Черный гусар. Разведчик из будущего.

Игнат Севастьянович отставил тарелку в сторону и тут же молодой слуга, все в той же серого света ливрее и белом, накрахмаленном парике, поставил ему второе блюдо. Затем аккуратненько положил перед бароном вилку и ножик. Сухомлинов облегченно вздохнул. Старый добрый бигус. Блюдо традиционное и популярное не только в Польше, Литве и Белоруссии, но и в России. Тушенная квашеная капуста с копченой колбасой. Как раз чтобы баланс витаминов в организме привести в норму. Только бы за трапезу приняться, да обедом насладиться в полной степени, так нет, принесла нелегкая пастора. Аппетит тут же испарился.

— Я гляжу, вы не рады меня видеть, сын мой, — проговорил старый пастор в дверях.

— Как вы догадались? — пробурчал Сухомлинов.

— Да я вот погляжу у вас и аппетит куда-то пропал. Тарелочку отодвинули. А ли есть не желаете.

Священник прошелся по комнате, заглянул пристально сначала в глаза Бернару, за тем молодому слуге Зигфриду. Хищно улыбнулся и опустился на соседний стул. Пододвинул к себе тарелку с бигусом. Втянул носом исходящий от еды аппетитный запах и проговорил:

— Так ежели у вас аппетита нет, господин барон, вы не будете возражать, если столь отменно приготовленный обед, скушаю я?

И не дожидаясь ответа начал смачно поглощать капусту.

— Чем обязан столь важному визиту, господин пастор, — поинтересовался Игнат Севастьянович, надеясь, что правильно обратился к священнику.

Пастор не отреагировал. Его сейчас больше интересовал обед. Казалось, ему было все равно пост сейчас или нет. Главное было набить брюхо.

— Хотелось бы узнать причину столь раннего визита? — полюбопытствовал Сухомлинов.

— Ваша дуэль, барон. Мне стало известно и вполне возможно слухи могут поползти по округе. А если они достигнут ушей короля Фридриха наказания вам будет не избежать...

— Если я не погибну на дуэли, ваше преподобие.

— Погибнете? — удивился пастор.

— А почему бы и нет!? Звезды не так расположатся, карты не так лягут, да и сам Господь Бог решит, что пришел конец моему пребыванию на этой грешной земле.

— Ежели Господь хотел бы вас забрать себе, он бы нашел куда более подходящий способ.

Другой способ, отметил про себя Игнат Севастьянович, уже был. Там в теперешнем будущем. Сейчас судьба давала еще один шанс умереть, но уже в результате лотерей. И все же, что ему предпринять? Поддаться уговорам пастора, и если господин Мюллер принесет извинения, не участвовать, или же все же стреляться? В поисках ответа Сухомлинов взглянул на священника, словно тот знал ответы на его вопросы. А между тем пастор доел бигус и отодвинул тарелку.

— Хорошо приготовлено, — проговорил он. — Все же ваша кухарка лучшая в этих краях. И все же я бы предложил бы вам закончить все это дело по-хорошему. Поскандалили, поругались и разошлись.

— Вас послал господин Мюллер, зная, что я хорошо владею любым оружием, ваше преосвященство?

— Да упаси бог, господин барон. Господин Мюллер мне так же противен, как и вам. Таким жмотам, как он не зачем жит на этом свете, а гнить нужно в аду. Гореть в гиене огненной.

Экак заговорил, отметил про себя старшина. Гнить в аду, гореть в гиене огненной. И за какие это грехи.

— А перед вами-то, чем провинился господин Мюллер?

— Я денег у него просил на ремонт кирхи. Он не дал. Вернее давал, но под проценты. Это на дом божий да под проценты.

Меркантильные интересы, отметил Сухомлинов. У самого, небось, деньги под подушкой в чулке хранятся. Игнат Севастьянович взглянул на пастора пристально.

— А может это его того?

— Чего того, господин барон? — не понял священник.

— Пристрелить.

— Да упаси бог. Пусть живет.

— А может припугнуть? Так слегка, чтобы он потом на все службы ходил. Да и на собор во спасение его никчемной жизни денежек пожертвовал?

— Припугнуть? — удивился пастор.

— Припугнуть. Ранить слегка, да так чтобы вы потом его отходили.

Священник побледнел. Рыгнул. Затем гневно взглянул на барона, потом ударил кулаком по столу и лишь только тогда произнес:

— Да, что вы такое говорите, господин барон.

— Ладно. Пошутил я. Стреляться все равно будем. Решение я не поменяю. А уж там пусть сам бог решает, кому жить на этой грешной земле, а кому нет.

— Эх, господин барон, господин барон, — прошептал священник, — выходит я вас не убедил. Ладно, так и быть пойдемте в вашу комнату.

— Это еще зачем? — Вспыхнул теперь в свою очередь Сухомлинов.

— Исповедоваться. Ваш противник уже исповедовался. И вскорости прибудет. Кстати, где ваш секундант?

— Почивать изволит, — прошептал Игнат Севастьянович, — умаялся. — Взглянул на пастора: — А здесь нельзя?

— Нельзя что? — не понял тот.

— Исповедоваться?

— Вы странный, господин барон. — Проговорил монах: — словно первый день живете. Нельзя. Тайна исповеди.

— Ладно, пойдемте. Надеюсь, эта процедура не займет слишком много времени.

Пока поднимались в покой, Игната Севастьяновича вдруг посетила мысль. А ведь он, если по совести говорить, живет-то в этом теле и в этой эпохе первый день. Там, сначала в царской, а затем и в советской России все было совершенно по-другому. Дуэлей старался избегать, а если кто и напрашивался, то оба противника старались это дело проделать по-тихому. Предпочитая в основном холодное оружие и ведя поединок до первой крови. Вот только самих дуэлей было — раз-два и обчелся. Война, гражданская там уж не до выяснения отношений. А тут первый день и сразу в пекло. Повезло, одним словом.

"Интересно, — подумал Сухомлинов, — А что я такое сделал, что мене вот такую судьбу уготовили. Вроде не грешил?"

Вот в чем каяться, когда не знаешь, в чем твой предшественник нагрешил. Общие фразы, удивительно, что пастор поверил. Грехи отпустил, а так же посоветовал оставить завещание. Кому? Это уже другой вопрос.

— Вы считаете меня уже покойником, ваше преподобие? — Спросил Сухомлинов.

— Нет, конечно, — опустив глаза, пробормотал священник, — но все же. Пути господни неисповедимы. Мы же не знаем, какой срок вам отпустил Господь.

— А нам и не нужно, — сказал Игнат Севастьянович, — иначе жить было бы довольно скучно. Вот вам, святой отец не скучно?

— Скучно?

— Ну, да. Вам ведь должно быть скучно. Каждый день одно и то же. Покойники, прихожане, проповеди. Ну, изредка какой-нибудь заблудшей овце, такому, как я — сорвиголове, грехи отпустите. Разве не скучно?

— Не скучно. Ведь и у вас разнообразия как такового нет.

— Зато у меня каждый день может быть последним.

Пастор понимающе кивнул.

— О, да. Вы же гусар. Постоянно рветесь в бой. Геройствуете. А вам это нужно? Вот и сейчас отправляетесь на дуэль, а наследника, которому вы могли бы завещать все это, — настоятель обвел рукой помещение комнаты, — нет.

— Так зачем же мне тогда завещание писать? — уточнил Сухомлинов.

Пастор промолчал. Взглянул в потолок, словно пытаясь сквозь каменный свод разглядеть небосвод.

— Может, пойдем в гостиную? — вдруг переменив тему разговора священник.

— Вы, как желаете, господин пастор, — проговорил Сухомлинов, — а я бы хотел остаться

— Как пожелаете, господин барон.

Пастор встал. Подошел к двери, но прежде чем покинуть помещение остановился и взглянул на Сухомлинова, словно пытаясь понять, что у барона на уме. Когда же фон Хаффман подошел к окну, улыбнулся и вышел. Старшина на его даже внимания не обратил. Мысли крутились в голове, словно рой пчел. Все перемешалось. Судьба сначала дала шанс пожить новой жизнью, а теперь выясняется не надолго.

Информации о бароне было мало. Звали его Адольф фон Хаффман. Служил в полку Черных гусар. К тому же не безразлично относился к спиртному — любил выпить, о чем свидетельствовала головная боль поутру. Скорее всего — бабник, причем такой который ценит в женщинах не только одну красоту, но и ум. И дамочек в обиду — ни одному прохвосту, каким, скорее всего, являлся Мюллер, не даст.

— Сейчас нужно было, во что бы то ни стало, — проговорил вслух Сухомлинов, — заставить Мюллера извиниться, или на худой конец выйти победителем.

Он отошел от окна и опустился в кресло. Достал трубку. Барон очень любил курить, причем курил очень дорогой табак. Сухомлинов пробовал табак на зуб, затем понюхал и только потом набил трубку. Закурил. Выпустил в воздух несколько колечек дыма и втянул их носом. Действительно очень дорогой табак. Когда-то еще в годы своей юности, во время Первой Мировой Войны ему удалось точно такой же попробовать. Однажды им удалось захватить в плен германского офицера. Тот, как потом выяснилось, был заядлым курильщиком.

Закашлял с непривычки. Все же самосад, коим он баловался во Вторую Мировую, был помягче.

— Бертольд! — Прокричал барон, откладывая трубку в сторону.

Ждать пришлось не долго, старый слуга вскорости появился в дверях.

— Бертольд, как там мой приятель?

— Поставили на ноги, господин барон, — ответил тот.

— Надеюсь, он будет соображать, — проговорил барон, — иначе толку от такого секунданта.

— Обещаю, что будет, господин барон.

Сухомлинов поднялся из-за стола. Подошел к слуге, обнял его за плечо и проговорил:

— Проводи меня к нему, друг мой.

Бертольд удивленно взглянул на своего хозяина. Тот так никогда не говорил. Да и поведение барона какое-то сегодня странное. Может, опасается, что сегодня его дуэль последняя? Но, как бы то ни было повел хозяина в комнату, где сейчас завтракал фон Штрехендорф.

Комната находилась на первом этаже. Недалеко от кухни, отчего, когда в нее, следом за Бертольдом, вошел Сухомлинов, он ощутил запах готовящегося уже ужина. Небольшая, явно предназначенная для прислуги и то этого не использовавшаяся по назначению, она сейчас пригодилась. Все убранство — стол, кровать, старенький деревянный стул. За столом, поглощая бигус, сидел и обедал фон Штрехендорф. Увидев своего приятеля, он тут же отложил ложку.

— Рад тебя видеть, Адольф, — проговорил он.

— Ты как, Иоганн?

— Со мной все в порядке.

— Не забыл, что являешься моим секундантом?

— Что ты, дружище. Сейчас я пообедаю и буду готов на все сто.

— Вот и хорошо.

Неожиданно дверь за спиной скрипнула, и на пороге появился слуга.

— Прибыл господин Мюллер, господин барон, — доложил он.

— Ну, что же я, по крайней мере, готов. Решение менять не буду, если только господин Мюллер принесет извинение Катрин. Причем сделает это в нашем с тобой присутствии, Иоганн.

— Полностью с тобой согласен, — проговорил фон Штрехендорф.

Он положил ложку с вилкой на стол и добавил:

— Я готов, Адольф.

Оба выстрела грянули одновременно. Дым окутал поляну. Секунданты тут же кинулись к своим подопечным. Подбежали почти одновременно.

— Ну, что там у вас, фон Штрехендорф? — поинтересовался Курт, секундант господина Мюллера.

— У нас все нормально, — отозвался, но Иоганн, а барон. — Ваш приятель очень плохо стреляет.

— Стрелял, господин барон, — поправил Сухомлинова Курт: — Зато вы отменный стрелок. Прямо в сердце. Господин Мюллер даже не мучился.

— Вам его жалко, Курт? — Спросил Игнат Севастьянович, подходя ближе.

— Пожалуй, нет. Мерзкий человечишка был.

Сухомлинов удивился. Второй человек так негативно говорил о покойнике. Ладно, пастор, но этот? Вроде друг и даже согласился принять участие в дуэли, зная, что за это по головке не погладят.

— Эвон как? — прошептал Игнат Севастьянович. — Но вы, же его друг.

— Поддерживал отношения только из-за светлой памяти его отца. Вот тот был сама доброта. А Фриц, увы, пошел не в него.

— Я надеюсь, вы знаете, Курт, что теперь делать?

— О да. Никто не будет подымать шума.

Сухомлинов еле сдержался. О дуэли знала вся округа, за вечер слух разошелся довольно быстро. Того и гляди, как бы ни нагрянула полиция, и не разбираясь кто виноват всех засадила бы в тюрьму.

— Вы же подтвердите, что я предлагал все это закончить миром? — Уточнил Игнат Севастьянович.

— Само собой, господин барон. Вы же видели, что я натаивал на том, чтобы господин Мюллер принял ваши условия и принес извинения девушке. Но он отказался и в итоге вот, — секундант указал рукой на тело.

— А ведь на его месте мог быть и я, — проговорил Сухомлинов.

— Могли, — согласился Курт, — да видно судьба на вашей стороне.

— Судьба, — прошептал барон, — вот только на чьей она стороне решать, по всей видимости, королю. Может быть вот это, — он рукой показал на Мюллера, — лучший выход. Гнить в застенках, на хлебе и воде не такая уж завидная участь. Иоганн, — проговорил он фон Штрехендорфу, когда тот подошел к ним, — выдели Курту денег на погребение.

Отошел в сторону. А ведь как все начиналось...

С фон Штрехендорфом они вышли в гостиную, где их уже ждал господин Мюллер и его секундант Курт Вернер. Одного взгляда Игнату Севастьяновичу хватило, чтобы понять, отчего его противник выбрал пистолеты. Вряд ли тот при его тучности мог бы с легкостью фехтовать шпагой или саблей. На Мюллере был коричневый кафтан с золотой вышивкой, точно такого же цвета брюки, заправленные в оранжевые сапоги, белоснежный накрахмаленный парик, потрепанная треуголка, а в руке трость. Вернер был одет попроще. Кафтан поношенный, брюки короткие до колен, мышиного цвета чулки и черные лакированные туфли с посеребренными пряжками. Под мышкой он держал коробку с дуэльными пистолетами.

— Добрый вечер, господин барон, — приветствовал Сухомлинов господин Мюллер, снимая с головы треуголку. Каким бы грубияном и проходимцем тот не был, отметил Игнат Севастьянович, а в вежливости ему не отказать. — Надеюсь, я не застал себя долго ждать?

— Вы вовремя, господин Мюллер, — ответил барон, — мы как раз с господином фон Штрехендорфом обедали.

— Вот и славно, господин барон, — проговорил дуэлянт и улыбнулся, — умирать на пустой желудок это большой грех. Кто знает, как там кормят.

— Где?

— А я не знаю, куда вы попадете, господин барон. Может в рай, а может и в ад.

— Не будем так далеко заглядывать, господин Мюллер.

— И то верно. — Толстяк достал часы и, взглянув на них, молвил: — Я скорее умру, чем возьму свои слова назад, господин барон.

— Значит, мое предложение озвучивать не стоит?

— Думаю, что нет. — Он взглянул на Вернера, — Курт засвидетельствуй, что предложение господина барона закончить дуэль, так и не начав, я отверг.

Секундант утвердительно кивнул. Тут же протянул коробку. Фон Штрехендорф открыл ее и вытащил оба пистолета. Убедившись, что оба являются близнецами и отличаются только цифрами 1 и 2 положил их обратно.

— Вот наши условия, господин Мюллер, — проговорил Иоганн. — Во-первых, дистанция стрельбы не должна быть меньше 7 шагов. Во-вторых, — продолжал фон Штрехендорф: — Если кто-нибудь из них будет серьёзно ранен при первом выстреле, дуэль должна быть прекращена, если раненый признает, что его жизнь в руках соперника. Вы принимаете условия, господа?

— Да, — хором ответили оба дуэлянта.

— Тогда пройдемте на улицу. Там нас ждет карета.

Вскорости (Мюллер с секундантом в карете, а барон с товарищем на лошадях) они приехали да отдаленную поляну, пригодную для дуэли. Снег в этом месте уже почти сошел, и под ногами была сырая земля. Лужайку окружал густой лес, к тому же она была в стороне от дороги, так что дуэлянтам никто не мог помешать. Приятели спрыгнули с лошадей, Мюллер и Вернер выбрались из кареты, последний, наверное, уже пожалел, что одел туфли.