Бод

Теперь Юзеф открыл свой невиданный ящик батлейку. Под треньканье гуслиц батлейщик стал двигать фигурки внутри ящика. А старшие дети держали в руках дивных ангелочков на тонких верёвочках, и ангелочки подлетали к батлеечным куклам, и, трепыхая золочёными, бумажными, наверное, крылышками, разлетались прочь. Это было замечательное зрелище. Люди заслушались, засмотрелись. Даже маленький Юрась, много раз видевший представление, смотрел, не мигая, в расписной ящик, в котором ходили в прямых прорезях деревянные раскрашенные фигурки.

Сначала батлейщик рассказал знакомую историю про царя Ирода, а вот когда попросили зрители нового, началось самое занятное. Сейчас куклы в ящике показывали быличку про то, как бог собирал людей в пары.

О, ну это стоило послушать!

Люди сдвинулись теснее, молодки вскинули на руках своих деток повыше, девушки вытянули шеи и превратились в слух, а парни не зря отодвинулись за их спины: может, повезёт, удастся найти рукам удобное место на боках девушки? Нет, ну что сразу отбиваться? Для чего же тогда парням неутомимые руки, а девушкам-завлёкам такие бока?

'Давным-давно ходил Господь по земле, — начал Юзеф. — И смотрел Господь, как живут люди. Вот однажды пришёл он к славному городу Речице'. (Это хитро приплёл Юзеф — порадовал зрителей) Батлейка снова раскрылась: на обеих дверцах ящика люди увидели похоже нарисованную соборную Вознесенскую церковь, стоявшую рядом с корчмой в посаде, а надо всем городом — Верхний замок. Люди заволновались, стали тыкать пальцем в сторону ящика, угадывая своё место, счастливо завздыхали.

'...Идёт-идёт Бог по дороге. Видит: девка молодая, красивая, жито жнёт. Да так ловко, так быстро жнёт и снопы вяжет: посмотреть приятно! 'Хорошая девушка, — подумал Бог, подойду, спрошу у неё дороги'. Подошёл господь наш ближе, спросил, как пройти в город. Но девушка даже не разогнулась, поздоровалась с подорожником через плечо, головой мотнула в сторону места и сказала: 'Иди, человече, как шёл, по дороге'.

Что ж, пошёл Бог дальше. Видит, работает в поле другая красавица. Работает — не спешит. То потянется, то позевает. 'Подойду и к этой девушке, — подумал Бог, — поздороваюсь'. Поздоровался Господь с этой работницей, а она и рада! Пригласила его на соломке присесть, стала расспрашивать: откуда идёт человек, и куда идёт. Про себя рассказала, про всех городских рассказала, и когда господь бог уже идти собрался, долго его не отпускала: всё ей разговоры разговаривать хотелось. А про то, что работа не сделана, девка и думать забыла. Идёт Бог дальше. Вот и Речица — королевской милостью* вольный город. В первом дворе парень дрова рубит: высокий, крепкий. Бог и ему говорит: 'Здравствуй, добрый человек! Не скажешь ли ты прохожему, где найти мне Моисея, который пустит переночевать за Христа ради, и копейки с меня не возьмёт?'

Люди в толпе стали хохотать, и долго не могли успокоиться: речицкий Моисей был мастер выставить человеку счёт так, что и, расплатившись, всё равно останешься должен корчмарю до конца жизни!

'А крепкий парень отвечает, не бросая своей работы: 'Пройдёшь, добрый человек, туда-то и туда-то, вот и выйдешь прямо к корчме Моисея!'. Ну и спасибо. Пошёл Бог, как ему было сказано. Видит, в другом дворе парень возок чинит. Посидит, в затылке почешет, в зубах поковыряет, а работа его ждёт. Перешагнул Господь через гнилой плетень, сказал парню 'Добрыдень', а парень рад такому гостю: рядом с собою усадил, завёл длинный разговор, табаку предложил...'

Золочёные ангелы разлетелись в ужасе. И батлейщик, и дети дружно перекрестились. Зрители млели от удовольствия и смеялись: редкие мужчины курили чёртово зелье: разве что, побывавшие в солдатах, или проходимцы — непонятных занятий люди, передвигавшиеся по дорогам края по каким-то своим делам. Чёртово зелье нельзя курить в доме, и нехорошо — во дворе. А уж предложить табак Богу — ого! Ну и выдумщик этот батлейщик!

'И тогда, — закончил Юзеф, а дети придвинулись к нему поближе, выстроив полукругом бумажных ангелов, — сказал боженька: 'Сделаю я так: отныне собирайтесь вы в пары, дабы работящей девке достался ленивый хлопец, а работящий хлопец пусть берёт в женки ленивую девку. И будет по слову моему! А иначе разделятся люди — одни будут только райствовать, а другие — только горевать! А это не по-божески'. И с тех пор так повелось на всей земле'

Ну, конечно, представление понравилась. Как могло оно не понравиться — такую интересную быличку в Речице ещё не слышали.

Девочка запела стишок из псалма, и артисты, немного поиграв на своей скрипочке, дудочке и гуслицах, опять обошли зрителей, собирая мелочь.

Батлейку ходили смотреть все горожане, а дети не пропускали ни одного представления в продолжение всех ярмарочных дней.

* * *

Менялись куклы в размалеванном ящике, и истории неутомимый Юзеф рассказывал разные; но во всех главной темой была встреча человека с Богом, и от того, как вёл себя человек пред лицом истины, зависела вся его дальнейшая судьба и весь мировой порядок, доставшийся этим средневековым людям как данность.

Примечания:

*Просол (перекупень) — лавочник, перекупщик. Как правило, скупал у приезжих купцов товар и торговал им в течение года.

*Шот — коробейник. Бродячий торговец, продающий по сёлам разную мелочь.

*Пражский грош — на территории Великого княжества Литовского устойчивая денежная единица вплоть до семнадцатого века, чеканился в Праге

*Кляштор — католический монастырь.

*Скрыня (бел. 'ящик') — деревянный расписной ящик, в котором двигались раскрашенные куклы. С приездом Юзефа батлейку в первый раз увидели в Речице. Пройдёт немного лет, и батлейщиков можно будет встретить везде, их в Княжестве станут называть раешники, а ящик — раек, или ясельки.

*Скоморошество в XVI веке было настолько популярно, что деятельность скоморохов в Великом княжестве облагалась одним из самых больших налогов.

* 'Летел аистёнок, летел невеличкий. Принёс аистёнок ребятам — штаны, девчонкам — юбчонки!'

*Пенези — в Великом княжестве в XIV-XVI веках: деньги как платёжное средство. Второе значение: монета номиналом одна десятая, или, по другой системе, одна сороковая часть гроша.

* 'Первым влезет в пекло тот, кто жалеет денег — вот!'

*Малженка, малженок (стар. бел., официальное) — супруга, супруг.

* 'Королевской милостью вольный город' — Король польский, он же Великий князь литовский даровал городам магдебургское право. Речица получила статус вольного города в 1511 году при короле Жигимонте I Старом. В случае, когда жизнь заставляла вносить коррективы в законодательство, или городские власти нуждались в разъяснении законов и их усовершенствовании, они обращались к Великому князю как к высшему представителю власти и получали новые законодательные документы. Эта процедура называлась подтверждением магдебургского права. Такое подтверждение неполного магдебургского права — 'привилей' Речица получила от Жигимонта II Августа в 1561 году, а затем в 1596 году

НАВАЖДЕНИЕ

...Ночью сильно шумел осенний ветер. Старые берёзы, стоявшие у двора бортника, раскачивались и скорбно лопотали, не желая расставаться с мелкой неиссохшей ещё листвой. Время от времени в кромешной беззвёздной тьме в городе взлаивали собаки, видно, и им ветер навевал смутные сны.

В эту ночь Боду приснился перстень на женской руке. Перстень сделан был далеко, не в этих краях. Узор, обегавший тонкий обруч, был странно знаком, и тревожил...

. ..Этот перстень увидел Бод, стоявший в толпе вокруг батлейки, когда Анна Берёзкова подняла к голове, к высокой белой намитке*, каких не носили здешние женщины, красивую округлую руку. Перстень с винно-красным лалом блеснул на безымянном пальце...

Кровь ударила в голову Боду. Красный камень, как вызов! Как объяснить, что это, как понять?

Бод посмотрел пристально вслед этой Анне, и она, конечно же, обернулась

Обернулись и две её дочки, всегда и везде следовавшие за ней по пятам. Он глянул на девочек: на одну, на другую — похожих, как две капли воды, — целясь взглядом на лобики, между бровей. И малышки отвлеклись, завозились у мамкиной юбки: пустили ходить по земле своих новеньких глиняных коровок.

— День добрый, Анна! — сказал чародей.

-Добрый день вам! — просто ответила Анна, хоть с любым другим мужчиной она бы и говорить не стала. Ушла бы, заслонив лицо концом намитки. Вот как поступала она. И за это над ней сильно подшучивали городские. Ладно бы, юная девчонка, на которую впервые загляделся казак, от смущения не знает, куда деть лицо и прячет его в ладошках.

— Я принесу мёда тебе и твоим деткам, — сказал Бод, заглянув Анне в глаза и вдруг перестав видеть всё вокруг, — угощу. У вас нет своего мёда. Я принесу мяту, и зверобой, и материнку, и руту. Будете заваривать зимой, будете здоровы.

Он говорил медленно, веско, обдумывал каждое слово. Знал, чувствовал, что в эти мгновения, от него к Анне, а от Анны к нему неожиданно протянулась прочная невидимая связь и, значит, словами своими он проторяет незримую дорогу, по которой теперь пойдёт жизнь этой женщины и её детей.

И взглядом сверлил красавицу и ничего не мог поделать с собой!

— Мой мёд вас порадует, мои травы будут на здоровье.

Он сделал упор на слово 'мой', — разговор с Анной был непростой беседой: любое не к месту сказанное слово могло притянуть за собой...

'Ведаешь, чародей: не должно быть сейчас ни одного не к месту сказанного слова!'

— Благодарю. Я буду ждать. Я буду рада, — ответила Анна без тени смущения, спокойно и прямо продолжая глядеть ему в глаза, — придите сегодня на вечерю. — Бархатный голос музыкой прозвучал для ушей диковатого бортника.

О, какие у неё очи с длинными густыми ресницами!

Да они распахнуты навстречу чародею!

Бода поразил и её взгляд, и её ответ. Первый их разговор. Не так должна отвечать чужому мужчине женщина!

Бод, удивляясь и недоумевая, что незнакомое, не испытанное прежде чувство — внезапная страсть, — разливаясь по жилам, застало его врасплох и мешает соображать, попытался собрать спутавшиеся мысли. Её слова, безупречно выстроенные, лишены обыденной шелухи. Это могло значить, что Анна знает и пользуется Великим Законом, одна из главных заповедей которого — 'Вначале Было Слово' — никогда не скрывалась, но, как всякое могущественное средство, для большинства людей оставалось тайной за семью печатями...

'Полно тебе, чародей! Мыслимо ли такое?'

Бод решил отвести взгляд и прервать разговор.

Но испугался. Вдруг оборвётся и разговор, и незримая связь между ними? А он... да он просто оглушён силой её женского естества, — и что теперь?

И Бод, у которого голова шла кругом, медленно кивнул, соглашаясь, не спуская с Анны пристальных глаз. Ещё была возможность отступить и всё обдумать.

— Я приду к тебе сегодня вечером, — сказал он негромко. — Так.

И повторил, закрепляя, словно припечатал:

— Я приду и принесу всё, что обещал. Вот — и — будет — всё — к добру — и к ладу.

А в висках билась кровь и ему, впервые в жизни, хотелось кричать: 'Я отдам тебе всё, что у меня есть, только сумей принять это — не испугайся, не ужаснись, не отвергни!'

* * *

Осенью рано смеркается.

Бод шёл к дому, приютившему Анну.

В этом большом доме с просторным двором, на котором с трёх сторон разместились и хлева, и клети, и конюшя, и баня, и добрый погребец, в доме, стоявшем в посаде, жили под одной крышей три поколения: старики-родители, почтенный хозяин Кондрат — отменный сницер*, мастер, каких мало! — со своей хозяйкой, и десять их детей.

Правда, из десятерых двое — девочка и мальчик — приёмныши, рано осиротевшие крестники хозяйки Марьи. Но в семье не делили детей на своих и чужих, и люди не часто вспоминали, что у Ульяны и Кастуся когда-то были другие родители.

Бод отметил про себя, что в доме равно мужского и женского: мальчики и девочки рождались поочерёдно. Стоило только переехать сюда Анне с двумя мелкими девчонками, как дом сразу восстановил это редкостное равновесие: три старшие дочки упорхнули из семьи, выйдя замуж за хороших парней.

Сейчас на скамейке возле хаты Кондрата толклись младшие.

Их сегодня покормили первыми, вдоволь напоили крепким сладким узваром из долго томившихся в печи мелких грушек, и хозяйка, выложив все грушки в большую деревянную миску, отдала её детям и выпроводила во двор, чтобы не мешали взрослым посидеть за столом в этот праздничный вечер. А посидеть собирались наславу: к вечере приготовили баранину. Известное дело: если пожалеть, не зарезать барана на Рождество Богородицы, то его зарежет волк. Этот праздник, приходившийся на дни сытой осени, назывался в народе Богач.

Бод с липовым бельчиком,* полным мёда, шагнул к дверям. Янтарная капелька нарочно оставлена на крышке нового бельчика. Подойдя к двери, он тронул капельку пальцем, незаметно мазнул по двери: 'подмазал' — хотел понравиться этому дому. Переступил порог, поздоровался.

Появление его вызвало немое удивление.

Хозяйка даже мыслями разбежалась: по какому делу пришёл человек в святой вечер?

Но тут встала Анна, подошла к печи, положила руку на мазаный глиной печной бок. Это был знак, и все отлично его поняли. Гость пришёл к Анне, и он — желанный гость.

Хозяин не сразу нашёлся: слишком долго молчала Анна, а когда и заговаривала, то говорила странно и мысль её то и дело ускользала... Все оставили молодую вдову в покое, предоставив жить по своему разумению.

Второй сын Кондрата, — Иванька, — отшатнулся в угол, подальше от света лучника, чувствуя, что загорелось его лицо, запылали уши. Вежливо поздоровался он с гостем и поспешил выйти на вольный ветер, охладить горячую голову.

Хозяин, думая о своём, тут же смекнул кое-что: прикинул, что Аннин заработок за золотое шитьё семье был нелишний, а пятнадцатилетняя Ульяна, глядишь, через год-два запоёт замуж и нужно будет собрать и этой девке приданое....

А хозяйка как в первый раз увидела широкоплечего стройного бортника, который ещё не стар: тридцати годов, не больше. Подумала: эх, заберёт этот человек Анну из дома! А сердце уже успело прикипеть к тихой, странной племяннице, охотно делившей бесконечные женские хлопоты. С появлением Анны ни разу не выплеснулась из тяжких вёдер вода, ни разу не просыпалась соль, не стреляла искрами печь, не затухали без причины лучины — батюшка-домовой, видать, был доволен. А тут — налетел сокол, выхватит их молодушку, унесёт! И как-то ещё девочкам-двойняшечкам заживётся с отчимом: ишь, как лицом строг?

И пока вертелись в головах людей мысли хороводом, пока, собравшись с мыслями, не стали они исполнять все положенные слова и движения житейского танца под названием встреча гостя, — Бод и красавица Анна смотрели друг другу в глаза, и время для них остановилось.

Незримый мост, через который души общаются напрямую, не нуждаясь в словах, внезапно построился между ними.

— Вечер добрый, Анна! — мысленно произнёс Бод, чувствуя, что от одного взгляда на неё бешенно заколотилось в груди.

— Вечер добрый, мой милый! — мысленно ответила Анна, — как стрелу пустила в неистовое мужское сердце, — и, боже! — ясные её очи изменили цвет...