| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Ответом ему было мрачное молчание — аргумент он выбрал совершенно непробиваемый. Действительно, в войну род разделился на две страты — первые воевали на фронте, вторые вкалывали в тылу; и неизвестно, кому приходилось тяжелее. Поскольку среди родственников, образно выражаясь, не было 'кавалеров медали 'Не допустим фашистского гада до ворот Ашхабада'', то заплатить за такой выбор пришлось страшную цену — с войны не вернулись почти сорок человек, о многих было даже неизвестно, где именно они похоронены, и есть ли вообще у них могилы. От них остались только бережно хранимые фотографии в семейных альбомах да похоронки.
— Ты уверен, что этот вариант сработает? — угрюмо поинтересовался сын.
— Сына, посуди сам — полковник был предельно мягок и убедителен — война пошла по такому сценарию потому, что была катастрофа 41-го, в которой погибла кадровая армия; была потеряна половина Европейской части СССР с 60% экономического потенциала; именно из-за этого потери были такими — но, даже при этом суммарные потери Вооруженных сил составили меньше 9 миллионов человек, все остальные были гражданскими людьми, практически полностью погибшими на оккупированной территории. А теперь представь себе вариант, при котором этой катастрофы нет — ведь даже та РККА, которая была в реальности, при всех ее многочисленных недостатках, практически стопроцентно останавливала Вермахт на 'линии Сталина', конечно, при том условии, что она своевременно подготовила полевую оборону; для этого требовалось грамотное стратегическое развертывание — и все.
— Гражданские погибали не только на оккупированной территории — огромное количество людей умерло в блокадном Ленинграде — сообщила супруга, на лице которой ясно читалось искреннее беспокойство за мужа, и, крайнее недовольство тем, что он, вместо того, чтобы заняться чем-то безопасным, ввязывается в смертельно опасную авантюру.
Полковник мысленно поздравил себя — члены семьи переключились с отторжения операции на обсуждение ее реализуемости.
— Солнышко — Вячеслав Владимирович был мягок настолько, что если бы эту сцену каким-то чудом увидели его коллеги и подчиненные, то они бы просто не поверили своим глазам — при реализации такого варианта никакой блокады Ленинграда попросту не будет, поскольку немцы будут остановлены на старой границе СССР.
— Объясните глупой женщине, где проходит эта старая граница — раздраженно осведомилась супруга.
— Мама, это СССР — минус Западные Украина и Белоруссия, минус Прибалтика, минус Молдавия — поддержал отца сын.
Жена и мать посмотрела на своих мужчин — очень внимательно, и, крайне выразительно — так выразительно, что ее неодобрение отчетливо увидел бы даже слепой.
— Я так понимаю, вы оба уже пришли к единому мнению — сухо сообщила она.
Следующие два часа были посвящены совместным уговорам любимой жены и матери — в конце концов, ее согласие, с массой оговорок, все же было получено.
— Хорошо — задумчиво продолжил полковник — какие мнения будут по части финансов?
— Думаю, что миллиарды нам не нужны; впрочем, и десятки миллионов в месяц — тоже — высказалась супруга — а, скажем, полтора-два миллиона в месяц будут в самый раз.
— Мама, а тебе не кажется, что это многовато — осторожно спросил сын — ведь на очень небедную жизнь нам хватит сумм, раз в 20-30 меньших?
— На жизнь — да, бесспорно — резко ответила мать — а ты подумал, каких денег будет стоить лечение отца, если он, не дай Бог, заболеет?
— Вообще-то, у нас хорошие ведомственные клиники — напомнил супруге разведчик.
— У вас были отличные ведомственные клиники тридцать лет назад — парировала супруга — сейчас в них нет ни современного оборудования, рассчитанного на высокотехнологичное лечение тяжелых заболеваний, ни соответствующих специалистов.
— Но ведь можно обойтись обычным лечением — заметил Ленков.
— Можно — согласилась жена — когда речь идет об ангине или простуде; когда же речь идет об инфаркте, инсульте или раке, то, современные, высокотехнологичные методы лечения, в 70-80% случаев позволяют не просто спасти, а и поставить на ноги пациентов, стопроцентно обреченных на летальный исход в случае применения традиционных методов.
— Прости — вмешался сын — эти курсы лечения, что, стоят таких денег?!
— Смотря какие — и от чего — ответила мать — обычно один такой курс стоит несколько сотен тысяч долларов; есть такие, которые стоят больше миллиона. Кстати, далеко не всегда удается вылечить человека за один курс лечения — может понадобиться и два, и три, и пять курсов. Да, совсем забыла — все это относится к лечению в Германии, Швейцарии, Израиле; у нас и цены, в среднем, в два раза выше, и квалификация врачей, как правило, пониже.
Отец и сын обменялись взглядами впечатленных до глубины души людей — таких подробностей о современной медицине они не знали, что и не удивительно — супруга и мама по профессии была хирургом, причем, высококлассным.
— В таком случае, я не вижу разумной альтернативы маминому варианту — высказался сын, прекрасно понимавший, что сейчас неподходящее время для каких-либо дискуссий с матерью.
— Согласен — кивнул глава семьи, не хуже сына понимавший и необходимость не раздражать без крайней нужды супругу, и разумность предложенного ей варианта — тем более, что это в советские времена, в нашем ведомстве, 'без звука' выделяли любые необходимые суммы для лечения раненых и больных сотрудников за рубежом — сейчас то ли дадут, то ли не дадут, черт его знает — и если дадут, то, совершенно не факт, что в расчете на действительно первоклассную клинику.
— Значит, на этом варианте и останавливаемся? — уточнил Вячеслав Владимирович, подводя черту под обсуждением на семейном совете.
— Да, но вся эта затея мне очень не нравится — высказала свое мнение супруга.
— Да — кивнул сын.
Через полчаса, когда полковник, сидя в кабинете за письменным столом, внимательно перечитывал дневники Гальдера, в дверь постучались.
— Да — разрешил Вячеслав Владимирович, по манере стучаться мгновенно узнавший сына — супруга стучалась иначе.
Вошедший в кабинет отца сын автоматически окинул помещение взглядом — и в этот момент у него под ногами в комнату пролетела серая молния. Мужчины синхронно улыбнулись — любимец семьи, усатый и полосатый хищник, был в своем репертуаре, принципиально не признавая никаких границ и запретов. Молния притормозила у дивана, обернувшись здоровенным котярой, за восемь кило весом, широкогрудым, с мощными лапами. Котофей, убедившись в том, что его прорыв на запретную территорию прошел успешно, неторопливо запрыгнул на диван и вальяжно развалился на нем, всем своим видом выражая вопрос: 'Ну и что вы мне сделаете?'
— Матроскин, хвост надеру! — ритуально пригрозил Ленков-младший бесцеремонному до полнейшего нахальства хвостатому паршивцу.
Матроскин, столь же ритуально, изобразил полнейшую невинность 'а ля 'сестрица Аленушка'': дескать, дверь была открыта, вот он и вошел; и, вообще, гнать с дивана бедного, несчастного котика есть зверство, не имеющее аналогов в истории. Умен был, шпана подзаборная — умен и хитер, отлично зная, за что действительно схлопочет по мягкому месту, а, что пройдет для него без малейших последствий, не считая дежурного обещания 'надрать хвост поганцу'.
— Ладно, черт с ним, пусть сидит — улыбнулся Ленков-старший, прощая желтоглазому нахалу очередное хулиганство — и ты садись. Кофе с коньячком хочешь?
— Чашечку — с удовольствием — отозвался наследник.
— А больше и не стоит — нам сегодня предстоит поработать, так что не следует туманить головы алкоголем — высказался Вячеслав Владимирович — накрой на столе и достань сигариллы, мне вчера ребята привезли с Кубы; я пока сварю кофе.
Сын поднялся, подошел к стоявшему у правой стены небольшому шкафчику, достал посуду из кофейного сервиза, сахарницу, снял с верхней полки коробку сигарилл — и занялся сервировкой стоявшего у дивана, по той же стене, журнального столика, за которым, по давней семейной традиции, употреблялся кофе в отцовском кабинете. Матроскин, глядя на это, недовольно сощурился, понимая, что сейчас его варварски утеснят — но, увы, кофепитие автоматически предполагало размещение людей на нежно любимом котом диване, на котором так вольготно было возлежать в одиночестве. Выражать же протест против вопиющего попрания кошачьих прав было чревато щелчком по носу или шлепком по попе — получалось не больно, но жутко обидно для грозы окрестных котов и любимца кошечек. Полковник тем временем включил электронагреватель в маленьком, наполненном песком, мангале, стоявшем в уголке у окна слева — и, пока песок нагревался, подошел к книжным стеллажам, занимавшим почти всю левую стену кабинета. Там находились и несколько бутылок с коньяком. Сын, глядя на это, привычно подумал, что темный, сделанный из дуба, стеллаж, не гармонирует с остальным кабинетом, выдержанном в светлых тонах — но очень уж был хорош стеллаж, вместителен, основателен и надежен.
— Ты что будешь пить? — осведомился отец.
— Пожалуй, 'Ахтамар' — ответил сын, предпочитавший армянские и крымские коньяки, в отличие от главы семьи, любившего французские коньяки.
Отец хмыкнул — и неожиданно сообщил: 'Изменю я сегодня 'Реми Мартену' с 'Ахтамаром'.
Через двадцать минут кофе был готов — и мужчины молча выпили вкуснейший напиток, сопровождая этот процесс неспешным курением крепких сигарилл.
— Па, можно тебя спросить? — очень осторожно спросил сын, когда принятая в семье прелюдия к серьезному разговору была завершена.
— Да, сына — доброжелательно улыбнувшись, разрешил отец.
— Нельзя ли узнать, что ты собираешься делать? — столь же осторожно поинтересовался наследник.
— В том смысле, как я собираюсь проводить операцию? — уточнил отец, предварительно включив скэллер.
— Разумеется, если можно — подтвердил сын.
— Не веришь своим глазам — утвердительно улыбнулся Вячеслав Владимирович.
— Не то слово — я вообще в шоке, ведь ты никогда, ни при каких обстоятельствах ни слова не говорил о службе — уточнил сын.
— Видишь ли, строго говоря, это ведь не служба, и, даже не какие-то околослужебные дела — это мероприятие вообще ни в какие рамки не укладывается, — пояснил свою позицию отец, — а вы с матерью имеете право знать, в чем дело, поэтому я и рассказал все.
— Спасибо — серьезно поблагодарил сын.
— Пожалуйста — ответил Вячеслав Владимирович.
— А что касается операции — в первом приближении она выглядит так: во-первых, подготовить РККА к современной маневренной войне, во-вторых, 'обкатать' ее в предвоенных конфликтах, в-третьих, по результатам этих конфликтов обеспечить СССР максимально выгодные стратегические позиции к началу войны. Тут возникает возможность серьезного изменения истории — во-первых, история может пойти по известному нам сценарию, этом случае надо будет обеспечить 'Барбароссе' 'теплую' встречу 'по мотивам' Курской дуги; далее действовать по обстановке. Но возможны и другие сценарии.
— Дело в том, что вопреки утверждениям советской пропаганды, агрессия Третьего Рейха против нашей страны вовсе не была чем-то железно предопределенным. Там хватало стопроцентных русофобов — но дело в том, что в июне 1940 года Германия оказалась перед стратегической дилеммой, добивать ли Великобританию или начинать войну с нами.
— Против 'английского варианта' было многое и многие: свою роль сыграли и негласные соглашения, заключенные Гитлером с англосаксами, недаром ведь в Рейх до весны 1944 года через нейтральные страны потоком шло стратегическое сырье и промышленные товары; и понимание того, что выгоды десанта на Остров, строго говоря, минимальны — как выразился сам Адик 'Если Англия будет повержена, то это будет достигнуто ценой драгоценной арийской крови. Тем временем, Германия не располагает флотом, необходимым для того, чтобы взять под контроль британские колонии; поэтому наибольшие выгоды из разгрома Великобритании извлекут Соединенные Штаты и Япония'; и то, что Гитлер, серьезно относившийся к расовой теории, в Первую Мировую воевал против лимонников — и сделал на основе полученного опыта вывод, что англичане являются несомненными арийцами. Все это сыграло роль 'гирек на весах' — какая-то весила больше, какая-то — меньше — но значение имели все.
— А вот в пользу 'Барбароссы' было сформировавшееся у значительной части немецкой элиты мнение, что наша страна слаба. Основания для этого у них были — в Первую Мировую наша армия била австрийцев и турок, но ни одной крупной победы над немцами добиться не удалось, при том, что значительная часть кайзеровской армии была скована на Западном фронте. Строго говоря, немцы в Первую Мировую имели сильнейшую качественно армию в мире — их дивизии численно вдвое уступали английским, и, втрое — американским; по своим боевым возможностям, если польстить англосаксам, то можно сказать, что они были равны. После того, как в 1940 году они буквально размазывали по земле английские и французские дивизии — а в Первую Мировую лимонники и лягушатники были для немцев достойными противниками! — они окончательно уверились в том, что на суше у них нет достойных врагов. Но они не были бы настоящими немцами, если бы не изучили вероятного противника — и германские офицеры добросовестно анализировали данные по финской кампании, по Хасану и Халхин-Голу, благо у них были прекрасные отношения с финнами, и, очень хорошие — с японцами. Выводы были однозначны — есть многочисленная армия, довольно плохо управляемая, имеющая на вооружении много техники, но, значительная часть этой техники морально устарела, большая часть — плохого качества.
— Исходя из вполне объективных данных, немецкая элита и сделала вывод о возможности быстрой победы. Собственно, 'Барбаросса' не являлась планом войны, это был план сверхмощного первого удара, для нанесения которого привлекались все возможные силы. Германское руководство считало, что война сведется к разгрому кадровой Красной Армии в грандиозном приграничном сражении, после чего останется только зачистить территорию от остатков наших войск и дойти до основных экономических и политических центров европейской части СССР.
— Другое дело, что информация о реальном военном и экономическом потенциале нашей страны была не просто неполной, а катастрофически недостаточной. Недаром Гитлер сказал после разгрома наших войск в Киевском котле: 'Если бы я знал, сколько у русских танков, то я бы хорошо подумал, начинать ли эту войну' (соответствует РеИ — В.Т.). Проще говоря, это решение было принято на основании недостоверной информации — и даже при этом заметная часть военно-политического руководства Германии были противниками 'Барбароссы', а, часть — колебалась. Среди противников были Геринг и фон Лееб, среди колеблющихся — фон Бок.
— Конечно, дело было не в их симпатиях к СССР — они логично считали, что не стоит начинать большую войну с Советской Россией, не добив Великобританию.
— Теперь представим на минутку, что предвоенные конфликты Советский Союз завершил с совершенно другими результатами. Нет тяжелых, с большими потерями, побед 'по очкам' над Японией и Финляндией — есть разгром финнов, следствием которого стало правительство Куусинена в Хельсинки; есть и раздавленная гусеницами наших танков Квантунская армия, с советской Желтороссией, включающей в себя северную половину Маньчжурии, а в идеале — всю Маньчжурию. Идеал, правда, очень трудно достижим — не говоря уже об экономических потерях, самураи явно не захотят получить Красную Армию, нависающую над Кореей и Ляодуном.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
