Пахло дымом — где-то что-то горело. Этот запах не вызвал особого ажиотажа среди пассажиров автобуса — за последние сумасшедшие месяцы люди привыкли ко многому: и к тотальному дефициту всего и вся (это мы уже проходили), и к стрельбе на улицах среди бела дня, и даже к тому, что деньги стоят дешевле бумаги, на которой они напечатаны.

Автобус свернул за угол, и происхождение дымного запаха выяснилось: завалившись боком на тротуар, чадно горела маршрутная "газель". "Обычное дело, — подумал Свиридов, — аутсайдеры хотели поживиться горючим, а когда не вышло...". Судя по всему, так оно и было: в борту "газели" зияла рваная дыра, а под брезентом, расстеленном рядом с машиной, угадывались очертания нескольких человеческих тел. Ещё один труп — Александр почему-то даже не сомневался, что это именно труп, — лежал поодаль, уткнувшись лицом в асфальт. Возле него стояли два солдата в касках и бронежилетах: один говорил по коммуникатору, другой, держа автомат наперевес, настороженно озирался по сторонам. Автобус миновал горящую "газель", и никто из его пассажиров не выказал изумления или хотя бы интереса — разбитую машину и тела на проезжей части проводили равнодушными взглядами, и всё. "Защитная реакция нервной системы организма, — подумал Алхимик, глядя на выбитые окна первого этажа старинного здания, над которыми злым гротеском сохранились буквы "Бутик элитной одежды", — во время блокады Ленинграда никого не удивляли трамваи, разбитые прямыми попаданиями артиллерийских снарядов. Правда, тогда была война, но что мы имеем сегодня — ту же войну, только не очень понятно кого с кем".

Скрежетнув истёртыми тормозами, автобус остановился. Люди вставали и тянулись к выходу — приехали. Работникам НИИ прикладной химии повезло: институт получил статус режимного предприятия, а это означало и повышенный гарантированный соцминимум, и развозку всех его сотрудников по маршрутам "дом-работа" и "работа-дом". Последнее было очень немаловажным: общественный транспорт давно не работал, у владельцев автомашин не было бензина, а идти пешком (например, с Васильевского, как Свиридову), да ещё зимой, когда поздно светает и рано темнеет, могли отважиться только единицы из числа любителей особо острых ощущений.

Уютный дворик института изменился до неузнаваемости. Решётчатая ограда, никогда не выполнявшая защитных функций, теперь было густо увита колючей проволокой; перед главным входом из-за уложенных гнездом мешков с песком торчал ствол крупнокалиберного пулемёта. И приветом из блокадного прошлого северного города окна здания перечёркивали косо наклеенные бумажные кресты — в городе не только стреляли, но и взрывали.

На проходной вместо мирной старушки-пенсионерки стояли вооружённые солдаты, и символический турникет уступил место блок-сканеру. Считывающее устройство прибора располагалось низко: проходившим людям приходилось кланяться — это проще, чем каждый раз снимать с шеи драгоценную "пайцзу" чипа. Вряд ли при монтаже сканера это было сделано с умыслом — скорее всего, имела место обычная российская недодуманность, — но в "поклонном ритуале" Свиридову чудилось нечто мистическое, пришедшее из тёмных веков.

Однако люди оставались людьми — они не разучились улыбаться, тем более что они знали: их работа нужна и важна — это вам не ароматизаторы для презервативов. Все эти глупости остались в прошлом: НИИ прикладной химии занимался теперь синтезом пищевых продуктов — магазины давно вымели подчистую, стратегические запасы продуктов были ограничены, сельское хозяйство пришло в упадок, а миллионы жителей Петербурга хотели есть, причём каждый день. Над городом щерился костлявой улыбкой призрак голода: в пригородах бесчинствовали банды мародёров, и конвои с продовольствием прорывались в город с боём, как продотряды времён гражданской войны. Жители распахивали газоны под окнами и сажали картошку, а по ночам дружинники, охранявшие эти импровизированные поля, стреляли без предупреждения на любой шорох: ценность человеческой жизни была прямо пропорциональна количеству еды, получаемой по гарантированному минимуму.

По дороге в лабораторию Свиридов завернул к Никодимову — он не сомневался, что директор уже на месте, и не ошибся. Старый учёный весь усох и скукожился, но в глазах его впервые за много лет появился упрямый огонёк — тот самый, благодаря которому русские люди выжили, несмотря ни на что.

— Как ваши успехи, Александр Николаевич? — спросил Никодимов, поздоровавшись.

— Работаем, Антон Степанович, — сдержанно ответил Алхимик.

Никодимов промолчал, и Свиридов был благодарен ему за это молчание. "А ведь мог бы и припугнуть, как во времена оны, — подумал Александр, — эти времена он ещё помнит. И был бы прав: нынче не до шуток. Ан нет, интеллигентское нутро берёт верх. Интересно, как я вёл бы себя на его месте?".

Свиридову было что сказать директору института, однако он сдерживался. На флэш-картах, оставшихся от Зелинского, Алхимику удалось найти костяк программы синтеза, а это означало, что до масштабного производства колбасы из пластмассы дистанция уже не столь огромного размера. Дело за малым: где взять нужное количество энергии? Большая часть тепловых электростанций простаивала из-за острой нехватки топлива, Сосновоборская АЭС обеспечивала город, и переключить её мощности на синтезаторы означало усадить весь Питер на голодный энергетический паёк. Не раз и не два Александр Николаевич порывался попросить Кулибина соорудить новую "драконью голову", но всякий раз брал себя в руки: он уже знал, чем это может кончиться. Пока не найден способ демпфировать утечку энергии, приводящую к взрыву, использовать энергию пространства-времени нельзя — это было ясно. Алхимик остро сожалел о том, что недостаточно хорошо разбирается в физике, особенно в её новейших направлениях. Он слышал о теории Герловина*, но этого было мало. Можно было посоветоваться с Никодимовым и привлечь к работе кого-то ещё, но что-то удерживало его от такого шага. Эта была не ревность первооткрывателя, нет — Александр чувствовал, что не стоит доверять кому-то незнакомому. Если даже друг Мегабайт, которого он знал много лет, в итоге едва не задушил Алхимика, то что говорить о других? Энергия вот-вот станет новой мировой валютой, и тогда "драконья голова" станет печатным станком. Ежу понятно, что вокруг такого станка тут же начнутся песни и пляски, переходящие в кровавые оргии. Нет, нужно всё обдумать, чтобы потом не кусать локти. А пока можно ограничиться паллиативом: доложить Никодимову об алгоритме синтеза — к концу рабочего дня отчёт будет готов, — и пусть Антон Степаныч решает энергетический вопрос с городскими властями и военными.

________________________________________________________________________________

* Согласно этой теории, энергия физического вакуума должна стать для человечества основной.

Придя к себе в лабораторию, Свиридов быстро вошёл в рабочий ритм. Текущие дела не отняли у него много времени — разобравшись с ними, Алхимик сел за компьютер. "Жаль, что всезнайка-Интернет тоже пал жертвой глобального экономического коллапса — как было удобно. Мавр сделал своё дело — мавр скончался". Последняя мысль Алхимика относилась к подорванной им виртуальной бомбе: кризис не был бы таким всесокрушающим, если бы золото сохранило свою ценность. Правда, он не слышал, чтобы кто-то производил золото в промышленных масштабах, но тот же Интернет вскоре после головокружительного падения доллара услужливо сообщил о резком падении цен на золото, связанным с появившимися в Сети сообщениями о возможности его синтеза из грязи. Эта информация быстро исчезла, но за ней явно стояло что-то реальное: одними слухами рынок не обвалишь. И были ещё какие-то загадочные взрывы в разных уголках земного шара, прогремевшие около двух лет назад. Достоверных сведений о них у Свиридова не было — Интернет приказал долго жить, а другие источники информации практически отсутствовали, — однако Алхимик предполагал, что эти взрывы могли быть связаны с его установками, построенными по Интернет-описанию, и это лишний раз напоминало ему о необходимости крайней осторожности.

На мониторе появилось трёхмерное изображение "драконьей головы", похожее на фантастический драгоценный камень. Александр Николаевич вглядывался в его сверкающие грани, словно надеялся найти там ответ на мучавший его вопрос: "Как безопасно получить энергию времени?". Он чувствовал, что ответ есть, что его не может не быть, но — древний дракон хранил свою тайну. "Ничего, — думал Алхимик, — сыщем мы на тебя управу, зверюга. Приручим, никуда ты не денешься — в этом мире жить нашим детям". При этом Свиридов подумал о Юле, о маленькой Даше и о своём ночном походе за молоком. По коже прошёл озноб, когда он вспомнил слова командира дружинников: "...больше так не делайте, а то оставите своего ребёнка сиротой, а жену вдовой". Да, если бы не этот парень с жёсткой улыбкой... Суровое Время Тьмы беспощадно фильтровало людей, и хорошо, что у таких, как Вадим Костомаров (это про них сказано — "я бы пошёл с ним в разведку"), были шансы пройти чистилище. Вот его бы в помощники — жаль, что он, похоже, никаким боком не физик.

На экране компьютера медленно вращалась "драконья голова". Алхимик следил за её завораживающим движением, чувствуя знакомое состояние "вот-вот осенит".

* * *

Колонна машин шла по Приморскому шоссе. Дорога была пустынной, лишь изредка по обочинам маячили покорёженные автомобильные останки. С залива дул холодный ветер, свистел в приоткрытом окне, норовя пролезть в кабину тяжёлого армейского грузовика, где сидел Вадим; серое слезящееся небо цеплялось за вершины нахохлившихся деревьев. Люди в кабине молчали: всё было сказано на инструктаже, и ни Костомарову, ни хмурому майору, сидевшему рядом с ним, ни водителю, следившему за дорогой, говорить не хотелось. Рейд по северному берегу Финского залива должен был очистить бывшие курортные посёлки от банд аутсайдеров, свивших там гнёзда, — вертолёты неоднократно засекали группы вооружённых людей и рассеивали их огнём. "Шакалы" прятались в опустевших домах и коттеджах, давно оставленных хозяевами, и оттуда совершали ночные набеги на город. Аутсайдеров было много: по некоторым данным, одна только банда Шайтана, в основном состоящая из бывших нелегалов-гастарбайтеров, ставших теперь никому не нужными, насчитывала свыше тысячи человек — голодных, озлобленных и готовых резать глотки, — и поэтому в операции были задействованы двадцать две волонтёрские дружины, усиленные двумя ротами мотострелков.

Притихшую Лахту проехали без остановок, не стали задерживаться и в Сестрорецке.

— Здесь чисто, — нарушил молчание майор, словно отвечая на немой вопрос Вадима, — летуны никого не видели. Приключения начнутся в Солнечном, — он криво улыбнулся, — а пока дыши равномерно.

"Да, — подумал Костомаров, — стрельбы в этих шашлычно-пикничных местах не было чуть ли не с финской войны". И услышал глухой орудийный выстрел — где-то там, впереди.

Вадим знал, что это означает. По плану операции, бронетехника из Каменки должна была сыграть роль пресса, выдавливающего аутсайдеров в стороны от шоссе, а железную дорогу должны были перекрыть мотодрезины, прикрытые стальными листами. А им, людям, предстояло идти по улочкам Комарово и Репино и выковыривать "шакалов" из всех щелей. Противотанковых средств у аутсайдеров вроде бы нет — разве что самоделки, — но бэтээрам не развернуться среди канав и дачных построек, хотя огнём они, конечно, поддержат.

Орудийная пальба впереди густела, к ней примешались трескучие голоса автоматов. На лице майора возникло недоумение — что-то шло не по плану. Над головами с грохотом прошёл вертолёт, угрожающе покачивая снаряжёнными оружейными подвесками. Захрипел коммуникатор офицера — Вадим не уловил суть сообщения, но оно явно было тревожным. А потом Костомаров увидел густой столб чёрного дыма, выползавший из-за деревьев. Сердце зачастило. Вадим сжал автомат и посмотрел на армейца — сейчас командовал он.

— Ну, держись, волонтёр, — сквозь зубы пробормотал майор. — Сейчас...

Он не договорил и подался вперёд — за поворотом шоссе ярко и весело горел бэтээр.

— Твою мать... — лицо майора перекосилось. — Вот тебе и нет у них гранатомётов!

Дружинники выпрыгивали из машин. Вадим выскочил из кабины и огляделся. Среди зелени деревьев картонными декорациями проступали дома; людей видно не было, но злой и частый треск автоматов говорил о том, что люди здесь есть, что их немало, и что многие из них совсем не рады видеть ополченцев.

— Веди своих, командир, — майор махнул рукой. — Вон туда, к железке, — это твой участок. А ты, — он обернулся к другому командиру дружины, — пойдёшь к заливу. Будьте на связи, если что — зовите, подгоню "коробочку" или пришлю "вертушку".

— Если там будут женщины, не спешите стрелять, — негромко сказал Костомаров, обращаясь к дружинникам. — Сами знаете...

Волонтёры знали. Приказ "не брать пленных" никто не отменял, но этот приказ не относился к пленницам. "Шакалы" похищали интегрированных девушек, встречались и женщины-аутсайдерки. Участь и тех, и других была незавидной, но отщепенцы всё-таки не убивали их сразу, особенно молодых и красивых. Иногда пленниц спасали, и дружинники относились к ним бережно: слишком много смертей было вокруг, и чем дешевле становилась человеческая жизнь вообще, тем выше ценили ополченцы жизни тех, кто может дать новую жизнь, — люди верили, что Время Тьмы рано или поздно пройдёт.

— Пошли, — Вадим перехватил автомат поудобнее. — Работаем тройками.

"На недельку, до второго, я уеду в Комарово", — вспомнились ему слова одной старой песенки. — Век бы не видеть этого сегодняшнего Комарово, — подумал он, глядя на мертвые дома, — а какое дивное место было когда-то...".

За бесконечные два часа дружинники Костомарова потеряли семерых ранеными и двоих убитыми: одного нашла шальная пуля, а другой попал под топор какого-то безумца, со стремительностью хищника выкатившегося из-за кустов. Аутсайдера прошили в два ствола, но он всё-таки успел ударить и забился в конвульсиях, роняя на зелень травы алые кляксы крови. Потерь могло быть больше, но дружине Вадима повезло — им выпал сравнительно "чистый" сектор. Поднаторевшие за шесть месяцев уличных боёв волонтёры, поддержанные вертолётами и танками, быстро сломили организованное сопротивление отщепенцев. Да и аутсайдер пошёл уже не тот — самых опасных повыбили ещё зимой. Бойцы Костомарова настреляли десятка полтора "шакалов" и вытащили из подвала разрушенного коттеджа двух истерзанных девчонок, не верящих, что кошмар закончился. Операция уже шла к концу — по коммуникатору пришло сообщение, что Шайтана нашли и разнесли прямой наводкой вместе с его телохранителями и капитальным кирпичным зданием, в котором они засели, — когда костлявая едва не поцеловала самого Вадима.

Костомарова спасло шестое чувство, заставившее его упасть в траву за миг до того, как из ничем не примечательного дома, к которому шли дружинники, внезапно раздались выстрелы. Посыпались срезанные пулями ветки — загнанные в угол аутсайдеры не жалели патронов.