Лучшая песня

За этими рефлексиями Павел едва успел включиться обратно, в текущую ситуацию. Ирина встала, за статной, но так нелепо наряженной, фигурой хозяйки не разглядеть было гостьи, но когда прибывшая шагнула в комнату, ему навстречу, он обомлел...

Елизавета Звонарёва... да, это же та самая Звонарёва...

И... ещё только минувшей ночью он отдавался этой женщине так, как никому и никогда, и вот она, наяву, совсем о том не знающая.

*

Счастье детей, что взрослые иногда перестают их напрямую контролировать, предаваясь своим делам — равно и взрослым стоило бы восславить интернет: сидит ребёнок дома, нигде не мотается. А что дитё при этом дома отсутствует — ну, многим только тело и важно. С третьей стороны — а как была бы душа без тела? Так что, правы и хранители наших одних лишь физических оболочек.

Ирина иногда поглядывала в коридор: дверь в комнату дочери оставалась плотно закрытой, но мать знала — дочь за компьютером, в интернете. Когда гости разойдутся, она придёт выспрашивать у Вари про дела в школе, а пока...

"а вот ещё эту: hyperlink"

Через три минуты:

"супер".

"и такая шняга: hyperlink"

"ахахха"

"а вот про нас: chizh_i_ko_-_na_dvoikh_zaycev.net.mp3"

"космос, Петя..."

"пусть так будет всегда, Варя?"

"и я хочу того же".

"

А мать пребывала в прекраснейшей иллюзии, что всё у неё под контролем.

— Увы, самая большая беда человека — способность и даже склонность к самообману. С животными такого не случается — у них нет разума, родителя иллюзий. Одни инстинкты, — Павла отпустил испуг первых минут знакомства с Лизой, он вошёл в раж, сверкал — но не забывал и наблюдать за собеседниками.

— Возражаю, — подала голос Лиза, потерявшаяся в уголке гигантского, с половину комнаты, кожаного дивана, — животным случается западать на удовольствия, до полной отключки от реальности. Что их и губит временами — на пользу падальщикам, бактериям или ещё какому-то звену пищевой цепи. Ахиллесова пята запрограммирована в любой системе, иначе затормозился бы естественный отбор, а жизнь застыла бы в бессмертии.

Игорь вдруг резво включился в разговор — принялся приводить сестре доводы насчёт Абсолюта, который-то уж точно предвечен: "И не мне тебе рассказывать, что бессмертен дух!" Лиза азартно отдалась диспуту, Ирина с вежливым выражением лица пережидала приступ эзотерики и прочей запредельщины, которая почему-то так волновала её мужа. Правда, мысленно пожимала плечами Ирина, гены никто не отменял: прапрадед Игоря был священником, прадед преподавал в церковно-приходской школе, а по линии матери до сороковых годов горького двадцатого века шла фамилия Кац. Людям сведущим это как минимум должно сказать, что и тут служили царю небесному не за страх, а за совесть. Игорь вот художник — хотя и реализуется совсем левой пяткой через правое ухо, но ведь пишет же для себя и своих, пишет.

Павел тоже принял вид почти отсутствующий в беседе, но поймал себя, что фактически наблюдает за Лизой столь же пристально, как минутами ранее Игорь — за Ирой. Разница заключалась в том, что интерес Игоря, отмечал Павел, был привычный, типичный для всех верных супругов: они совершенно собачьи всматриваются в лица своих половин, ловя малейшие оттенки настроения тех и сразу воспроизводя их сами.

Фантастическое проявление сродства душ, психолог не уставал ему дивиться — и радовался, встречая у четы эту вернейшую примету удавшегося супружества. И когда случалось заниматься восстановлением отношений, трудился конкретно на этот результат, подводя своих подопечных к мысли глаз с половинок не сводить. "Не-на-гляд-ны-е, — втолковывал Чистосердов в таких случаях, — бук-валь-но. Попробуйте неустанно на них смотреть — и через три недели регулярной работы вы своих отношений не узнаете".

А теперь не сводил бокового взгляда с Лизы. Ну ведь ничего такого, что было бы в его вкусе! Коротко стриженые русые волосы, тонкие, чуть вьющиеся. Тёмные неврастеничные глаза на узком малокровном лице — скулы высокие, выступают, нос острый, в чём только душа держится. Ростом мелка, анемична... да хватит себя обманывать, Павел Владимирович! Ты же знаешь, точно знаешь, что у неё две родинки чуть выше пупка, а ещё одна... нет, не скажу, где... и ещё — на левом плече крохотным таким эполетом. Вообще, у неё все родинки почему-то слева, словно с той стороны кто шоколадом обрызгал. И ещё ты совершенно точно знаешь, что до сих пор таких ассимметричных людей не встречал. Мало — лицо: глаза с едва заметной, но тревожащей косиной, так и руки-ноги у этой невесть кого чётко разные. Не длиной, но формой. Она во сне так и смеялась, когда он ей пальцы на ногах перецеловывал: "Вот это папина стопа, а это мамина. И макушки две, теперь их целуй!"

А как хохотала, когда... гортанно, маняще. Стоп, не вспоминать, запретил себе Павел: сердце зашлось, не хватало ещё и чего другого. Мужчины — создания тонкие, легковоспламеняемые, а оно мне в данный конкретный момент надо? Могучий дух, движущий каждым мужчиной, сделал вид, что покорно свернулся у ног Павла... и вообще, то всё сон — нельзя перемешивать разные реальности. Или впадёшь в самообман, от которого и предупреждал.

Да попробуй, не впади, когда пережитое во сне чуется гораздо реальнее и правильнее, чем то, что сейчас: вместо чтобы сидеть со мною рука об руку, пальцы в пальцы, эта... Звонарёва после первого же рукопожатия плотно забилась в диванный угол. Будто я со своего места не увижу и разных её ступней в шоколадных колготках, и худобы под балахонистым платьем цвета какао с молоком, и как нервничает она, потому что кутается в шерстяной палантин того сливочного оттенка, который хочется сразу отведать и посмаковать...

Стоп!

Да не хочу я "стоп". Почему "стоп"?

Лиза поёжилась от какого-то странного сквозняка, так и гулявшего по всему телу. Не сказать, что сквозняк морозил — но вызывал мурашки и желание в платок и вовсе запеленаться. Хотя, в обществе незнакомых людей ей всегда бывало неуютно поначалу. Правда, этот... Чистосердов не совсем не знаком — читала всё им опубликованное, даже самые первые статьи удалось отыскать. Странно, из статей более уверенный в себе человек представлялся — а у реального в первый момент встречи жутко растерянные глаза были. Справился затем, да, но поначалу — будто наждаком шваркнул испугом своим во взгляде; вспомнилось даже — девочкой тонула, но видела сквозь толщу воды протянутую ей сверху руку, как тянулась, тянулась к этой руке, и потерянность свою: а если не дотянусь?

И чего ты удивляешься, Лизавета Батьковна? Во-первых, психологи потому и психологи, что им прежде всего с собою разбираться надо. А во-вторых, ну вообрази свои ощущения, если бы тебе, всему из себя популярному, небедному и видному, представляли очередную свободную, но явно с серьёзными намерениями. Он же не знает, что все мои эти самые намерения ушли вместе с Сашей, в гробу-белых тапочках видела я все штампы в паспортах, обручальные кольца и прочие марши мендельсона. И что существовать с моим гороскопом правильнее одной: любому нормальному человеку жизнь испорчу качественно и на несколько воплощений вперёд.

Однако Павел уже решился смешать реальности. Осталось только Лизе узнать об этом.

*

Гора, которая не идёт к Магомету, так горой и остаётся. Зато немеряно обретает Магомет, решившийся-таки двинуться к своей горе — и взойти на неё.

— Мам, смотри, как здорово получается: Павел Владимирович собачник же? У него ветеринар знакомый есть, мам. А Чуне скоро прививку делать... Можно же, я с ним посоветуюсь, он сам предлагал?

Ирина внимательно слушала. Да, очень кстати, что Чистосердов ещё и собачник, очень и очень кстати... Посему, Варя понятия не имела, что у матери уже совсем иные соображения в голове. И напоролась с маху:

— Да. И в целом, я не против щенка. Справляешься, вижу. Но, Варвара, это ответственность — а у тебя сейчас другие мысли в голове должны быть, у тебя ответственность перед будущим.

— Так, я ж учусь. И гиашку хорошо напишу, не волнуйся! У меня ж по всем промежуточных контрошкам пятёрки.

— Хвалю. Слова взрослеющего человека. Но, Варвара, вопрос ребром. Что у тебя с этим мальчиком, Петром?

Вмиг похолодевшая, Варя опустилась на стул. Сказать ей было нечего. Что у неё с Петей? Разве так вот в несколько слов скажешь, да ещё и на допросе?

— Так вот, Варвара, если щенок ещё может остаться, то с мальчиком придётся разойтись. Не до мальчиков сейчас. Хотя, по правде, и не до щенков. Но тут хоть помощь будет, если что...

Варя потерянно молчала. Она уже поняла, куда идёт разговор, но что возражать, как возражать...

Ирина вещала тем временем:

— И даже если Лиза на время экзаменов приютит у себя животное, имей в виду, я категорически против этого мальчика. Совсем. Впереди абитура, вуз. Тебе надо об этом думать. О тех людях, молодых людях, которых ты встретишь там. И потом, Варя, надо понимать, он не нашего круга, перспективы его ничтожны.

— Мама, алё! — задетая за живое, Варя помахала ладошкой перед лицом Ирины. — Он же учится в нашей школе!

Голосом подчеркнула главное. Их школа была не только одной из престижных, но и действительно крутых. Выпускники получались на самом деле знающие и потому гарантированно попадали в главные вузы столицы, на самые востребованные факультеты.

— Варвара, даже этого бывает недостаточно. В жизни нужны связи. А на одних только способностях далеко не уедешь. Хорошо, если Петю кто-то заметит, а если нет? Так он и будет со своим мехматовским дипломом штаны просиживать где-нибудь каким-нибудь айтишником. Знаю я эту публику...

Если мать что-то вбила себе в голову, проще убиться, чем её переубедить. Отец, как всегда, примется маму защищать и оправдывать — он её любит и на всё смотрит её глазами. И ведь будут ещё всё это любовью ко мне оправдывать. А кто бы моими посмотрел... Хотя, что им я? Комок пластилина, из которого хотят вылепить то, что им надо. Что думает по этому поводу сам пластилин, да и пластилин ли он вообще, никого не интересует. И эти люди считают, будто любят?

Лизе говорить не буду, она распереживается, а реально ничего сделать всё равно не сможет. И глупо это — пытаться к ней переселиться, не поможет. Не могу так жить, не могу — зная, что впереди вообще никакого просвета. Сдохну — и пусть всё идёт прахом.

А Ирина тем временем резюмировала:

— Значит, собака по-прежнему в твоей комнате. Коридор — комната, по квартире не пускать. Иногда и я могу погулять, — Ирина на секунду представила, как они в паре с Павлом гуляют с собаками. Может, завести породистого щенка? Нет, перебор животных в доме. Она с усилием вернулась к разговору:

— А с Петром давай решай, но, наверное, тебе тяжело. Я могу его маме позвонить, взрослые всегда договорятся. Хотя, она-то, наверное, рада, что мальчик к нам пристроился. Да, я с нею поговорю.

— Не лезь. Разберусь.

— Варвара, ты очень грубая. Тебе бы надо на курсы этикета... И не три руками глаза, морщины пойдут!

Варя промолчала. Вскочила и через несколько шагов уже была в своей комнате. Переоделась, быстро скомкала мокрые газеты в мусорный мешок, расстелила новые.

— Чунечка...

Она ткнулась носом в холку щеночке, лицом потёрлась о тёплый щетинистый затылок, от которого так уютно пахло молоком и зверем...

Покопалась в сумке, нашарила кошелёк, выудила оттуда пятисотку. Повертела в руках паспорт, подумала — и положила обратно. И телефон не взяла. Не надо ничего и никого. В ту дорогу, в которую собралась Варя, идут налегке — девушка очень ясно понимала. Но мешок с мусором захватила.

В тот самый момент, когда Варя садилась в лифт, репетитор по английскому объявил Пете десятиминутный перерыв перед следующим академическим часом — и вышёл на кухню выпить кофе, перекурить. А парень привычно взялся за мобилку. Сообщений от Вари не было, пропущенных вызовов тоже, и он набрал ей сам. Пара гудков — и вдруг: "Телефон абонента выключен или находится вне зоны действия сети". Металлическое этот сообщение и обычно-то нервировало, а тут ну что-то так проёршило — до озноба, до едва удержанного рычания: Варя собиралась быть дома, телефон у неё всегда заряженный, она за этим очень следила. Не только потому, что мать требовала от девушки неукоснительно быть на связи — Варя и сама не хотела доставлять беспокойства никому, кто мог её искать.

Петьке стало не по себе, в животе будто разверзлась геенна огненная — захотелось сию минуту оказаться возле Вари. Но даже если он выйдет сейчас, то в лучшем случае, будет у её дома через полчаса. Но — будет.

— Александр Борисович, извините, пожалуйста, выяснилось — у меня дома проблемы, я должен немедленно уехать.

Репетитор в сомнении качнул головой — такого ещё не случалось ни с Петей, ни с кем-либо из учеников: программой его все были довольны, а Петя занимался уже третий год и с особенным удовольствием. Значит...

— Хорошо, но обязательно позвони, скажу тебе задание на следующий раз...

Петя едва ли слушал. Он впрыгнул в кроссовки, схватил с вешалки куртку — и бросился к лифту. Зашнуровался-застегнулся, пока тот подошёл. И стоило только створкам раскрыться на первом этаже — ракетой рванул к автобусной остановке.

Варя опустила мешок в мусорный контейнер и, механически ступая, пошла на соседнюю улицу к табачному киоску. Осенью она по Петиной просьбе бросила куревом баловаться, но сейчас, напоследок, так хотелось...

— Дяденька, купите мне белый "Кэмел", пожалуйста.

"Дяденька" заколебался — совсем девчоночка стояла перед ним и протягивала пятьсот рублей. Но "девчоночка" уверенно сказала:

— Сдачу себе оставьте. А мне только белый "Кэмел", пожалуйста.

Получив желаемое и припомнив, что спички заныканы в чердачном её домике, Варя отправилась туда: "Как кстати, всё так кстати". Конечно, побыть в том единственном доме, где ей было абсолютно спокойно — и после уйти с его крыши туда, где не будет выбора между Петей и будущим. Где не будет самого будущего.

Варя зажмурилась, тряхнула головой и прибавила шагу.

Автобусы, как на грех, не шли уже минут десять. И ни одной маршрутки. Ну да, самое неходовое время — это они по утрам и вечерам частят, а сейчас... И Петька поднял руку, голосуя.

Мчавший мимо на убитом "жигулёнке" джигит удивительно ловко припарковал возле парня своего росинанта. Принял Петьку на борт — и машина, годами существенно старше пассажира, полетела так же быстро, как и его юное отчаянное сердце.

Варя неторопливо распечатала пачку, достала сигарету, слегка размяла её. Привычку эту подсмотрела в "Место встречи изменить нельзя", девочкой ещё — а вот запало же. Она так делала всё время до Петиной просьбы бросить... Глянула на пачку, вспомнила хохмочку с самцом. Усмехнулась совсем как большая — на пороге смерти все взрослеют — и высекла спичкой огонёк.

Ну, вот... а вторую — и последнюю — там, наверху. С ней и шагну — туда, будто случайно оступилась...

Она уже вышла на крышу, уже достала ту самую вторую и последнюю, уже шла на край и готовилась прикурить. Петька налетел, вырвал из Вариного рта эту вонючую дрянь и отшвырнул прочь. Жест был такой же резкий, как и ветер, гулявший над крышей, и Варе с перепугу показалось, что Петька сейчас улетит вслед за сигаретой. Она завопила и бросилась ему в ноги, вцепилась прижалась грудью всем телом врастая вклеиваясь вплавляясь в крышу чтобы удержать Петю чтобы удержать! Петя рухнул рядом, обхватил Варю, вместе они перекатились прочь от хлипкого бортика. Она что-то ещё продолжала кричать и стискивать его с силищей, более уместной в матёром тренированном солдате, нежели в пятнадцатилетней субтильной девице. Парень и сам вжался в неё, лицом, подбородком, губами раздвигая путаницу волос, преградивших ему путь к её лицу. Нашёл. Захватил губы. Крик остановился. Настала тишина. И только дрожащие тела, горящие щеки, ослепшие лица, зрячие пальцы. Но вот он нечаянно коснулся её наконец обнажившегося соска — и тяжко, и сладко содрогнулись оба. И замерли, и только дышали, сживаясь с тем, что неумолимо и долгожданно входило в их жизнь.