги, подобно обычным обитателям лесов, и первыми бросались в бой. Однако даже они редко так близко подходили к поселкам Куйвиэнэн, и многим, сидевшим у костров, впервые пришлось слышать то, как грозный рев твари перемежается не только с треском веток, но и с неровным, прерывистым дыханием принюхивающегося к добыче зверя.

— Как близко, — не удержавшись, выдохнула Айвинэль, не слишком высокая зеленоглазая квэндэ, осторожно прижимаясь к плечу Айено, своего друга, к которому со времен пробуждения привыкла относиться, как к брату. Они были гостями в поселке, и девушку невольно тревожила мысль о том, что тварь пришла сюда именно по их следу, ибо непонятно было, как им теперь удастся вернуться назад.

— Не бойся, — ответил ей постоянный спутник ее прихотливых дорог. — Он не войдет.

Высокий, крепкий, широкоплечий, Айено чем-то походил на нолдо, но... Волосы его цветом напоминали не слишком спелый каштан, а глаза были подобны синему отблеску в пламени костра, что часто встречалось среди живущих рядом с Эльвэ. Сильной рукой испытанного охотника он крепче сжал древко тяжелого копья, всем своим видом намекая на то, что сказанному им найдется и подтверждение...

Однако тишина на поселковой поляне продолжалась недолго.

— Йайвендир! — внезапно побледнев, воскликнула сидевшая неподалеку от костра Малинайвэ. Какое-то время назад она привычно возилась с хворостом для него, но теперь выпрямилась и с тревогой взглянула туда, где громко шелестела опавшая листва. — Он ведь как раз сейчас должен возвратиться!

— По какой тропинке? — резко обернулся к ней Анквэ.

Быстрый взмах руки в сторону поросших лесом скал в самой глубине бухты был ему ответом и, коротко взглянув в указанном направлении, квэндо кошкой скользнул туда, где отсветы костра едва освещали тревожно дрожащие ветви первых деревьев. Айено и кто-то еще шагнули было следом, но вскоре лишь первый из них продолжал продираться сквозь заросли, а остальные вернулись обратно к поляне. Ведь если затея ушедших не удастся, то кто же защитит оставшихся в лагере Айвинэль, Малинайвэ и остальных?..

...Странно, но, едва только охотники ступили под золотисто-багряные кроны, неведомый зверь как будто почуял опасность. Привычно раздвигая руками послушный подлесок, Анквэ бесшумно шел по мягкой, устланной зеленым мхом земле к знакомой тропинке, близ которой неприкаянно бродила чуявшая добычу тварь. Ее необходимо было отогнать. Во что бы то ни стало. И хорошо бы было суметь сделать это так, чтобы при этом она навсегда забыла сюда дорогу.

Вскоре ему показалось, что он даже видит ее, но в тот же миг, треск веток внезапно сменился шумом прыжка и короткий охотничий рев твари прервался громким криком раненного квэндо. "Йайвэндир..." — не задумываясь, понял Анквэ.

И никогда еще не бежал он куда-нибудь так быстро, как рванулся сейчас через испуганно дрогнувший подлесок. Десяток прыжков, жалкий треск распоротой острым сучком рубашки, хлесткий удар по лицу, слегка рассекший кожу — и квэндо выскочил-таки на хорошо протоптанную лесную тропу, ведущую к лагерю его брата.

...Зверь, похоже, повалил Йайвендира не первым прыжком, иначе помощь могла опоздать непоправимо, однако злой судьбе достаточно было и того, что идущий в лагерь был, как всегда, беспечно безоружен и сейчас платил за это жестокую цену. Страшно разодранное бедро, почти бесполезная в своей неподвижности левая рука, подранное клыками лицо... Он все еще защищался, как мог закрывая от обнаженных клыков хотя бы горло, однако силы их были неравны, а бежать теперь уже было бесполезно.

Огромное, чем-то похожее на медведя чудовище с чешуйчатой броней на груди нагнало бы свою жертву не более, чем в два прыжка, и когти его, острыми ножами выступавшие из мощных передних лап, не оставили бы Йайвендиру ни единого шанса.

Бить острием копья в первый же момент было опасно. Противники сошлись слишком близко и, уклонившись, зверь без труда подставил бы под удар Анквэ того, кого тот как раз силился было спасти. А потому сереброволосый квэндо изо всей силы саданул по глянцевитому боку четвероногого противника тупым концом своего нехитрого оружия, силясь не столько даже оттолкнуть чудовище, сколько отвлечь его внимание на себя.

"Медведь" зарычал от негодования и боли. Его невероятно темные глаза устремились на нового противника и, оставив добычу, он мощно качнулся туда, где на какое-то мгновение застыло увертливое двуногое существо, только что дерзнувшее помешать ему завершить охоту. Анквэ увернулся от натиска раз, другой и только потом по-настоящему рискнул пустить в ход оружие, старательно оттесняя тварь от раненного друга. Дрался молча, скользя вдоль тропинки, словно ожившая серая тень. Уворачивался от ударов, атаковал, снова отскакивал в сторону, и к тому времени, когда из леса появился-таки догнавший его Айено, вогнал наконец острый наконечник туда, куда и следовало бить с самого начала — меж толстых ребер лохматого бока, где под слоем напряженно работающих мышц дышали огромные легкие и билось на редкость выносливое сердце.