Разрушающая волна

— А, — сказал он, наконец, и опустил ресницы.

"Б, — хотелось ответить Тэйре. — Вот такие дела".

Она улыбнулась ему на прощание — почти что ласково — пожала его руку и ушла, на этот раз не испытывая никакого желания оглянуться.

С души её как будто спал тяжёлый груз: наконец-то она с ним рассталась, отделалась от него.

Пресекла всё это, пока ещё не стало слишком поздно.

Приятное чувство опасности, которая чуть было не завела её в пропасть, однако была вовремя замечена, щекотало грудь; Тэйра решила, что сейчас самое время навестить Тайто Эрлу, с которым она, кстати, давно не виделась.

С Тайто Эрлу ей не придётся ни притворяться, ни краснеть, ни чувствовать себя идиоткой, которая не знает имён философов и поэтов; с ним она может быть абсолютно откровенной, не боясь, что это потревожит его утончённое чувство красоты. С ним она может громко хохотать, сквернословить, поливать грязью тех, кого ненавидит, трахаться, не делая из этого проблемы...

Если бы однажды ей пришлось кого-нибудь убитnbsp; Она шла по Нижнему Городу, и ноги сами собой несли её в то место, где день назад она рассталась с Никандо Саньей.

ь, Тайто Эрлу она бы могла рассказать об этом, не задумываясь, и он не сказал бы ей ни слова упрёка. И даже не подумал бы ничего плохого, в этом Тэйра не сомневалась.

А вот что бы сказал в ответ на такое Никандо Санья? Уж точно ничего хорошего.

Тайто Эрлу она... ну ладно, не будем говорить, что любит. Но, скажем так, они прекрасно понимают друг друга, а это дорогого стоит. Они одного поля ягоды — вот что главное.

С этими мыслями она постучала в дверь.

Тайто Эрлу был привратником, охранявшим ворота из Нижнего Города в Средний и как никто понимал и стремление Тэйры вырваться из этих зловонных кварталов, где они оба родились, и остальные её честолюбивые мечты. Он и сам был честолюбив, и стремился взять от жизни всё, что было возможно в его положении. Они понимали друг друга в этом и не осуждали один другого за принцип "цель оправдывает средства".

Почему-то казалось, что Никандо Санья бы осудил.

Тайто Эрлу, коротавший ночь перед дежурством у Срединной Стены за игрой в шашки сам с собой, обрадовался, увидев давнюю подругу; он ни словом, ни намёком не упрекнул её за то, что она не появлялась предыдущие несколько месяцев — и это также было одним из его бесспорных достоинств.

(Преимуществ перед Никандо Саньей).

Тэйра поймала себя на том, что думает об этом, и разозлилась, но жизнерадостная улыбка Эрлу — которую, скорее, следовало бы назвать оскалом — быстро развеяла её мрачное настроение.

Она поняла, что, как-никак, скучала по нему.

Эрлу был грубоват — и внешне, и по характеру — и поэтому никак не мог найти ту женщину, которая захотела бы взять его в мужья, но Тэйра не разделяла предпочтений девушек, любивших одиноких и утончённых красавцев вроде Прекрасного Мечтателя, и Эрлу был как раз в её вкусе. Грубый, ни разу не утончённый, отличавшийся прямолинейностью, но в то же время не чуждавшийся колких, язвительных шуток, которые любила Тэйра; с ним можно было всласть поспорить, самозабвенно поругаться, облить друг друга ядом и даже подраться, чего иногда тоже хотелось.

А потом переспать — как ей нравилось, без всяких нежностей.

— Как же ты собираешься стать жрицей, если для этого необходимо быть девственницей? — озадачился однажды Эрлу.

— Я тебя умоляю, — отмахнулась она досадливо. — Если уж мне, грязной девке, удастся проникнуть в дворцовый Храм, то неужели такая мелочь составит для меня проблему?

— Ты, Ликия, настоящая змея, — заметил он не без восхищения.

И она осклабилась в ответ:

— Спасибо за комплимент.

Тэйра любила ходить по его дому без одежды и обедать прямо в постели — жареной курицей, да так, чтобы сок стекал с пальцев, и нужно было успевать его слизнуть, а также засушенным инжиром, единственной сладостью, которая ей нравилась, потому что никогда не продавалась в лавке её матери.

Эрлу всегда хранил в доме достаточный запас инжира — специально для неё. И когда бы Тэйра к нему ни заявилась, она могла быть уверена, что найдёт у него в шкафу своё любимое лакомство.

Так случилось и теперь. Они и не поздоровались, только обменялись ухмылками, а также парой привычных шпилек, создававших ощущение ни с чем не сравнимого уюта: в этом доме, наполненном ядом их привычных колкостей, Тэйра отдыхала от лицемерия, от притворства, от своих загадочных улыбок и умных замечаний, которые следовало вставить точно к месту.

Здесь она могла говорить всё, что думала об этих знатных господах на самом деле.

Сейчас она бегло обрисовала портрет Никандо Саньи, не жалея ни чёрных красок, ни язвительных замечаний по адресу беспочвенного мечтателя, который сорит деньгами и хлопает ресницами, который пришёл подметать Нижний Город своим шёлковым подолом и готов влюбиться в первую попавшуюся простолюдинку только потому, что она, видите ли, сказала что-то, нашедшее отклик в его душе — такой утончённой и уязвимой, что сейчас прямо растворится в воздухе.

— Девки бегают за ним толпами, — подытожила Тэйра, криво усмехнувшись. — А он влюбился в свою иллюзию. Смешно.

— Но, положим, тебе это на руку, — заметил Эрлу каким-то странно серьёзным тоном.

— Положим, нет, — отрезала она. — От таких мечтателей больше проблем, чем пользы, а моё тщеславие обойдётся и без его неуклюжих ухаживаний.

— Что-то оно похудело, твоё тщеславие, раз так.

— Зато твоё непомерно отъелось.

— Ты ещё скажи, что я в подмётки не гожусь Никандо Санье.

— А ты и в самом деле в подмётки не годишься Ник... — Тэйра осеклась, опомнившись. И сразу же сложила губы в неловкой попытке улыбнуться: — Шутка.

Но эта, чуть ли не первая в жизни попытка взять колкость обратно, была настолько несуразной, что у неё у самой свело от фальши зубы.

В комнате повисла тишина.

— Надо же, а ты и в самом деле в него влюбилась, — заметил Эрлу чересчур равнодушным тоном.

И это тоже было не похоже на то, как было у них всегда — притворные колкости и притворное равнодушие.

— Влюбилась? — переспросила Тэйра, нехорошо улыбнувшись. — Если мне захочется ребёнка, то я заведу своего. Не от тебя, разумеется, — добавила она таким тоном, что почти что почувствовала у себя на губах привкус яда.

— Если мне захочется завести себе детёныша гадюки, то я схожу за ним в аптеку. Или, на худой конец, найду в горах змею и буду с ней совокупляться. Короче говоря, я сначала сделаю всё это, и только потом, если ничего не получится, обращусь к тебе за помощью, — отпарировал Эрлу, хотя, как показалось, без особенного азарта.

Эта колкость, хоть и показавшаяся Тэйре лишённой знакомого вкуса и запаха, пресноватой, почти успокоила её — всё возвращалось в привычную колею. Но вслед за этим Эрлу сказал:

— Вот чего я не понимаю, так это того, что люди вечно говорят, что хотели бы найти родственную душу, того, кто их понимает, того, в ком они видят себя, как в зеркале. А потом влюбляются в свою полную противоположность; да ещё и в тех, кого за день до этого поливали помоями. Что это, если не лицемерие? Тем более странно, когда лицемерят те, кто, казалось бы, не выносят притворства в чувствах. И лицемерят перед теми, кому, как утверждали, не боятся показать свою настоящую натуру. — Он говорил отрывисто, и, чем больше пытался показать своё безразличие к случившемуся, тем лучше было видно, как сильно всё это его задело.

Тэйра поднялась на ноги, взяла кувшин с водой, в который за полчаса до этого насыпала лёд, чтобы приготовить лимонад, хладнокровно вылила всё это Эрлу на голову и посоветовала:

— Остынь.

А вслед за тем, не оглядываясь, вышла из дома.

Ночной воздух коснулся её лица, и только тогда она поняла, что щёки у неё горят, как от пощёчины.

Прислонившись к стене, Тэйра думала, что Никандо Санья, которого она видела три раза в жизни, умудрился теперь разрушить и это — тот единственный дом, который она когда-либо считала своим домом. Те единственные отношения, которые казались ей вечными и нерушимыми — такими, какие переживут всё: любые увлечения на стороне, месяцы разлуки, ссоры, предательство...

Передохнув и посмотрев на звёзды, хотя она не то чтобы любила любоваться небом и природой, Тэйра поняла, что пришло время возвращаться в господский дом.

Там её уже ждала толстая госпожа Сида, которая бросилась к ней со слезами на глазах.

— Тэйра, матушка объявила, что хочет отдать меня в ученицы жриц!.. — объявила девушка, хныкая. — Она упёрлась, как старый баран, и ничего не хочет слушать!

Колесо, которое однажды толкнула Тэйра, начинало медленно, однако неумолимо поворачиваться, и затеянная интрига приносила свой первый плод...

Тэйра умела успокаивать свою госпожу, умела она и приводить её к тем выводам, которые были необходимы ей самой.

— Подумайте, госпожа, — спокойно говорила она, раз за разом проводя гребнем по волосам девушки. — Ведь речь идёт лишь об ученичестве. Решение о том, стать в итоге жрицей или не стать, будете принимать только вы сама. Но если вы попадёте в Храм, то сможете каждый день видеть Мадэлину Санью, а она...

— ...сестра Никандо Саньи! — перебила её Сида, широко раскрыв маленькие глазки, и вытерла слёзы со своего пухлого, румяного лица. — Верно, Тэйра! Как это я сама об этом не подумала! Судьба даёт мне шанс подобраться к нему поближе, а я тут реву, как дура!

"Судьба, как же", — подумала Тэйра, незаметно усмехнувшись, и подала госпоже шёлковый белый ночной халат, украшенный бахромой и кисточками.

— Но послушай, Тэйра, — вдруг спохватилась Сида, и лицо её стало озабоченным. — Жрица ведь должна быть девственницей! А я...

— О, не будут же они проверять это публично, — мягко улыбнулась Тэйра. — Я полагаю, что будет достаточно поручительства вашей матушки, а госпожа ни о чём не догадывается. К счастью, вы были достаточно осторожны, чтобы она ничего не знала ни об одном из ваших романов.

— Это всё благодаря тебе, — заметила Сида, которая была настолько довольна новой идеей, что даже соблаговолила одарить служанку своей признательностью.

"Да, это всё благодаря мне", — мысленно согласилась Тэйра, продолжая всё так же мягко улыбаться.

Уложив госпожу спать, она отправилась в свою комнату, однако сама не смогла сомкнуть глаз до утра: обдумывала свой план, дальнейшее поведение, все детали. Правда, изредка случались моменты, когда мысли вдруг покидали её голову, как будто их смахивали тряпкой для пыли, и тогда она смотрела в потолок неподвижным, пустым взглядом и чувствовала себя так, как будто потеряла память: в эти мгновения она не знала, ни кто она, ни что здесь делает, ни что будет дальше... Впрочем, к счастью, это быстро проходило.

Где-то неделю или две спустя госпожа Вэнсан устроила тот праздник, на который явились Ида Санья и другие гости. Тэйра в этот день помогала готовить комнаты для тех, кто должен был остаться в доме ночевать, и поглядеть на праздник ей не удалось, но не то чтобы она об этом сожалела.

Однако после этого традиции требовали отправить госпоже Иде подарок, и для этой цели госпожа Вэнсан вновь выбрала Тэйру, уже успевшую заслужить благосклонность Санья в прошлый раз.

Та не возражала — она чувствовала себя совершенно излечившейся, и ей было даже любопытно снова поглядеть на Никандо Санью. Как он, интересно, перенёс своё разочарование?

Но, придя в дом, Тэйра застала в гостиной одну только Иду Санью — Мадэлина давно уже вернулась обратно в Храм, а Никандо, по-видимому, решил не спускаться. Или же ему просто не доложили о приходе гостьи?

Чувствуя потребность разобраться, так это или нет так, Тэйра, возвращаясь, сделала вид, будто потерялась в огромном доме Санья с его многочисленными покоями, галереями и лабиринтами переходов из одного павильона в другой. Ей без труда удалось подслушать разговоры праздно шатавшихся по галереям слуг, из которых она узнала: Никандо болен.

Услышав это, Тэйра ощутила странное чувство, похожее на испуг, хотя, сколько она себя помнила, ей не доводилось кого-либо или чего-либо бояться — так что не с чем было даже сравнить.

Так или иначе, она, стиснув зубы, бросилась искать его покои.

Найдя их, она заглянула в щель между неплотно притворёнными дверями и увидела его в постели, спиной к себе. Не убранные в причёску волосы разметались по всей постели и, свешиваясь с покрывала, доставали концами до пола — у аристократов были принято отпускать очень длинные волосы. Что ж, они могли себе это позволить: у них были слуги, которые подолгу мыли, высушивали и причёсывали всю эту красоту в то время, как её обладатели читали книжки, наслаждались засахаренными фруктами или предавались своим мечтам.

Тэйра вошла в комнату и закрыла за собой двери.

— Я услышала, что вы больны, — сказала она светским, любезным тоном.

Никандо молчал, и это раздражало её: в отражении большого зеркала, стоявшего по другую сторону кровати, Тэйра прекрасно видела, что он не спит.

— Надеюсь, не что-то серьёзное? — продолжала она так же любезно, не собираясь отступать.

Тогда он, наконец, повернулся к ней.

— Обычная простуда, — сказал он ровным тоном, не глядя на неё. — Не стоило волноваться.

Однако изображать равнодушие у него получалось плохо, и Тэйра внутренне этому порадовалась. Выглядел он плохо, хотя, с точки зрения идеалов красоты, даже лучше, чем раньше: бледный, с заострившимися скулами; под весенне-зелёными глазами залегли тени. Тэйра даже пожалела на миг, что не являлась поклонницей такого типа внешности.

Он был вновь закутан в халат, отороченный мехом, и на сей раз Тэйра заподозрила, что это не дань моде, а уступка слабому здоровью.

Она присела на кровать рядом с ним; разговор не клеился, но это не напрягало. Никандо по-прежнему не смотрел на неё и выглядел довольно холодным и оскорблённым — что ж, надо признать, у него был повод — но именно эта холодность и тянула к нему больше всего, и как-то даже веселила.

Тэйра начала болтать о каких-то пустяках, ничуть не смущаясь отсутствием ответов, и совсем, в глубине души, не желая их слышать. Он молчал, не поднимая взгляда — молчал довольно долго, а потом вдруг вскинул голову, и глаза его как-то нехорошо сверкнули.

— Вы что, издеваетесь надо мной? — спросил он тоном, который при всём желании нельзя было назвать вежливым.

Тэйра, не ожидавшая такого вопроса и такого взгляда, опешила, но сумела быстро взять себя в руки.

— Почему же издеваюсь? — спросила она всё так же любезно, однако с отчётливой ноткой прохлады в голосе. — Я услышала, что вы больны и захотела проведать вас, чтобы подбодрить и поддержать, потому что всё ещё чувствую себя перед вами виноватой. Простите, если что-то не так.

Несколько мгновений Никандо ещё смотрел на неё тем же взглядом, как будто хотел схватить её за горло и придушить на месте — не то чтобы ей это совсем не нравилось — но потом его, очевидно, начали всё сильнее и сильнее одолевать сомнения, и, в конце концов, он сдался, поверив в её игру и снова опустив глаза.