Темный Повелитель - полностью

— Любимый, — насмешливо передразниваешь, заложив руки за голову, — родимый, не оставляй! У нас же семеро детей по лавке голодные сидят, кормилец наш. Я уйду, Свериника. Не прямо сейчас, конечно, а недельки через две. Хочешь знать, что я буду делать? Буду гулять по мирам, отдыхая от забот, и искать Александэру.

Раздраженный порыв ветра, недовольные крики птиц и скрывшие солнце облака ясно дают понять отношение Свериники к пророку. Ревность, злость и ненависть сплелись между собой в опасный узор, но тебя это не беспокоит. Довольно улыбаешься и щуришься, наслаждаясь затейливой трелью соловья и вдыхая сладковатый запах распустившихся лесных цветов. Как хорошо-то! Настоящее воплощение Иллиона на грешной земле. И это создал ты собственными руками.

...А не жалко будет бросать? — колет сердце тоскливая мысль, которую поспешно отбрасываешь...

"Не оставляй" — уже рыдает она, — "не оставляй, Повелитель. Неужели ты бросишь страну, свое детище? Бросишь меня?.."

— Брошу, — утомленно повторяешь, не обращая внимания, и прикрываешь глаза, — спокойно... Впрочем, если тебя это успокоит, то оставлю в надежных руках Валерии.

"Я не потерплю, чтобы мной правила женщина!" — мгновенно перейдя от всхлипов к рыку, произносит Свериника.

— А у тебя выбора нет, — ты сонно пожимаешь плечами и, зевнув, начинаешь засыпать, — так что придется смириться, дорогая.

С этими словами проваливаешься в омут сна, не обращая внимания на ругань и проклятия...

Спустя еще полторы недели.

Мягкий шелест изумрудного платья, звон длинных сережек, цокот высоких каблучков и блики, отбрасываемый скромным, но безумно дорогим колье. Даже не поднимая взгляда, знаешь, кто посетил твой кабинет. Леди Валерия, верная подруга и невероятно умная и хваткая женщина, которой нестрашно доверить судьбу целого мира. Останавливается в паре шагов от стола и приседает в изящном реверансе, почтительно склонив золотисто-каштановую головку.

— Повелитель, — красивый грудной голос разбивает тишину, — вы хотели меня видеть?

Ставишь последнюю подпись и смотришь на Валерию. Красивая, но только холодная у нее красота, а еще немного острая. Пожалуй, она похожа на оружие, выкованное эльфийскими мастерами. Всегда сдержанная, ироничная и несколько надменная леди, всегда вызывала твое неподдельное уважение и восхищение. Вот только с тех пор, как сообщил ей о том, что решил сделать ее Повелительницей, а самому уйти, Валерия выглядела подавленной, растерянной и готовой вот-вот расплакаться. Впрочем, как и все остальные подданные, которым неделю назад заявил о своем решении оставить пост Повелителя. Куда ни глянь, всюду убитые горем лица, всхлипы и приглушенные мольбы и рыдания. И это еще не все. Во всей Свериники объявлен бессрочный траур, из-за чего отменены все праздники, а еще на всех домах висят черные с алым шитьем похоронные полотна. Ужас. От этой картины веет такая безысходность и отчаяние, что ком в горле встает и появляется желание остаться. Но ты всегда выполняешь свои обещания, какими бы глупыми и безрассудными они не были.

— Да, Валерия, — с искренней теплотой улыбаешься ей, шевельнув кистью, разрешая выпрямиться и подойти, — сейчас хочу передать все регалии Повелителя и уйти.

В серебристо-зеленых глаз тоска, отрицание и мольба, а в изгибе совершенных губ горечь. Не хочет, чтобы ты уходил, очень сильно не хочет, но сказать не может, а потому показывает всем своим видом.

— Как скажете, — вновь приседает в реверансе, опустив взгляд, чтобы ты не увидел заблестевшие глаза.

Вздохнув, встаешь из-за стола и подходишь к ней. Кончиками пальцев подцепляешь ее острый подбородок и заставляешь посмотреть в глаза.

— Не надо, Вия, — ласково говоришь, утирая все же побежавшие по ее щекам бриллиантовые горошины слез, — не плачь. Все равно это не изменит моего решения. Я и так засиделся в Повелителях, хочу отдохнуть.

— Но, может, вернетесь? — прижимается бархатной щекой к твоей ладони и умоляющее смотрит, — отдохнете и вернетесь?..

— Нет, — твердо отвечаешь и качаешь головой, — я не вернусь. Ну, милая, не плачь, ты ведь не маленькая девочка, а взрослая женщина, без четверти савирта Повелительница Свериники.

Мягко привлекаешь к себе, и она утыкается носом в твою грудь и беззвучно плачет. Слезы впитываются в рубашку, хрупкие плечи вздрагивают, но нет всхлипов, только тяжелые вздохи.

— Мы...не сможем...без вас, — горько шепчет Валерия, — вы же были всегда. Вы Повелитель, и другого нам не надо. Вы наш Бог...

— Ну, вот этого мне не надо, — морщишься ты, гладя ее по спине, — Вия, радость моя, успокойся. Я ведь не умираю, а просто ухожу.

Поднимает заплаканное лицо и качает головой:

— Уходите навсегда, а это все равно что смерть, — вздыхает и часто-часто моргает, смахивая с ресниц соленую росу, — и я ...я...я...

Вновь утыкается в твою грудь, скрывая румянец на щеках и закушенную губу.

— Что ты? — пытаешься узнать ты, но она отрицательно мотает головой, не желая отвечать, — Вия, другого шанса сказать мне не будет. Ты хочешь, чтобы я потом мучился, гадая, что ты хотела мне сказать?

— Зато будет шанс, что вы вернетесь, — неуверенно улыбается леди.

— Вия, — с легким нажимом в голосе произносишь, — скажи.

Молчание, длившиеся несколько напряженных кивиртов, нарушается еле-еле слышным:

— Я люблю вас, Повелитель.

Замираешь, не зная, что ответить на это признание. Надо же, кто бы мог подумать?! Кто угодно, но только не ты. Припоминаешь все взгляды, которые она порой украдкой бросала на тебя, и неслышные вздохи, и признаешься сам себе, что ты глухой и слепой инвалид.

— Вия... — растеряно говоришь, — почему ты раньше этого не сказала? Тогда все могло быть иначе.

Горько качает головой и вздыхает.

— Почему раньше не сказала? Потому что вы — Повелитель, недосягаемая высота священной горы, на которую грешно даже ступить... Вы поняли меня? И все равно ничего не изменится? — робко спрашивает леди и, решившись, задает вопрос, — а вы...я вам нравлюсь?

Пришла твоя очередь вздыхать.

— Только как подруга, извини, — отводишь взгляд, отчего-то чувствуя себе виноватым, и, словно принося извинения, нежно касаешься ее губ своими губами, даря целомудренный поцелуй.

Валерия замирает, наслаждаясь твоей лаской, а потом прижимается всем телом, положив голову на грудь по окончанию поцелуя и обняв за шею.

— Я могу подарить тебе ночь, — неуверенно предлагаешь ты.

Она тут же отшатывается от тебя и залепляет звонкую пощечину, оскорблено сверкая глазами. Место, куда приложилась ее ладонь, полыхает огнем, но не обращаешь внимания.

— Спасибо, мне не нужна ваша жалость, Повелитель, — кошкой шипит она, стискивая ручки в кулачки, — и с вашей стороны это будет жестоко — дать голодающему откусить крохотный кусочек от хлеба, а после все забрать. Не надо.

— Хорошо, — подходишь к столу, — как пожелаешь, Валерия, это твое право. Вот бумаги, подтверждающие твой статус, — снимаешь с головы серебряный обруч с черным камнем посередине и надеваешь на ее голову, — а вот корона. Отныне ты Повелительница Свериники, Вторая Императрица.

Преклоняешь перед ней колено, не видя ее отчаяния, и целуешь тыльную сторону ее ладони, приятно пахнущая лесом после грозы.

— Мне пора идти, Повелительница, -встаешь и ободряющее ей улыбаешься, — не беспокойтесь, все будет хорошо. Прощайте.

Перед тобой распахивается портал, и ты заходишь в него, услышав всхлип:

— Повелитель...

Вот и все.

Теперь ты свободен.

Больше ты не Повелитель.

И тысячи дорог и миров ждут тебя.

Но только одна дорога и мир приведут тебя к той, перед которой открыты нити судьбы и которая смотрит на мир ярко-синими глазами, скрываясь в образе древней старухи, кутающейся в белую пуховую шаль.

Александэра, я найду тебя, — шепчут твои губы, а уверенность в этом прочно вгрызается в душу. Ты всегда выполняешь свои обещания, какими бы глупыми и безрассудными они не были.

...Но ты не знаешь, что пророк Александра умерла пару месяцев назад от воспаления легких...

Иллион — так называется Рай в Изначальной Летописи Свериники.

Глава 5.

Пыль тысячи дорог осела на сапогах, тысячи миров ярким калейдоскопом промелькнули перед глазами, тысячи встреч и расставаний пришлось испытать, чтобы найти ее, любимую. Только безрассудная надежда и слепая вера помогли тебе их преодолеть, вот только с каждым миром они становились все меньше и меньше, пока из чистого упрямства не продолжил поиски.

Темный Повелитель... Начинаешь забывать, что тебя так звали совсем недавно, почти десять лет назад, совсем недалеко, тысячу тысяч миров назад, с трепетом и обожанием в глазах и голосе. Твои бывшие подданные, нет, семья, вот кто по-настоящему сильно и беззаветно любил, ничего не требуя в ответ, только робко прося об одном: "будь рядом, молю...". Но ты, окрыленный шансом получить мифическую любовь, бросил их, решив, что проживут, что смогут сделать тебя приятным воспоминанием, приносящим лишь теплую нежность с легкой горечью, что будут радоваться жизни и дальше, как при твоем правлении. Но тревожные новости доносятся до тебя из ранее обожаемой Свериники — свечой угасает в ней жизнь, ведь нет ее единственного и незаменимого Повелителя Шаэтана, вложившего в нее свою душу, тем самым навсегда связав, из-за чего гибнет Свериника, через чужие губы молившая о возвращении, как молит умирающий от жажды о глотке воды или голодающий о куске хлеба. И эта искренность когтями трогает струны души, заставляя вздрагивать от боли и желания, не раздумывая ни на миг, вернуться туда, куда так отчаянно зовут.

Каждая ночь превращается для тебя в пытку. Видишь во снах, как сгорают роскошные леса, как пересыхают реки, как гибнут все те, кто был дорог тебе. Особенно часто видятся Малинки, деревня, которой по-настоящему отдано сердце, место, где позволял себе быть тем, кто ты есть на самом деле — Шаэтан, не Темный Повелитель, жестко заставивший страны объединится в Сверинику, просто Шаэтан. И от этого постоянно просыпаешься с криками и в холодном поту, безумно шепча:

— Только не это... Демиурги и Демоны, вас я прошу о снисхождении... не надо... прошу...

А перед глазами до самого утра стоят жуткие картины, от которых не заснуть — сон просто бежит от тебя. И потом еще долго ворочаешься на жутко неудобной кровати и молча вопрошаешь себя о том, что, может, нужно вернуться? Не навсегда, всего на пару недель, только чтобы удостовериться в том, что там все в порядке, что Валерия справляется, что Свериника живет, что это просто кошмары. Но знаешь, что тебя потом не отпустят, вернее, сам не сможешь уйти, увидев, как в глазах подданных радость сменяется чернейшим горем.

На одной чаше весов Александэра, обещающая все то, о чем желаешь...

А на другой — Свериника, семья, твое детище, в которое вложена душа и мысли...

Душа мечется, не зная, кого выбрать, как сделать правильный выбор, и от этого хочется волком выть или яростно рубиться с кем-нибудь на мечах, чтобы хоть на миг позабыть о тяжком бремени, горой упавшем на сердце.

Обещаешь себе, что еще один мир, и вернешься назад, но потом вновь примешься за поиски с новыми силами. Но мир сменяет мир, а ты все не возвращаешься, малодушно давая еще одно обещание, похожее на предыдущее, только обещаешь, что после того, как найдешь своего пророка с ярко-синими глазами, обязательно вернешься в Сверинику. Другой мир, и снова обещание — вернуться в Сверинику, а потом найти Александэру, а потом вновь найти-вернуться. Замкнутый круг.

Новый мир встретил тебя с добродушным снисхождением и сладким от распустившихся цветом воздухом, а еще тихим шелестом крон. Поводишь плечами и, накрывшись крыльями, накладываешь иллюзию, от которой уже тошнит. Но что поделать, если ты высшая нечисть со всеми прилагающими атрибутами, пусть и не боящаяся солнца? Страх превращает простых смертных в неразумное стадо с обуявшей их жаждой крови, а глупо погибать на вилах или от стрел не хочется, все же у тебя самый расцвет сил, всего чуть больше двух с половиной тысяч лет.

Оглядываешься по сторонам и, увидев тропинку, направляешься к ней, про себя думая о том, что в Сверинике сейчас уже поздняя весна, одно из самых благодатных времен. Ведь именно в эту пору начинает покрываться золотисто-серебряными цветами твое любимое дерево айхэрэс, и распускаются гольфиты, источающие пряно-горький аромат. А лунными ночами выбираются на сушу русалки и тритоны, обретающие на это время ноги вместо хвостов, и водят хороводы, приглашая принять участие каждого, кого угораздит поддаться их дивным, похожим на шепот ветра и смех ручья, голосам, выплетающим, словно кружево, замысловатые песни. Сколько раз ты до упаду танцевал с ними, пил нектарную росу и плел венки из полуночной красавки, собственноповелительски надевая их на прелестные зеленые головки? А еще... Приятные воспоминания каленой иглой вонзаются в сердце, заставив поморщиться и разбив приятную негу на стеклянные осколки — тронешь и порежешься.

Это все в прошлом — твердишь про себя, убирая с дороги ветку, — в прошлом!

Но можно это все вернуться, — шепчет в ответ внутренний голос, — просто забудь о своем пророке и вернись к Сверинике, ты ей очень нужен. Вернись, ты ведь этого так хочешь, я знаю. Ведь я — это ты, а ты — это я. Вернись, ты же видишь, что для других миров — ты чужой.

Прав, он всегда прав, но поэтому всегда все делаешь наперекор ему.

Удивленно останавливаешься, увидев бревенчатую избенку и вьющийся из трубы дымок, а потом, пожав плечами, подходишь и стучишь в дверь. Сначала раздается шелест, звук шагов, а потом...потом, не веришь своим ощущениям, знакомая древняя сила пророка огромной волной обрушивается на тебя, грозя уничтожить, но знаешь, что это пока просто угроза.

Дверь со скрипом открывается, и ее губы удивленно произносят:

— Шаэтан? Что ты здесь делаешь?

Жадно вглядываешься в ее лицо, сердце пропускает удар. Не может быть, неужели нашел?.. Иронично изогнутые брови, насмешка, затаившаяся в уголках губ, лукавые ярко-синие глаза и знакомые черты. Но это не Александра. Невероятно похожая внешностью, жестами, интонациями, всем, но не она, другая.

— Проходи, — тянет за рукав девушка, с сочувствием глядя на тебя, — присаживайся за стол.

Покорно следуешь за ней и обессилено опускаешься на дубовую лавку, растерянно-обречено глядя на хлопочущую возле печи незнакомку с лицом и характером Александэры.

— А где Александэра? — тихо спрашиваешь, внутреннее зная ответ на свой вопрос, — ты не она, я это чувствую.

— Она тебе рассказывала, как становятся пророками, — ставит перед тобой керамическую кружку с горячим напитком и присаживается напротив на табуретку, — я следующий пророк. Александра моя старшая сестра-близнец, а меня зовут Слава... Ярослава, то есть.

Пригубливаешь осторожно напиток и чуть улыбаешься — горьковато-сладкий, приятный. Надо будет поинтересоваться, что за травка такая.

— И через десять-пятнадцать лет я бы не подумал, что ты не она, — с горькой насмешкой произносишь ты, глядя в кружку и рассеянно поглаживая ее горячие бока, — так?